Хребет Индиго

Неудивительно, учитывая, что в качестве репортера была указана Эмили Нельсен.

Она любила разжигать драму. А когда дело касалось женщин в городе, которые поставили себе целью преследовать меня, Эмили была вожаком стаи. Хорошо, что она не знала, что я переспал Уинн. Статья и так была достаточно плохой.

Родители Эмили владели газетой, и презрение к Уолтеру Ковингтону было так же ясно, как черные буквы на каждой белой странице.

— Ты действительно удивлен? — спросил я папу. — Ты знаешь, что Нельсены всегда ненавидели Кови. С тех самых пор, как на баскетбольной игре произошла ссора из-за воздушных сирен.

— Это было семь лет назад.

— Разве это имеет значение? Могло пройти семьдесят лет, но они все равно продолжали бы обижаться.

Нельсены принесли два воздушных рожка на баскетбольный матч в средней школе. Мой младший брат Матео играл во втором классе в команде младших классов вместе с сыном Нельсенов. Они использовали эти чертовы рожки в спортзале целый час подряд. Наконец, Уолтер попросил их быть потише.

В тот день наш мэр принял на себя удар всех, кто находился на трибунах. Статьи, напечатанные с тех пор, не были добры к Кови. Думаю, Нельсены также не собирались быть добрыми к Уинн.

В статье почти ничего не говорилось о её опыте, хотя её возраст был упомянут трижды. Вместе со словом льготный.

Тридцать лет было мало для начальника полиции. Если бы отец не был в комиссии по найму, я бы тоже назвал это фаворитизмом.

Какой опыт может быть у Уинн в начале ее карьеры? Если случится что-то катастрофическое, я не хотел, чтобы шеф бросил весла в воду, когда нам нужен надежный капитан у руля. Может быть, несмотря на дерьмовое написание, Эмили Нельсен была права.

Но поскольку у меня не было настроения спорить с отцом, я забрал у мамы свою кружку с кофе и поцеловал ее в щеку.

— Спасибо за кофе.

— Не за что. — Она сжала мою руку. — Поужинаем сегодня вечером? Нокс не работает в ресторане, а у Матео нет смены в отеле. Лайла и Талия сказали, что могут прийти около шести.

— А как же Элоиза?

— Она придет после того, как ночной служащий прибудет в отель, вероятно, около семи.

В эти дни было все труднее и труднее собрать нас всех под ее крышей и за одним столом. Мама жила ради редких случаев, когда она могла накормить всех шестерых своих детей.

— Я постараюсь. — Сейчас было напряженное время на ранчо, и мысль о семейном ужине уже заставляла меня уставать. Но я не хотел разочаровывать маму. — Увидимся позже. Еще раз спасибо за столбы, пап.

Он поднял свою кружку с кофе, его внимание было приковано к газете, а лицо было хмурым.

Когда я вышел на улицу, по крыльцу пронеслась кошка. Она нырнула под нижнюю ступеньку, и когда я спустился на землю, я нагнулся, чтобы увидеть ее, примостившуюся в углу и выслушивающую хор крошечных мяуканий.

Котята. Мне прийдется взять нескольких из них к себе в сарай, когда они подрастут. У мамы уже было по меньшей мере десять кошек. Но поскольку они не подпускали мышей, никто из нас не возражал против того, чтобы иногда брать пакетик сухого кошачьего корма.

Я пошел по гравию, направляясь к магазину. Это стальное здание было самым большим на ранчо. На одном углу участка находились амбар и конюшни, на другом — родительский дом, а магазин был третьим углом треугольника.

Наши наемные работники приходили сюда, чтобы записаться на смену и выйти из нее. У моего офис-менеджера и бухгалтера был свой стол, хотя они оба предпочитали работать в офисе, который мы держали в городе.

Стук моих ботинок эхом отразился от бетонного пола, когда я вошел в просторное помещение. Одна из косилок стояла прямо перед раздвижными дверями.

— Привет, Гриф. — Мой кузен, который работал у нас механиком, высунул голову из-под машины.

— Привет. Как идут дела?

— О, я починю её.

— Хорошие новости.

Этой весной я уже купил два новых трактора. Я бы предпочел перенести еще один крупный расход на оборудование на зиму.

Я продолжал идти, в то время как он вернулся к работе над машиной. Сегодня мне предстояло выполнить гору офисной работы, либо здесь, либо дома. Нам не хватало человека на летний сезон, и я на неделю опоздал с подачей объявления в газету. Причиной было избегание Эмили, но я не мог продолжать откладывать это. Лишь бросив взгляд на свой затемненный кабинет, я повернулся к двери.

В общей сложности ранчо состояло из девяноста тысяч акров. В большинстве дней я был скорее бизнес-менеджером, чем настоящим хозяином ранчо. Я все еще носил свои сапоги и пряжку ремня, которую я выиграл, скача верхом на лошади на школьном родео. Но полученная мною степень по бизнесу использовалась чаще, чем щипцы для крепления проволоки.

Не сегодня.

Июнь был прекрасным месяцем в Монтане, и голубое небо манило к себе. С гор дул прохладный ветер, донося в долину аромат сосен и тающего снега.

Солнце и пот пошли бы на пользу моей голове. Мне нужен был день тяжелого ручного труда. Может быть, если я доведу себя до изнеможения, то засну без снов о Уинн.

Я как раз подошел к инструментальному столу, готовый загрузить свежий моток колючей проволоки и оцинкованные зажимы для столбов, когда в кармане моих джинсов зазвонил телефон.

— Привет, Конор, — ответил я.

— Гриффин.

Мое сердце замерло от паники в его голосе, но мои ноги уже двигались, бегом направляясь к двери магазина.

— Что случилось? Ты ранен?

— Это…

— Это что? Поговори со мной.

— Я начал на хребте Индиго. В том угловом посту.

— Ага. — Когда я выскочил на гравий за дверью, я уже бежал. Может, он и молод, но Конор не из пугливых. — Конор, расскажи мне, что случилось?

Из его рта вырвался всхлип.

— Я уже еду, — сказал я, но не закончил разговор. Вместо этого я сел в свой пикап, подключил телефон к Bluetooth и держал Конора на линии, пока ехал. — Дыши, Конор.

Из его легких вырвался вздох. Моя нога вдавила педаль газа, и я помчался к повороту.

— Я как раз съезжаю с гравийной дороги, — сказал я ему, свернув на двухстороннюю дорожку, которая шла вдоль линии забора.

Он ничего не ответил, только продолжил эти душераздирающие, приглушенные рыдания.

Пикап дребезжал так сильно, что казалось, будто у меня трясутся кости. Эти дороги не были асфальтированными или гладкими, они просто износились от времени, когда мы ехали через поля. Тропы были испещрены ямами, камнями и провалами. Они были рассчитаны на скорость не больше восьми километров в час. Я ехал со скоростью тридцать.

Мой желудок скручивало с каждой минутой. Боже, не дай ему пострадать. Если бы он порезал руку, руку или ногу и пошла кровь, нам потребовалось бы время, чтобы добраться до больницы. Слишком много времени. И я отправил Конора на один из самых дальних концов ранчо.

Наконец, через двадцать минут я заметил вдалеке пикап с ограждением. На горизонте вырисовывались горы.

— Я здесь, — сказал я и завершил разговор.

Мои шины с пробуксовкой остановились. Облако пыли взметнулось над дорогой, когда я выскочил из пикапа и трусцой побежал к Конору.

Он сидел, прислонившись к покрышке, подтянув колени и свесив между ними голову. Одна рука свободно свисала рядом с ним, другая прижимала телефон к уху.

— Конор. — Я положил руку ему на плечо, быстро проверив его. Никакой крови. Никаких видимых сломанных костей. Все десять пальцев. Два уха и две обутые ноги.

Он поднял голову, и его телефон упал на траву. Следы слез запятнали его загорелое лицо.

— Это Лили.

— Лили…

— Г-грин, — выдохнул он. — Лили Грин.

Грин. Одна из медсестер в доме престарелых, где жила моя бабушка до своей смерти, была Грин.

— А что с Лили Грин?

По лицу Конора потекла ещё одна слеза.

— Вон там.

— Там… — протянул я, и мой желудок сжался еще больше.

Нет. Только не это.

Я тяжело сглотнул и встал, зная без вопросов, что я вот-вот найду.

На свинцовых ногах я прошел по высокой траве к угловому столбу и перелез через забор. Мои ботинки шли по той же грубо протоптанной тропинке, по которой, должно быть, шел Конор.