Страница 120 из 136
Не стала менять курса на сближение с Россией и Великобритания, приступившая к сколачиванию противовеса военному блоку Центральных держав. А подобный противовес был немыслим без России, заменить ее было некем. Крестным отцом Антанты стал король Эдуард VII, хотя по сложившейся репутации, казалось бы, не ему выступать в столь ответственной роли: с младенчества – enfante terrible, затем – незадачливый студент, светский щеголь с замашками плейбоя. Но юности мятежной пора давно миновала. Матушку Викторию он сменил на троне в возрасте 67 лет, обладая обширными и полезными связями не только в придворных и политических кругах Европы, но и в деловом мире. Своего племянника Вилли, кайзера Вильгельма, он презирал. Именно в ходе его встреч и бесед с французским президентом Ф. Лубэ и Николаем II была достигнута договоренность с Парижем и Петербургом, министрам и послам оставалось оформить ее официальными актами. По договору с Францией от 8 апреля 1904 года Англия получала в свое распоряжение Египет, а другая сторона Марокко. По англороссийскому договору от 31 августа 1907 года Северный Иран признавался зоной российских интересов; Южный, таивший в недрах своих большие запасы нефти, – британских; средняя часть страны объявлялась нейтральной. Россия признавала Афганистан вне сферы своего влияния, Англия обязывалась не развязывать там войны. Узел российско-британских противоречий был значительно ослаблен. Все понимали – противовес австро-немецкой коалиции создан. Вильгельм реагировал нервно, особенно на ревельское свидание Эдуарда с Николаем, сочтя, что от «этих мерзавцев» можно ожидать чего угодно.
Ни в том, ни в другом договоре нет ни слова о военном сотрудничестве, Германия нигде не упоминалась. Это были документы, в которых фигура умолчания значила не меньше, чем текст. Стороны урегулировали свои отношения и обрисовали устраивавший их баланс сил. Было ясно: за посягательство на баланс они готовы сражаться против нарушителя, коим представлялась Германия, рвавшаяся к господству в Европе.
* * *
Балканы и район Средиземноморья стали объектом внимания и коллективного вмешательства держав Антанты еще до ее рождения. В 1896 году восстал остров Крит. Его жители, в основном греки, требовали автономии и энозиса (объединения) с матерью-родиной. Европа раскололась. Кайзер Вильгельм объявил себя другом и покровителем мусульман, Россия, Великобритания и Франция отнеслись сочувственно к повстанцам. К ним присоединилась Италия, членство которой в австро-немецком блоке становилось все более формальным. Греция решилась бросить Османской империи вызов, объявив ей войну. Но развязанный Стамбулом в ответ джихад увенчался полным успехом. В одномесячной войне греческая армия была разгромлена, а флот потоплен. Однако в прибрежных водах крейсировали небольшие эскадры покровителей критян, а на суше появились отряды их войск. Бросить перчатку державам Высокая Порта не посмела, и те стали хозяйничать на острове, установив правление адмиралов (разумеется, не турецких). Поскольку все происходившее сильно смахивало на оккупацию и попирание прав Турции, четверка решила изменить форму правления и поставить во главе ее принца Георга, второго сына греческого короля, знакомого Николая II еще со времени его зарубежного путешествия в бытность наследником престола. Назначили Георга не губернатором острова, а верховным комиссаром держав, что избавляло их от необходимости добиваться санкции султана на назначение. Георг не жалел усилий, чтобы приблизить энозис. Видимо, и он не думал, что ожидаемое наступит так быстро: в 1913 году Турция, разгромленная в балканских войнах, смирилась с потерей Крита, вошедшего в состав Греции. Так Антанта уже в первые годы своего существования добилась немаловажного успеха на юго-востоке Европы[799].
* * *
Разразившаяся летом 1908 года Младотурецкая революция еще более ослабила центральную власть в султанате. Державам младотурки доверия не внушали. Болгарское правительство и князь Фердинанд пришли к выводу, что настала пора для провозглашения независимости страны, что и произошло 22 сентября (2 октября) в Велико-Тырнове. Высокая Порта попыталась обусловить признание Болгарского царства солидной компенсацией за железные дороги в Восточной Румелии, находившиеся в турецкой собственности. Уладить дело с возмещением взялась Россия, сократив на соответствующую сумму числившийся за Турцией долг[800].
Так, без восстаний и войны, произошло великое событие в жизни болгарского народа – обретение им независимости.
День 5 октября принес Порте еще одну, неожиданную и даже более крупную неприятность: австрийский император и венгерский король Франц Иосиф выступил с декларацией об аннексии Боснии и Герцеговины. Две эти турецкие провинции были, с согласия Берлинского конгресса в 1878 году бессрочно оккупированы австро-венгерскими войсками, но формально оставались турецким владением. Теперь Габсбургская монархия присваивала их себе.
Выступлению Франца Иосифа с декларацией предшествовала встреча министров иностранных дел России А. П. Извольского и Австро-Венгрии А. Эренталя в Бухлау (Бухлевице в Моравии). По мнению академика В. М. Хвостова, на ней Извольский обменял синицу в небе (австрийское обещание в дальнейшем с пониманием отнестись к российским пожеланиям в отношении режима Черноморских проливов) на вполне реальное согласие Петербурга на аннексию Боснии и Герцеговины[801]. Неравноценность обмена, действительно, бросается в глаза. Видимо, надо считаться с настроениями момента: Японское море превратилось в кладбище российского Тихоокеанского флота и собранной с бору по сосенке на Балтике эскадры З. П. Рожественского, в то время как сильный Черноморский флот был заперт в его акватории и стал добычей революции. Свобода прохода судов под андреевским флагом через Проливы в таких условиях представлялась весьма ценной. По уверению А. Эренталя, он обещал лишь отнестись со временем с сочувствием к российским пожеланиям. Извольский иначе трактовал договоренность, уверял, что обуславливал ее созывом международной конференции и уступками австрийской стороны в пользу Сербии, на что не было никаких надежд (Белград высказывался за предоставление автономии Боснии и Герцеговине и раздел Новопазарского санджака между Сербией и Черногорией). Но факт остается фактом – аннексия состоялась без всяких ответных шагов со стороны партнера. Неудачник бросился в Париж и Лондон за поддержкой. Но там не проявили желания вмешиваться в сложное и запутанное дело. Свой кабинет министров предоставил дипломату самому искупать грехи. Тому пришлось подать в отставку. Но обошлись с ним гуманно – отправили в места не столь отдаленные и очень приятные, назначив послом в Париж.
Сербия резко реагировала на аннексию – демонстрациями протеста, набором в армию добровольцев, готовых сражаться за правое дело. Но ни Россия, ни Сербия к острому конфликту не были готовы, а противная сторона действовала с редкой в истории международных отношений бесцеремонностью. В марте 1909 года Берлин выступил с категорическим требованием признать свершившееся. И угрозой австро-венгерского нападения на Сербию в случае отказа[802]. Габсбургский генштаб установил связи с польским национальным движением. Петербург и Белград, скрепя сердце, дали согласие.
Тем не менее положение можно было назвать мирным разве что условно. В Сербии зародилась организация «Объединение или смерть», больше известная под название «Черная рука», признававшая террор и влиятельная в офицерских кругах. В самой провинции действовало общество «Млада Босна», выступавшее за вхождение в Сербию и тоже не чурающееся террора.
* * *
Отечественная историография традиционно считала аннексию двух бывших османских провинций крупным провалом своей дипломатии. Опереться на силу та не могла, союзники проявляли мало интереса к сербским и балканским делам. Форин-офис одно время питал надежду, не сбывшуюся, что удастся наладить контакт с младотурками. Лишь в последние годы наметился иной подход к происшествию; задается вопрос: а что выиграла Австро-Венгрия, осуществив аннексию? Аннексионисты столкнулись с большими сложностями при осуществлении своих намерений. Е. К. Вяземская именует достигнутый результат чистейшей иллюзией. По соглашению с Высокой Портой Австро-Венгрия отказалась от входившего в провинции Енипазарского санджака, разрешила свободное отправление мусульманского культа и упоминание в мечетях имени султана-халифа.