Страница 33 из 49
Путь к власти фашистам был практически открыт после того, как стала очевидной невозможность сформирования антифашистской коалиции. В стране не созрели предпосылки для сотрудничества между левыми и буржуазно-демократическими силами. В левом лагере не было единства. Социалистическая партия раздиралась внутренними противоречиями между реформистами и максималистами. Реформистские элементы из социалистической партии и профсоюзов занимали пассивную, фактически непротивленческую позицию. Эффективность антифашистской борьбы молодой коммунистической партии, созданной лишь в январе 1921 г., снижалась из-за ее относительной слабости, недостаточности политического опыта. Слабость антифашистского лагеря продемонстрировала неудача всеобщей забастовки в августе 1922 г.{213}И правящие верхи, и фашисты чувствовали, что следует торопиться, чтобы не упустить благоприятный для государственного переворота момент.
Разобщенность антифашистских сил поставила решение вопроса о приходе фашизма к власти в зависимость от позиции верхов, а это и предопределило приход к власти Муссолини. Осенью 1922 г. речь могла идти лишь о его конкретных сроках и условиях. Как раз эти конкретные проблемы и обсуждались во время непрерывных переговоров, которые активно вел Муссолини с разнообразными партнерами. По мере того как лидер фашистов обретал все большую уверенность в скором приобщении к власти, росли его притязания. Если недавно он готов был удовлетвориться министерским портфелем, то теперь он собирался стать главой правительства. В донесении армейской разведки от 17 октября 1922 г. излагалось содержание конфиденциальной беседы Муссолини с одним из приближенных. Будущий дуче говорил, что «все готово для военного переворота…». Причем Муссолини «настолько уверен в победе и в том, что он хозяин положения, что он предвидит даже первые акты своего правительства». Когда собеседник задал вопрос, не лучше ли было бы найти решение путем участия фашистов в правительстве, Муссолини ответил: «В этом случае мы превратились бы в пленников; участие в правительстве означало бы ликвидацию фашизма»{214}.
Тем не менее и в конфиденциальных беседах Муссолини не открывается до конца. Официальная фашистская историография изображала дуче главным организатором и руководителем «похода на Рим», превозносила его решительность и непреклонность. Между тем есть свидетельства ближайших его клевретов о том, что он склонялся скорее к компромиссу и им приходилось «гнать его в Рим пинками»{215}. Это две крайние точки зрения, истина скорее всего между ними. Вероятно, Муссолини, если бы дело зависело только от его воли, предпочел бы спокойный путь в правительство. Но за его спиной была целая армия алчущих власти мелких и средних фашистских иерархов, а самое главное — множество обманутых его пропагандой рядовых фашистов, нетерпеливо ожидавших обещанной «революции». Муссолини не мог не считаться с экстремистской динамикой своего движения, кроме того, риск, связанный с осуществлением переворота, к осени 1922 г. был сведен к минимуму. Расстановка сил в правящем лагере служила гарантией успеха. Тем не менее Муссолини решил подстраховаться. Сам он стоял как бы над практической подготовкой к походу, сохраняя полную свободу рук, оперативное пространство для маневрирования, и в любой момент мог бы отмежеваться от мероприятия в случае его неудачи.
На совещании в Милане 16 октября было создано специальное «верховное командование» из четырех человек — квадрумвират. Четверка квадрумвиров в известной мере олицетворяла различные социально-политические тенденции фашистского движения. М. Бьянки, секретарь фашистской партии, представлял синдикалистскую ветвь, крупный земельный собственник Ч. Де Векки — консервативно-монархическую реакцию, отставной генерал Э. Де Боно — милитаристов, а И. Бальбо был типичным ландскнехтом — авантюристом, «траншейным аристократом». «Верховное командование» разработало детальный план: всю Италию разделили на 12 зон, в каждой из которых намечалось сформировать отряды с целью захвата власти на местах и продвижения к столице.
24 октября в Неаполе состоялся смотр фашистского воинства. Муссолини произнес речь перед сборищем в 40 тыс. человек. Все они дружно скандировали: «На Рим! На Рим!». Всеобщая мобилизация была назначена на 27 октября. Квадрумвиры избрали место для командного пункта в Перудже, а Муссолини из Неаполя, минуя и Рим, и Перуджу, отправился в Милан, где и засел в 800 километрах от цели похода.
В Перудже «верховное командование» выбрало резиденцию как раз напротив местной префектуры. Достаточно было небольшого отряда солдат или полицейских, чтобы обезглавить готовившийся поход. На деле же все происходило совсем иначе. Когда поздним вечером 27 октября к префекту явились три фашистских делегата и предложили сдать полномочия, тот немедленно уступил, и фашисты ночью взяли под контроль все ключевые пункты. По такому же сценарию разворачивались события и в других местах. Стычки были редчайшим исключением из общего правила. Несмотря на легкость, с которой осуществлялись замыслы фашистов, квадрумвиры в первую же ночь (с 27 на 28 октября) потеряли всякий контроль над мобилизацией фашистских колонн. Более того, они ухитрились даже потерять друг друга. Между квадрумвирами не было и политического единодушия. В отличие от своих коллег, твердо стоявших за кабинет во главе с Муссолини, Де Векки был не против правительства во главе с Саландрой.
В дневнике «кампании» генерал Де Боно записал утром 28 октября: «…верховное командование почти полностью изолировано от действий, которые разворачиваются в провинциях»{216}. На Рим должны были наступать три колонны: одну из них возглавляли маркиз Перроне-Компаньи и генерал Чеккерини, вторую — Ильори и генерал Фара, а третью — Боттаи. Их должен был поддерживать резерв, возглавляемый еще одним отставным генералом — Дзамбони. Утром 28 октября маркиз Перроне-Компаньи с 4-тысячным отрядом находился в 60 км северо-западнее Рима и не мог воспользоваться железной дорогой для дальнейшего продвижения. Колонна Ильори (2 тыс. человек) располагалась в 30 км севернее Рима, а в 25 км восточнее столицы с самой многочисленной колонной (8 тыс. человек) стоял Боттаи. Резерв генерала Дзамбони находился еще весьма далеко от Рима, причем из 3 тыс. людей были вооружены лишь 300. Если полагаться на данные А. Таски, то 28 октября против 12-тысячного римского гарнизона сосредоточились 14 тыс. фашистов{217}. Командир римской дивизии генерал Пульезе приводит другие цифры: в столице 28 октября было 28 тыс. солдат, а им противостояли 26 тыс. фашистов, из-за прекращения железнодорожного движения разрозненных и блокированных на отдаленных подступах к Риму{218}. Так или иначе, правительственные силы имели все возможности для разгрома фашистов. Это прекрасно понимал укрывшийся на всякий случай в Милане Муссолини, это сознавали и квадрумвиры. Они с огромной тревогой восприняли весть о том, что правительство Факта намерено ввести осадное положение. Беспокойство по этому поводу явно ощущается в дневниковых записях Де Боно. Но вот 28 октября наступает разрядка. Получена телеграмма: осадное положение не будет объявлено, король не подписал декрет. «Мы с Микелино (Бьянки. — П. Р.) обнимаемся», — писал Де Боно. В Риме Чиано, Де Бекки и Гранди даже прослезились от радости. Ведь у фашистских иерархов были все основания опасаться в случае столкновения с войсками новой Сарцаны, только на сей раз в общенациональном масштабе.
Почему же Виктор Эммануил III не подписал декрет о введении осадного положения? Ответить на этот вопрос теперь не так уж трудно. Вообще, удивительнее было бы, если бы он его подписал. Такой шаг мог привести к краху фашистского движения, а это не входило в планы правящих кругов и королевской династии. Да и премьер-министр Факта едва ли был настойчив, когда принес на подпись королю декрет, который искренне одобряли лишь очень немногие члены его кабинета. Факта еще не потерял надежды на сговор с Муссолини и полагал, что слухи о возможном подписании декрета сделают того сговорчивее. Не собиралось разгонять фашистов и армейское руководство. Постоянная помощь военных кругов была немаловажным фактором становления фашизма. Военщина видела в нем, как свидетельствует влиятельный армейский журнал того времени, «самую живую и действенную силу страны, которая желает избавить Италию от пут прошлого, чтобы повести ее, свободную и гордую, к лучшему будущему»{219}. На вопрос о позиции армии в ночь с 27 на 28 октября, т. е. в то время, когда речь шла о введении осадного положения, генералы Диас и Джиральди ответили так: «Армия исполнит свой долг, однако было бы лучше не подвергать ее испытанию»{220}. Не случайно Муссолини, представляя свое правительство палате депутатов, отвел центральное место на правительственной скамье генералу Диасу, а слева от себя поместил адмирала Таона де Ревеля. Одним из самых весомых аргументов в пользу фашизма были демарши, организованные Конфиндустрией и влиятельными местными группировками промышленников и банкиров. Деловой мир энергично вмешался в ход событий, требуя включения фашистов в правительство.