Разгром Колчака

Командир роты замер. Лоб его сразу покрылся потом.

— Отвечайте, богоявленец! — орал голос, а польский генерал из Красноярска в свою очередь использовал момент.

— Алло! С кем имею честь?

— Ну, ладно! Договорились! — спокойно произнес Зайчик в трубку и небрежно повесил ее.

— Он там кое-что выяснит и вам позвонит, — сказал он коменданту разъезда. — Я, говорит, в скорости сам вам позвоню.

— Бон, бон, — то, проше папа, лучше всего. А то знаете, я всего поручик, не могу я генералов в полон сдавать. То ихнее дело, проше пана!

Зайчик молча кивнул головой и вышел, ожидая выстрела в спину.

На «заставе», у головного паровоза, все было по-старому. С минуту на минуту ожидали командира батальона.

Возле вагонов толпились проснувшиеся офицеры. Они собирались в кучки и вполголоса о чем-то оживленно беседовали. Зайчик решил обезоружить их немедленно и пошел из вагона в вагон с двумя бойцами, несшими по вещевому мешку.

Наполнив оба мешка наганами и рассовав по карманам штук 20 гранат, они вернулись к «заставе». Комбат уже поджидал его. Из ближайшего пульмановского вагона выселяли каких-то сонных интендантов. Они совали в руки удостоверения и телеграммы и удивлялись, что с ними никто не хочет считаться.

В пульмановском вагоне наспех оборудовали «штаб». Комбат, шагая перед вагоном, громко отдавал какие-то фантастические распоряжения для успокоения своей совести. Бойцов у него было всего 24 человека, и он нервничал, поджидая давно уже вышедшую из Дрокина роту. Нервничал и Зайчик.

— Надают нам беляки по заду, товарищ комбат, — шопотом говорил он. — Вот как развидняется, увидят — силы у нас малые, подушат враз.

— Да придет сейчас рота, брось! — говорил комбат, вслушиваясь в шумную, крикливую ночь.

Ржали кони, кричали люди, горели по обозным дорогам костры. Время от времени из темноты полей доносились короткие пулеметные очереди. Это дежурили пулеметчики Богоявленского, прогревая пулеметы.

Пулеметные выстрелы одни нарушали спокойствие.

— Эх, и молодцы-ребята, не спят, заботятся, а нам большая поддержка, — шептал комбат. — От одного этого звука силу как-то приобретаем.

Бойцы 4-й роты, между тем, продолжали обход вагонов и сносили в штаб отбираемое оружие.

Работа шла скоро, весело.

Вдруг подбежал насмерть перепуганный красноармеец.

— Товарищ командир роты! — зашептал он. — Англичане повылазили! Пятнадцать вагонов их!

Зайчик прыгнул на коня и понесся вдоль вереницы эшелонов, разыскивая английский.

За ним скакали два бойца, держа наготове гранаты.

— Стой! — закричал он, подскакав к эшелону, возле которого толпились люди и откуда доносилась нерусская речь. — Стой! Гранату хочешь? Кто старший?

Он въехал в середину толпы, поднял вверх руку с гранатой. Какой-то высокий человек в короткой, похожей на дамскую, шубке, с трубкой в зубах, подошел, козыряя.

— Зубы у тебя давно не болели? — заорал на него Зайчик. — Кто тут у вас по-русски мастер?

— Но, но, но, — сказал сквозь трубку человек в шубке. — Я мастер по-русскому, — он подошел, взял коня за узду, осадил назад. — Не надо волноваться В чем ваше дело?

Зайчик ткнул человека конем — для острастки.

— Как разговариваешь, шкура! Стать смирно! Быстро!

Человек в шубке взял под козырек, не вынимая изо рта трубки.

— Трубку вынь!

— Ах, очень извините!.. Переводчик штаба бригады, младший лейтенант Смит! — отрапортовал он. — Кого имею честь видеть?

— Представитель Центральной Армии! — коротко отрекомендовался Зайчик. — Что у вас тут за беспорядок?

Лейтенант раскрыл руки.

— Так вы нет партизаны? Москау арми? О-о! Великолепно! — путая слова, сказал он. — Мы думали, что вы партизаны, желали драться с вами, но Москау армия мы не будем драться. О, такая приятная радость!

— Ты вот что, Смит, — переходя на ты, распорядился Зайчик. — Ты пойди-ка объяви вашим: тут вам не партизаны, а регулярная армия. Чтоб все — по вагонам! За нуждой и то не разрешаю вылезать. Понял?

— О-о! — сказал Смит. — Это мы быстро сделаем. — И тут же стал объяснять положение окружившим его солдатам. Те с громкими веселыми криками стали разбегаться по вагонам.

— За нуждой мы ночью не ходим, — сказал потом Смит, — не делаем себе забот. Англичане спят научно обоснованным образом.

— Это как там хотите. А увижу хоть одного человека наружи — истреблю без сожаления.

— Не будет, не будет, — говорил Смит. — На таком морозе всякая нужда замерзает, очень вредно.

— Ну, топить вам воздух не будем! Терпите хоть до весны, ваше дело! — Зайчик слез с коня и вошел в вагон.

Английские офицеры еще не спали. Они сидели в салоне, пили виски, курили. На столе перед ними лежала карта Сибири и Дальнего Востока. При входе Зайчика они встали. Старший любезно приветствовал командира роты. Смит переводил.

— Майор вас поздравляет с хорошим переходом.

— Скажи, не стоит, мол, благодарности.

— Как его здоровье?

— Здоровье наше ничего. Спасибо.

Тотчас вестовой подал ему чашку кофе и тарелочку с бисквитами. У Зайчика сразу закружилась голова — он не ел с утра, как выступили из Заледеева.

Но выпил, не спеша, достойно. Поглядел на часы, — было десять.

— Часы-то ваши стоят? — сказал он Смиту. — Англичане тоже!

— Они идут, — ответил тот.

И Зайчик даже поморщился от удивления. Вот чорт, неужели всего-навсего 10 часов вечера, — подумал он. — Сколько же дел сегодня переделано!

Тут подали ему вторую чашку кофе, и он решил немножко поговорить с англичанами. Беседа оказалась недлинной. Англичане сказали, что, по их сведениям, Красная Армия не должна была быть ближе чем на 250 километров от Красноярска, и спросили, как был сделан такой удивительный переход.

Зайчик помолчал, загадочно улыбнулся и сказал: «Ну, спасибо за хлеб, за сахар!» — и вышел.

Подкрепления все не было.

Комбат, взяв с собой двух бойцов 4-й роты, уехал в Дрокино, куда уже подтянулись почти все батальоны богоявленцев и рота Белореченского.

Теперь было светло в ночи. Поля по сторонам железной дороги светились в багровом свете сотен костров. Это белые, напуганные пулеметной стрельбой, ночевали у огня, при дороге.

Впрочем, по слухам, в Дрокино уже нельзя было пробиться никакими силами. На разъезде торговали, менялись. Колчаковские обозчики вынимали из саней шубы, одеяла, а польские легионеры и поездная при слуга расчетливо приценивались к товару.

Какой-то молодой легионер, лет двадцати, отвел командира роты в сторону.

— Идет собрание у коменданта, — сказал он. — Хотят наши пробиваться силой. Держитесь!

— Вот ночь! — застонал Зайчик, хватаясь за голову.

Быстро разбил на группы своих людей, составил в ряд поперек дороги 50 трофейных пулеметов, поставил парный пост за разъездом и опять поскакал вдоль эшелонов — смотреть, что делается у польских легионеров.

Но в поездах, занятых поляками, было тихо.

Возвращаясь обратно, услыхал он у костра офицерский разговор.

— Я только что докладывал генералу Пепеляеву, — говорил один голос, — что следует воспользоваться присутствием делегата Центральной Красной Армии и кончать волынку.

Другой голос что-то возражал. Зайчик, не раздумывая, подлетел к костру.

— Где сейчас генерал Пепеляев?

— Отсюда километров в пяти-шести. Прикажете проводить? — сказал офицер.

— Не надо.

Отъехав от костра, он быстро нацепил на себя погоны поручика, не обращая внимания на костюм свой (а у него к поясу прикреплены были две помятые офицерские сумки, через плечо — два бинокля, за поясом — два нагана и две гранаты и два нагана в карманах шинели). Не раздумывая, не предупреждая свою роту, он в сопровождении ординарца поскакал в село Минино где расположился генерал Пепеляев на ночлег. Обозы белых все двигались.

— Высылайте верховых на заставу с предупреждением, что идете сдаваться, — отдавал он распоряжение обозным. — А то, знаете, ночь — наша застава, боюсь, вас пулеметным огнем без долгих прений.