Сны над Танаисом

Потом мы вновь стояли рядом и смотрели друг другу в глаза: Невия - на корабле, я - на краю пристани. Стадий прирастал к стадию, один за одним, а мы оставались рядом, и я видел Невию так ясно, что мог пересчитать все ее слезинки...

Я попросил не провожать меня, оставил Эвмара и Никагора на пристани и пошел домой один, хотя, уверен, без соглядатая они меня не отпустили. "В Городе опасней, чем в степи", - хмуро усмехнулся Эвмар мне вслед.

В моем доме было пусто. Шаги мои казались мне оглушительно гулкими.

До вечера я не хотел никого видеть. Когда опустилась тьма, я вышел во двор и невольно оглядел все звездное небо, от края и до края... Наверно, я просил у небес покоя душе. Я вернулся в дом, и вдруг на самом пороге меня поразил тонкий аромат сосновой смолы. Он потянулся по комнате струйкой родного тепла. Это был запах из детства. Я замер на месте, просветленный воспоминаниями...

Вот мать играет со мной на берегу моря и смеется, прихлопывая в ладоши. А я хочу подпрыгнуть, но цепляюсь ножкой за камень и едва не валюсь ничком... но мать успевает удержать меня, а я хватаюсь ручонками за ее пемплос... В один миг я забываю об испуге, углядев на кусте прячущуюся от ветра бабочку... Вот отец подбрасывает меня высоко в небо, мне кажется - выше сосен, и я, того и гляди, повисну на ветвях. Светит солнце, и дует прохладный ветер. Ясно и вольно вокруг... Сверху доносится мягкий шум сосновых ветвей... Хиос...

Я вспоминал детство. Многие дни моего ясного детства на Хиосе впервые вернулись ко мне воспоминаниями, промелькнули в душе светлыми снами за один миг дуновения соснового ветра... Но нет, не впервые. Они, мои светлые сны, вернулись ко мне с той встречи на агоре: я шел через площадь, и вдруг дуновение соснового аромата коснулось моего лица. Я застыл, забыв, куда иду и зачем: все детство яркой, прекрасной птицей пронеслось перед глазами... Сосновый аромат в Танаисе... В степи... Чуть опомнившись, я стремительно обернулся. Девушка прошла мимо меня, тоненькая и хрупкая, как пшеничный стебелек. Мой неосторожный, резкий взгляд едва не ударил ее. Она растерянно оглянулась...

Девушку, которой отец привозил из-за моря флаконы соснового масла, звали Невией...

Я слишком привык к этому аромату, но стоило наступить разлуке, и он поразил меня вновь.

Куда мог закатиться во время сборов этот флакон? Я проискал его едва ли не до утра, но не нашел. Быть может, он упал в подвал и разбился или проскочил там между сосудов на самое дно...

До самого отъезда аромат не исчезал из дома: день за днем он тянулся через весь дом неведомо откуда.

Спустя неделю к Танаису подошла Равеннская эскадра. Злая усмешка судьбы. Дед начинал военную карьеру в Равенне и нарек сына в честь своих заслуг. И вот замкнулся роковой круг имен: Равеннская эскадра уносила римское войско отца... и его жизнь.

Армянские стрелки пожелали остаться в Городе. Прибывший с эскадрой легат, взяв откуп деньгами, не противился этой малой потере в военной силе.

Пока Никагор принимал легата в Городе, мы с Эвмаром молча стояли на пристани.

Мостки, опущенные с кораблей на причал, гудели под топотом каллимг: легионарии поднимались на корабли в четком порядке с хмурыми, по-солдатски равнодушными лицами.

К нам подошел попрощаться Лициний Варр.

- Теперь развлекайтесь в своих диких степях одни, без нас, - с беззлобной усмешкой сказал он.

- Смотри, - указал ему Эвмар в сторону моря: там, вдали, расстилался сизый туман, в котором ничего нельзя было разглядеть. - Там ваша Империя. Там один лишь туман. Империи больше нет. Скоро в наших диких степях станет веселей и людней, чем в Риме. Вы возвращаетесь в никуда.

- Это не имеет никакого значения, - бесчувственно проговорил Варр. - Читай Марка Аврелия или Сенеку. Они сказали все. Что там, - он кивнул в сторону тумана над морем, - что здесь, у вас, - он оглянулся в степь, - везде одно: всюду пусто, как в наших медных головах.

Он снял с головы шлем и, смеясь, постучал по нему кулаком: получился пустой звонкий стук.

...Корабли эскадры вытягивались вдаль редким ожерельем и пропадали один за одним в мутной дымке.

- Тебе пора собираться, - твердым голосом сказал мне Эвмар.

Отведя взгляд, я кивнул и зашагал домой.

Мне показалось, что с уходом из Города римлян мой дом стал еще пустынней. Шаги отдавались в нем, как стук по пустому шлему.

На другое утро я поднялся с тревожным предчувствием. Я прислушался к себе: хотелось скорее выйти на улицу и отойти подальше от дома.

Я постоял во дворе, глядя на небо: ветер с моря гнал на восток редкие, бесплотные облака. Беспокойство частью унялось, я шагнул за ворота - и остолбенел: по улице медленным шагом, опираясь на посох, шел, словно простой прохожий, Аннахарсис. Твердым движением переставляя посох, он шел один, без охранников и "слуг фиаса". Дух особенной, нарочитой пустоты царил на улице, будто высшею силой было велено улице быть пустою, а если бы кто и преступил запрет, то в мгновение ока был бы поражен на месте... Нетрудно догадаться, какие силы стерегли улицу.

- Привет Аминту, сыну славного Кассия, да будет покойна душа его, - сказал жрец, глядя мне в глаза и, чуть погодя, добавил: - Я не рассчитываю злоупотребить твоим удивлением... Сможешь ли принять меня?

Мне ничего не оставалось, как только пригласить его в дом.

Мы вошли во двор, и он указал мне на скамью у стены.

- Не стану злоупотреблять и твоим гостеприимством, - усмехнулся он. - Нежданный гость - нерадостные хлопоты. Не думай об угощении. Присядем здесь.

Он двинулся к скамье, я - за ним следом.

- Твой учитель, - начал он, сев, - прочно утвердил мне в твоей душе место заклятого врага семьи, Города и всей эллинской славы. Печальное недоразумение, повлекшее за собой еще более печальные последствия... Но пусть будет так. Пусть я останусь в твоих глазах врагом. Я пришел не за тем, чтобы показаться тебе в личине оклеветанного доброжелателя. Я пришел лишь за тем, чтобы приоткрыть тебе правду, которая может вызвать лишь горькие чувства и смятение. Я предупредил тебя. Намерен ли ты выслушать известие?

- Другого не остается, - ответил я, стараясь собраться с мыслями, чтобы умело противостоять гостю. - Отец фиаса не злоупотребил моим изумлением, однако искусно воспользовался обстоятельствами.

Старый жрец улыбнулся и одобрительно кивнул.

- Я сделаю попытку представить тебе вещи в новом свете, - продолжил он. - Брат твой не блещет рассудительностью и широтой ума. Пусть он защищает Город грубой силой. Прозревать же, где правда есть, а где нет ее в этом Городе, богами поручено тебе - в этом мнении я целиком на стороне твоего учителя... Не сомневаюсь, что ты будешь сопротивляться силе моего сообщения. И все же постарайся держать себя в руках и сохранять хладнокровие... Даже слушая врага. Итак, к делу. Я располагаю сведениями, способными нанести тебе, сыну пресбевта, и всей твоей семье непоправимый урон. Они могли бы разойтись слухами - и ты получил бы удар в спину... Но я - слуга высшей силы и просвещен в том, что ты - ее избранник. Ты нужен Городу больше, чем мы с Прорицателем. Это - не лесть... но я вижу в твоих глазах презрение к моим словам. Собери душевные силы... Известно ли тебе, в каких отношениях были между собой Эвмар и Невия до твоей женитьбы?

- Вот что решил ты очернить, отец фиаса! - невольно огрызнулся я. - И ради такой низости ты проделал пешком и без охраны столь долгий путь! Я всегда знал, что злоба твоя всеядна, как голодный ворон.

Жрец, казалось, пропустил мои слова мимо сердца.

- Напротив, - без всякой тени на лице возразил он. - Я уважаю Невию. Твоя супруга неприметно для тебя спасала всю вашу семью от силы Прорицателя. Он всегда домогался ее, но она была к нему равнодушна. За покой вашей семьи ей до самого отъезда на Хиос приходилось платить очень дорогой ценой.

Я теперь вспоминаю слова старого жреца, хотя в те мгновения они так поразили мою душу, что, казалось, я перестал внимать им и попросту слышать их.