Страница 18 из 53
Сила жребия кончилась с разгромом бургундской армии. Вникаешь ли, гипербореец, сколь трудная задача выпала нам?.. Однако же судьба бургундца сделала дело за нас.
Гундихар был нетерпелив, с ним случались приступы отчаянной отваги. Вернее обратное: отважного отчаяния. Не вынеся тишины плена, он сумел поджечь ночью дверь своего узилища, и когда огонь подточил доски, разбежался от стены - и проломил их всем телом. Он выбрался в одну из боковых бойниц башни, надеясь спрыгнуть на стену. Но возбуждение крови погубило точный расчет. Это была безлунная ночь, тьма до небес стояла подземная. Гундихар перепутал бойницы и пролетел мимо стены. Мы услышали глухой удар об землю и тягучий стон - так стонут волки, попав в ловчую яму.
Когда ко крепостному рву поднесли факелы, Гундихар на его дне уже изошел кровавой пеной, но еще смог поднять одну руку. Он назвал мое имя, гипербореец, я вложил ему в руку его меч, и я исполнил его последнее желание... его собственной рукой, крепко сжав ее...
Всякий воин знает цену двух смертей: в постели и одиночестве - позор, на поле битвы - слава. Цена третьей смерти теперь известна только мне и тебе. Смерть от руки невинной девушки - в первую брачную ночь. Эта цена - вечная сила! Гундихар пирует в Валхалле со своими богами. Пусть пирует. Души северных принцев готовятся к бою.
- Настанет день гибели богов, и огонь поглотит Валхаллу... - Какой эпический озноб прокатился по моему хребту, когда я возвестил Аттиле апофеоз варварского духа!
- Твои боги проснулись, гипербореец! - столь же эпически ответил Аттила. - Истина известна им. Они слышат меня.
Вне времени и пространства, не на земле и не на небесах, в яйце Кощеевой смерти, в красном свете полыхающей Валхаллы наступило безмолвие.
Не вытерпев этой кромешной вечности, я задал вопрос:
- Базилевс, что сталось с Брюнгильдой?
Аттила качнулся в печальной улыбке:
- К Брюнгильде сватался сын Мундзука...
Меня влекло в глубину тайн:
- Сын Мундзука жаждал подставить шею под ее секиру?
- Сын Мундзука жаждал третьей смерти, о которой не знал Ахиллес, - ответил вождь гуннов. - Но опоздал. Она приняла вашу веру, никеец, и затворила себя где-то в Иллирии. Можешь радоваться.
Пост скриптум Песни о Нибелунгах поразил меня.
- Потомки не будут знать правды - ни о гибели Гундихара, ни об обращении Брюнгильды в христианку, - провещал я самое простое пророчество.
- Ни о моей смерти, - беззвучно рассмеялся Аттила. - Уход Брюнгильды закрыл мне путь к силе. Я опасался, что - навсегда. Ты... кем ты ни был... ты открыл мне его вновь. Маг, за которым ты послан богами или духами, - здесь. Ты видишь его. Ты достиг цели.
Ничего не произошло.
Даже масляные огоньки не дрогнули.
Духи робели перед Бичом Божьим?..
- Ты можешь остаться с ним, - сказал о себе Аттила в третьем лице. - Стать его первым прорицателем.
Я был уверен, что Аттила прекрасно знает мой ответ лучше любого прорицателя. Я даже не раздумывал:
- Базилевс, мой Бог ныне влечет меня на восток, на земли далеких предков.
Аттила кивнул.
- Я дам тебе охрану в двадцать воинов, охранный знак и послание к любому из каганов на востоке... Захочешь, вернешься. Просишь что-либо еще?
Отправить меня в Рим других веков, к моим родителям, не мог даже он, гроза Римской Империи. Ради благодарственного поклона я отогнал прочь, на полтора десятка веков, свою интеллигентскую гордыню.
Спустя несколько мгновений меня быстро вывели по коридорам-лабиринтам, лестницам-лабиринтам наружу - и вдруг оставили одного на полпути вниз, от дворца к воротам, откуда на меня мутно и равнодушно смотрели два медвежеподобных стражника.
В эту минуту тучи на небе были раскроены по небесным лекалам, и темные войлочные куски лежали над нами разрозненно, пропуская между собой сильный и чистый лунный свет. Прозрачное серебро струилось вниз, обметывая земные предметы холодным блеском.
Невольно, неторопливо я обернулся вокруг своей оси.
Я был ошеломлен. Впервые у меня возникло ясное ощущение, что я очутился вовсе не в прошлом, а на совершенно чужой планете.
Яшмовых тонов дворец, из которого я только что вышел, возвышался надо мной огромной китайской игрушкой... И вовсе не китайской. Что-то было в нем и от русского терема, и от Вавилонской башни. Он был невероятен, неописуем, как-то нехорошо сдвигал рамки известных мне культур и тем самым как бы искажал мое сознание... На миг он вызвал у меня своим видом сильное головокружение.
Широкое и совершенно пустое пространство вокруг дворца было ограничено каре сплошного, в два человеческих роста бревенчатого частокола.
От врат, между рядами капитальным деревянных строений с восточными профилями крыш, текла в сумрак довольно прямая и просторная улица. Все остальное, наблюдаемое вдали в виде россыпи разноцветных шатров, игрушечных кибиток, огней, рассыпалось без порядка по долине - это и был эфемерный Аттилоград на Дунае, испарявший дух полей орошения... к которому я, как и полагается человеку в полном варварском облачении, уже успел принюхаться.
Кого я меньше всего ожидал увидеть в эту ночь и кого я совершенно не удивился увидеть - был Мастер Этолийского Щита, гипостратег Демарат.
Он явно ожидал меня и менее всего ожидал увидеть меня в новом обличии. В свете двух факелов, которые держали его новые охранники, он даже не сразу признал меня в новых одеяниях.
Не здороваясь, он разразился сценической тирадой:
- О, великий Дионис! Новая маска! Мое почтение! - Он поклонился хмельным зигзагом. - Как я и полагал, таинственного мага и волшебника, открывшего варварам путь на Олимп, а голодным волкам - путь в Валхаллу, не нашлось и здесь... Но твое невольное путешествие не пропадет даром. Я собрал в одном месте всех умников, которых и так пора сжечь без остатка. Они ожидают твоего нелицеприятного суда, гипербореец.
- По крайней мере я рад видеть тебя живым, - сказал я ему, как-то растеряв радость неожиданной встречи, пока он разлагольствовал и покачивался вместе с пламенем факелов. - И мне очень жаль...
- Оставь! - перебил он меня, умелым полководческим движением вскинув руку. - Я и не сомневался, что базилевс будет действовать быстро. Очень быстро... Хотя Кира жаль. Он, и правда, был хорошим телохранителем... Впрочем... - Он снова присмотрелся ко мне, как к прохожему незнакомцу, в котором померещились черты друга детства. - Забыл о главном. Благодарю тебя. Если бы твое выступление там, - он указал на дворец, - провалилось, то сейчас нас бы обоих уже обгладывали псы где-нибудь там...
И он указал в противоположную сторону, в бесконечную тьму, в которую устремлялась единственная прямая улица гуннского града.
- Правду сказать, я никогда так не торопился навстречу опасности... - добавил он с усмешкой. - Иным словом, вослед тебе.
- Демарат, я едва держусь на ногах, - попытался отговориться я.
- Нет-нет-нет! - покачался из стороны в сторону Демарат. - Выступление заезжего волшебника уже нельзя отменить. Важная публика ждет!
Я пожал плечами:
- Я не понимаю, Демарат, зачем тебе самому нужен этот театр?... Все эти чудеса...
- Сказать кратко: мы хотим удостовериться, заслуживают ли, наконец, наши философы настоящей мести богов... Или же в самом деле они не годны ни на что.
"Кто это "мы"?" - заинтересовался я...
Сделав полсотни шагов, Демарат свернул с улицы в узкий проулок, и еще через пару сотен шагов мы оказались около просторного шатра.
Внутри него, в свете дюжины ярких масляных ламп, уже расположился на кошмах и тюфяках круг неких благородной внешности персон. Они принялись совокупно изучать мою личность... без особых тревог и опасений на лицах.
- Хвала богам, каким поклоняемся вместе и порознь, - сказал Демарат, и мне послышалось в его тоне подземное эхо злорадства.
Собрание глухо и нестройно ответило, осклабилось и зашуршало. По общей атмосфере я определил, что подобное сборище здесь не в новинку, все друг друга знают, все по происхождению считают друг друга ближними своими и держатся в этом варварском водовороте вместе, наравне и без особых политесов. Только я здесь был весь чужой и необыкновенный.