Би-боп

Я пишу плохо, сказал портье. Чистописание — наука для ослов, сказал Симон. Нет, сказал портье, из-за орфографии. Хорошо, сказал Симон, я вас слушаю. А графология — наука для кого? спросил он себя, когда портье принялся вслух перечитывать свои заметки. Повторите, пожалуйста, попросил Симон. Я прослушал. У молодого человека это вызвало улыбку, он любезно повторил начало.

Отправление десять двенадцать. Прибытие в Париж в тринадцать ноль пять. Но этот уже уехал. Теперь уже улыбнулся Симон. Потом у вас есть тринадцать двадцать один, сказал портье, и вы прибываете в пятнадцать сорок семь. Да? сказал Симон, удивленный тем, что второй поезд быстрее. Вы уверены? Да, сказал портье, или вообще пятнадцать двадцать три, который привезет вас в Париж в восемнадцать ноль семь.

Симону было бы противно вновь увидеть Париж в 18:07. У каждого свое нелюбимое время. Для Симона это было шесть часов пополудни. Хорошо, сказал он, я посмотрю, спасибо, это очень любезно; вы оставите мне бумажку?

В кармане Симона бумажка портье встретилась с бумажкой Дебби. Кстати, спросил он, подзывая молодого человека, а где будка проката досок?

На пляже, ответил молодой человек. Я это подозревал, сказал Симон, но где именно? Там, прямо напротив, ответил молодой человек, вы пересекаете дорогу, которая идет вдоль берега, доходите до первой лестницы справа, спускаетесь на пляж, а там и будка, но, с одной стороны, сейчас отлив, а с другой стороны, ни малейшего дуновения ветра.

Ну и ладно, сказал Симон, все равно спасибо за поезд. Не за что, мсье, сказал портье. И удалился. Симон вновь увидел его чуть позже, когда захотел оплатить свой счет, перед тем, как пойти подышать свежим воздухом. Дебби его уже оплатила. Когда? спросил Симон. Утром, совсем недавно, около десяти часов, ответил портье. Симон покинул гостиницу.

11

Поезд в 13:21 оставлял ему время прогуляться по пляжу, увидеть Дебби, если он ее найдет, если она будет там, если будет хорошая погода, сказала она, но никогда не знаешь, как получится, а еще предупредить Сюзанну, ах, да, не забыть позвонить Сюзанне, подумал он, выходя из гостиницы.

Что нас поражает с первых же утренних шагов, даже если утро уже заканчивается, на улице, ведущей к морю? Легкость воздуха.

Разумеется, это всего лишь впечатление. Там воздух не легче, чем где-то еще. Во многом все дело в запахах или в свете, наверняка в свежести, даже на солнце в полдень, в свежести и влажности воздуха, а еще есть, конечно, небо, там, где море смыкается с ним, отсутствие любого препятствия на горизонте, но все же над ним, проплывая на запад, небольшой караван облачков.

Лишь впечатление, значит. Но впечатление возможно лишь, если душа надеется впечатлиться. Для этого надо чувствовать себя легко.

Симон чувствовал себя легко. Он переел, пять круассанов на масле, но ощущал себя с легкой душой. С ним приключалось много приятных вещей, которые не приключались уже давно. Играть на рояле, пить алкоголь, спать в гостинице, быть на море, видеть его, быть любимым целой кучей людей вчера вечером, быть просто любимым, быть влюбленным и в это верить, короче, он шел на свидание.

Не забудь позвонить Сюзанне, сказал он себе, чтобы не чувствовать себя совсем уж счастливым, было бы жаль не почувствовать себя немного виноватым, но ничего, она ничего не узнает, подумал он немного трусливо, немного стыдливо, как раз, в меру, а погода стоит прекрасная, чего уж тут.

А ничего. Море отошло далеко. Ни малейшего дуновения ветра. Куча валяющегося молодняка вокруг будки проката. Симон, в цивильном костюме, прошел дальше, спрашивая себя, неужели этой молодежи больше нечего делать, как в гидрокостюмах, спущенных до пояса, ждать ветра, больше нечего делать, как ждать море. Затем, вспомнив, что в июне занятий уже нет, подумал об учебе своего сына. Не особенно доблестной, но в общем победоносной. Это хорошо, подумал он, ведь я сам с неба звезд не хватаю, зато его мать умна и отважна, как он. Не забудь позвонить ей, сказал он себе, а потом перестань думать, ты только все испортишь.

Бояться нечего. Море здесь. Оно здесь всегда. Можешь отсутствовать, даже очень долго, возвращаешься — оно здесь. Ты меня ждало? спрашивает он. Так иди же сюда, вместо того чтобы торчать там, вдалеке, в полном одиночестве. Глупое. Ты разве меня не видишь? Я здесь. Он удержался, чтобы не замахать руками, как в детстве, и не закричать: У-у! Море, я вернулся, я здесь.

Стоя на твердыне влажного песка, пиджак нараспашку, руки в карманах, глаза, да и все лицо под легким бризом, который наконец-то начал подниматься, Симон замер перед морем.

Сначала он с ним разговаривал. Он всегда так делал, когда вновь с ним встречался. Он обращался к нему на «ты». Это подстегивало эмоцию. Эмоция пришла, но не такая сильная, как ожидалось. Раньше, чем предполагалось, он устал на него смотреть. Вероятно, потому что далекое, мелкое. Вероятно, потому что старый, усталый. Он решил пройтись.

Направо, ведь так? Он перечитал бумажку. Спросил себя, там ли Дебби. Пришла ли она. Все еще там? Лучше бы не, сказал он себе. Где это? За третьим молом? Он перечитал бумажку, держа ее в руке, пошел, как исследователь, продвигающийся, сверяясь по карте, заметил первый мол. Было 11:20.

Далеко, подумал он. Укромный уголок, сказала она. Понятно почему. Мало кто решится туда дойти. Я-то — да, но я… Ладно. Короче. Он спрятал бумажку Дебби. Нащупал бумажку с расписанием. Вновь справился. Вновь посмотрел: 13:21.

Симон подумал; у меня впереди два часа. Больше, чем надо. Слишком мало и слишком много. Ничего не произойдет. Немного поговорим. Я позвоню Сюзанне. Закажу такси. Прыгну в поезд. Большое спасибо. Я провел прекрасный вечер.

За третьим молом он не нашел никого. Симон подумал, что ошибся. Пересчитал молы. Забравшись на самую высокую скалу. Прикрыв ладонью глаза. Сам поражаясь, что одолел столь внушительное расстояние. Эту длинную кривую ленту пены.

Свежий ветер с моря леденил легкую испарину, пробираясь под полы пиджака, вызывая странное зыбкое ощущение, между теплом и холодом, легкий озноб, легкий жар.

Симон спрятался за мол и, укрывшись от ветра, прямо под солнцем, снял пиджак, расстелил его на влажном песке и сел. Затем закатал рукава рубашки и, обхватив колени, принялся созерцать море. Не избежал пресловутого ощущения вечности. И логически следующего из него влечения к смерти. Кто-то ему закрыл глаза.

Две чьи-то прохладные ладони вопрошали, как он предпочитает умереть. Не ведая или изведав? Идиот предпочел изведать. Он вернул себе зрение и, удерживая, свел вокруг своей шеи ладони или, скорее, руки, руки под стать ладоням, тонкие и прохладные, затем потянул за них и на своей спине ощутил тело женщины, затем услышал ее голос.

У меня для вас кое-что есть, сказала Дебби. Да ну? отозвался Симон. Сидя, он снял туфли, носки, затем закатал брюки. Как хорошо, подумал он, как хорошо. Вот что я вам принесла, сказала Дебби.

Симон обернулся. Она стояла у него за спиной. Одной рукой держала открытую сумку, другой протягивала ему какой-то футляр. Симон, по-прежнему сидя, вывернул шею, чтобы увидеть то, что показывала Дебби. Он встал. Что это? спросил он. Солнце в глаза. Откройте, ответила Дебби, и увидите.

Взяв в руки футляр, уменьшенную модель футляра для тенор-саксофона, Симон тут же потерял к нему интерес, он смотрел на Дебби. Мне хочется вас поцеловать, сказал он. Она засмеялась. Женщин всегда забавляет эта детская манера объявлять свои желания. Когда она смеялась, были видны ее маленькие передние зубы. Она была очень мила. Я часто завидовал Симону.

Мне плевать на этот футляр и еще больше на то, что в нем, сказал он, чуть горячась, я хочу вас поцеловать. Ну и сделал бы это, вместо того чтобы спрашивать. Получить отказ всегда лучше, чем не попытаться. Не раньше, чем вы побреетесь, сказала Дебби. Ах, так вот это что, сказал Симон.

Он открыл футляр. Значит, бритва. Не стоило, сказал он, вы с ума сошли, ну зачем вы, да и к чему? И потом, что я буду делать с электробритвой на пляже? Она на батарейках, сказала Дебби. Ладно, достаточно препираться, брейтесь, а я пока намажусь кремом.