Страница 26 из 57
Она легко и бережно опрокинула Ганнибала на бок, так же легко вскочила с постели и, исчезая из комнаты, веселенько добавила:
- Не запирай дверь!
Явно осилив транквилизатор, Ганнибал поднялся на ноги и, улыбаясь, постоял, пока не услышал, как донесся из ванной легкий шум соблазнительного дождика.
Тогда он зажег ночничок, выключил верхний свет, разделся и, выбрав себе местечко поуютней - ближе к ночнику, - опрокинулся на подушку, опрокинулся и мечтательно подложил под затылок руку.
У него были такие мысли: "Допустим, эта квартира арендуется Новым Христианским Призывом... теперь тут затесалась еще одна католичка и - один православный... в общем, с призывом все в порядке... но это не главное. Может, эта протестантская фирма арендует весь дом. И можно считать, что я нахожусь на американской территории. Вроде как поездка на конгресс не сорвалась... И мне такой конгресс нравится".
И вот вернулась Аннабель в красном халате, который ей в свете ночника был очень к лицу и особенно - к роскошным черным волосам.
Перед вторым дыханием первое у Ганнибала немножко пропало.
Аннабель, как и аспирант, тоже владела опытом оперативной реанимации: одно мгновение - и она оказалась рядом, горячая, умеющая оживить того, кому еще очень дорога жизнь.
- На какое дыхание мы переходим? - тихо спросила она, прикоснувшись губами к губам Ганнибала (такой на русском языке получился каламбур).
Ганнибал с наслаждением вдохнул маленькое теплое облачко.
- На искусственное... - сказал он потом, когда облачко уже рассеялось где-то в нем.
Аннабель прыснула, и, не сдержавшись, расхохоталась.
- Ани, Ани, не смейся, пожалуйста, - зашептал Ганнибал, обнимая ее и делая еще одно усилие всем своим телом. - Я уже нашел одну дорожку... очень хорошую дорожку... самую подходящую для длинной дистанции.
Он и в самом деле вернулся губами к золотой цепочке и остренькому золотому крестику и двинулся от него губами вниз... вниз, вниз-то вниз, но вскоре получилось уже наверх, по прекрасному бархатистому склончику, а потом вдруг снова сразу вниз, - с замиранием духа... и он, Ганнибал, не забывал, что на длинной дистанции не надо торопиться в начале, надо разбежаться, разбежаться...
Потом, некогда, он проснулся в темноте, зная, что жизнь прекрасна. Но он сразу поднялся в постели и широко раскрыл глаза. Ему очень ясно и очень трезво пригрезилось, что он очутился на самом краю пропасти, что ему ничего не стоит отойти назад, где все твердо и все хорошо, но сейчас-то он на самом краю и отойти от края бездны нельзя, а надо что-то делать - и с этим краем, и с этой бездной.
Он приметил яркий зелененький узорчик электронного времени на отдаленном столике: 6:36. Эти светящиеся знаки копировали в масштабе апокалиптическое табло, висевшее над проходной института, и являли собой символы пропасти.
"Темные века, - подумал аспирант про "6:36", - то ли, до нашей эры, то ли после..."
- Что случилось? - даже не шевельнувшись и не вздохнув со сна, но уже бодрым голосом спросила Аннабель.
- Пора, - глухо ответил аспирант. - Мне пора делать главное дело... иначе я буду гореть в аду... и мне уже не поможет никакой Новый Христианский Призыв.
В одно мгновение постель рядом с Ганнибалом вся воспряла и опустела, и не успел он разглядеть Ани, как она уже оказалась в халате и летящей к дверям.
- Не торопись еще пять минут, - еще более бодрым голоском прозвенела она. - Я сделаю тебе завтрак.
В своем позднем удивлении Ганнибал подвигал бровями и поморгал.
"Если женщина умеет просыпаться так быстро, - подумал он, - то она, конечно, должна работать только в ЦРУ..."
В самом начале восьмого, темного московского века, то есть в 7:05, аспирант Ганнибал Дроздов уже стоял в прихожей, слишком громко, как ему казалось, щелкая кнопками на куртке.
Аннабель ничего не спросила у него про "главное дело" и о причине грядущих адских мук, и за это как раз в эти двадцать минут прощания Ганнибал успел привязаться к ней сильнее, чем за всю минувшую, тоже не слишком долгую ночь.
- Я позвоню тебе сразу после того, как все сделаю... и все расскажу, - пообещал он.
Он сдержанно поцеловал ее в губы и очень сдержанно погладил по щеке, но она все видела...
- Удачи! - сказала она ему. И только аспирант повернулся, как ощутил очень крепкий и нежный шлепок по заду.
От этого шлепка он через сорок пять минут оказался в фойе больницы и в нервном спокойствии стал дожидаться Наташи. Теперь он сознавал, что женщины имеют огромное значение в его довольно свободной жизни.
В искусственном свете он стоял против темных окон и не хотел садиться на банкетку, думая, что будет лучше, если Наташа увидит его еще с улицы и успеет подготовиться к встрече.
Вероятно, так и случилось, как он задумал, по его плану: Наташа вошла и ни на мгновение не спрятала свои красивые тонкие кисти в карманы Пальто. Она сразу двинулась к нему навстречу и остановилась очень близко.
- Извини, - тихо произнес Ганнибал и стал как бы невзначай отходить подальше от окон. - Я все-таки волновался...
- У тебя усталый вид, - так же тихо сказала Наташа, замечая, что Ганнибал сильно изменился во второй раз, причем - за очень короткий срок.
- У нас подозрения подтвердились... - доверительно сообщил Ганнибал.
- Я знаю, - сказала Наташа, и аспирант услышал в ее голосе немного потаенной гордости и... нет, вовсе не потаенного сочувствия.
- Извини, мне просто необходимо узнать, как ты поступила со всеми бумагами, - перешел он к делу в ответ на Наташино участие.
- Никак... - улыбнулась Наташа.
- Как "никак"?!
- Очень просто. Вскрытия не было. Мы посмотрели на него вместе с Колей. Бомж ведь и есть бомж. Умер старый бомж, ведь так?.. Мы посчитали, что он поступил к нам с гипертоническим кризом. Потом... извини, я просто подождала. Я не стала открывать никаких карт. Я просто подождала.
- Ты... так... ты не завела на него никаких документов?! - начиная понимать, поразился аспирант.
- Да... он просто лежал там... пока.
- Как же они его здесь нашли?!
- Я просто занесла тот самый код, который ты мне оставил, в копию нашей архивной дискеты... а дискету положила в стол и попросила своих никуда ее не убирать. Я сделала все, как ты хотел: я придумала несколько несуществующих имен и пометила их остальными кодами, которые ты мне оставил... Будто бы у нас лежали мертвые души, у которых ты брал анализы, и мы их выписали... Ты ведь так хотел, правда?
- Правда... - сказал аспирант, ошеломленный заговором Наташи.
- Настоящим остался только "Николай Петрович Иванов"... Бирку с кодом я оставила в морге... А этого бомжа действительно так звали?
- Паспорта у него не было. Отчество и фамилию придумал я, - признался Ганнибал.
- Я думаю, что они это тоже поняли, - еще больше ошеломила аспиранта Наташа. - Ты думаешь, они осмелились бы его увезти, если бы не знали, что он вовсе не бездомный бродяга и еще кому-то нужен?
Аспирант посмотрел на Наташу и понял, что перед ним стоит какая-то новая женщина. Теперь он понял, что виноват перед ней еще больше, потому что никогда не думал, что она столь проницательна и тоже годится для работы в ФСБ или ЦРУ.
- Никому не нужен... - пробормотал он, предчувствуя вспышку какого-то сверхнового плана, и невольно добавил: - И что теперь... ты собираешься делать?
- Сотру с дискеты все твое вранье, - с облегчением сказала Наташа. - Даже если они успели снять еще одну копию, то уже все равно не смогут разобраться в нашей бывшей советской путанице.
- Никому не нужен, - уже не в силах отвлечься от своего предчувствия, снова пробормотал аспирант.
- Ты больше ничего не хочешь мне сказать? - спокойно спросила Наташа.
Ганнибал посмотрел на нее и проговорил: - Я могу сказать тебе "большое спасибо", разве что. Ты просто не представляешь себе, какое дело ты для нас сделала...