Хроника лишних веков

Снова тишина и кряхтенье.

- Будет пока... - подвел итог пожилой. - Ты тут еще долго?

- Сейчас разберусь с поломкой. И поеду, - пообещал медиум.

- Ты там поосторожней, не подставляйся, - предупредил пожилой. - Дури у всех много. И у моих, и у твоих.

Если это и гражданская война, то явно какая-то бутафорская, успокоил я себя.

Шаги двинулись мимо шкафа, голоса простились, негромко хлопнула входная дверь, свет в щели передо мной померк.

Прятки, однако, не кончились. Еще минут пять я томился в шкафу, недоуменно прислушиваясь к нервным перебежкам, чертыханью, стукам падающих предметов. Вертикальная щель передо мной вспыхнула снова. Я не вытерпел и чуть-чуть оттолкнул дверь. Свет был очень бел, ярок и неприятен.

- Опасность миновала? - тихо спросил я.

- Да, конечно! - панически зашептал потомок. - Выходите, выходите!

Он был взлохмачен, красен и весь в поту, глаза мутно сверкали. Он был одет в блеклую клетчатую сорочку, голубые и страшно выцветшие брюки и какие-то явно спортивного назначения тапочки.

- Извините, - затрепетал он, улыбаясь столь же панически. - Пришлось ему налить, а то началось бы... Ну и самому пришлось... Да и с вами тут с ума сойти можно. А вы не хотите?

Что-то не хотелось. Совсем. Я отказал.

- С дороги-то? - ошалело настаивал мой медиум.

Нужно было рассмеяться, показать себя живым человеком, а не призраком. Только мой смех как будто напугал его - улыбку скосило набок, ресницы снова затрепетали.

- Может, я чем-нибудь помочь могу? - Он все еще не догадывался о смыслах моего чудесного явления.

Я пожал голыми плечами.

- Может, кому-нибудь из ваших родственников можно позвонить?

- Вряд ли, - вздохнул я, за миг успев многое вспомнить и о многом погрустить. - Если и остались какие-нибудь очень дальние родственники или потомки, то уж я никак не выгляжу на все свои сто лет, чтобы смело показаться им на глаза.

- Действительно... вряд ли поверят, - согласился мой возможный правнук и вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, стал лихорадочно раздеваться.

Оставшись в одних узеньких белых... не знаю, как их пристойно назвать... он протянул мне разноцветный ком своей одежды:

- Нате! Примерьте скорей!

Я понял, что у него родился план, и решил не вносить лишней сумятицы.

Брюки обтянули меня вроде рейтуз, но я смолчал. Пока шла эта "примерка", мой медиум, повернувшись ко мне спиной, разглядывал стоявший на столе тот неправильный короб с матовым, слепым и немного выпуклым стеклом на передней стенке.

- Смотрите! - блеснув сумасшедшим взглядом, пригласил он меня.

Я шагнул ближе. Слепое окошко было поражено крохотным пробоем, окруженным мелкой паутиной расколов... Я вспомнил вагонное стекло со звездочкой пули.

- Глазам своим не верю! - прошептал волей раздевшийся потомок.

- Что это? - вежливо спросил я, спокойно своим глазам, чего бы они ни увидели.

- Да я сам не знаю! - дернул голыми плечами потомок. - Я писал программу... - и сдавленно вскрикнул: - Вы же из двадцатого года, ё-маё!

- Спокойно, - сказал я. - Это не так далеко, как может показаться...

- Как вам объяснить... - Рука у потомка сильно дрожала. - В общем, это такая счетная машина... но намного сложнее... Но я представить себе не могу! - И он опять взялся таскать себя за волосы.

- Я так понимаю, - решил я дать ему легкое слабительное для мозгов, - что я как бы пробил собой эту дырочку и залетел сюда, к вам.

Он замер.

- Вот именно... - сказал он, наконец признав немыслимое, и улыбнулся. - Как луч...

"Как верблюд в игольное ушко", - подумал я и сказал:

- Но вот, а вы волновались... Все не так уж страшно и немыслимо. Вы живы, и потолок на нас не рухнул.

- Да-да, - закивал он, - не рухнул... Вам подошло?

Жало всюду.

- Ничего, сойдет.

По телефонному аппарату он соединился с квартирой, имел восторженно-отчаянный разговор со своей супругой, пообещал ей "невероятный сюрприз", попрощался ненадолго, и, приходя в себя, алея щеками, представился:

- Виталий. Фамилия у меня смешная... Полубояр. Я - аспирант, занимаюсь тут... - и замялся, ища объяснения для дикаря.

- Я все равно ничего не пойму, - упредил я его и представился в свою очередь.

Виталий объяснил, что из этого "закрытого института", в котором он служит, можно выйти только с помощью особого "пропуска", в котором содержится фотографическая карточка предъявителя.

Он выскочил раздетым из комнаты и, стремглав вернувшись, расхохотался.

В полочном отделении железного шкафа у Виталия была припасена смена грубой, рабочей одежды. Из груды старых, обшарпанных туфель он подобрал себе подходящую пару.

- Удивляетесь? - поймал он мой исследовательский взгляд. - До революции, при царе, интеллигенция не так работала...

Я затруднился ответить.

Выйдя и похлопав дверьми соседних комнат, Виталий сумел одолжить у кого-то пропуск, вернулся, выдал мне еще белый докторский халат и дал инструкцию:

- Будете выходить в этом халате, а я в этот момент отвлеку вахтера.

Все у нас получилось. Наружи, на темной улице, пройдя пару десятков шагов вдоль глухой каменной ограды, Виталий перебросил пропуск на территорию научного заведения. Хозяин пропуска откликнулся.

- Порядок, - радостно сказал мне аспирант Виталий Полубояр.

Это была не Москва. Город-нигде. Плоские, бледно фосфоресцировавшие параллелепипеды домов закрывали небо, мерцали легионы окон, и по всему сумрачному пространству беспрерывно тёк угрожающий и бесплодный гул... Меня даже повело и немного затошнило.

- Вам нехорошо? - встревожился Виталий.

- Непривычно, - признался я. - Чувствую себя потерянным.

- Здесь рядом, прямо за домами, Ходынское поле, - указал направление Виталий, догадавшись, что происходит со мной. - Совсем рядом... Хотите, проедем по центру... по старой Москве?

Я закрыл глаза и понял, что впервые за пятнадцать минувших веков мне стало по-настоящему страшно. Но отступать было некуда...

Я кивнул.

- Сегодня днем там беспорядки были, - как-то без особого чувства сообщил он. - У нас сейчас президент с Верховным советом воюет... вроде как "белые" с "красными"... но сейчас красные пошли громить...

Он произнес слово "телевидение", это физика передачи изображения на расстояние, о которой впервые говорили на Всемирной выставке в 1900-м году. Спустя век это станет главным источником новостей и агитации.

- Только у нас "белые" это бывшие самые "красные", - пояснил он.

- Так я и думал! - догадался я...

Вроде как римляне из бывших гуннов повернули против своих. "Меняется не сущность, только дата", - верно заметил когда-то лорд Байрон.

Виталий разыскал авто "такси" - и вскоре мы влились в мерцающий поток разноцветных, обтекающих капсул...

- Посмотрите, подъезжаем к Манежной... - сказал мой московский Вергилий. - Университет.

Знакомые стены быстро проплыли мимо сознания. И в мертвенных отсветах чужого будущего, увенчанный кровавыми пятнами, проплыл мимо и канул - Кремль.

- Дальше... - невольно пробормотал я.

- А вот выезжаем на Горького... Да! Теперь она снова Тверская! - пихнул меня локтем мой Вергилий... но Данте я в эти минуты завидовал.

- Что?! Пешкова?! - запоздало ужаснулся я.

- Его... - И Виталий глянул на меня с опаской. - Не волнуйтесь в прошлом году все кончилось... А вот Елисеевский...

Пятно промелькнуло.

- Может, остановимся ненадолго? - предложил Виталий.

- Не надо, - взмолился я.

- ...А вот Страстная площадь. Пока что Пушкинская. Но "Пушкинская" все-таки лучше "Горького". Правда?

Этого места не надо было мне показывать совсем. Пушкин стоял не там!..

Как это не сентиментально, но первое свидание в своей жизни я назначил у ступеней его пьедестала. НЕ ТАМ! Памятник Пушкину вдруг оказался "земной осью" моей памяти... И со сдвигом оси вся моя Россия и весь мир сдвинулись и вывернулись куда-то в ирреальное, искаженное пространство дурных сновидений.