Переломный момент

Ветра не было, что в приморском городе, каким, безусловно, является Питер, большая редкость. С неба сыпался мелкий дождик, который маленький Егорка обозвал «моросит». Так вот этот «моросит», как ему и положено, моросил, снега на тротуарах уже не было и в помине, перспектива тонула в тумане, было тепло и сыро, всё как он любит. Валера брёл в сторону дома и размышлял о том, что жизнь в сущности великое наеба…., ну, вы поняли. А кто не понял, тому, значит, ещё предстоит получить этот опыт, тот самый, который «сын ошибок трудных». С детства все, кому не лень, засирают детям мозги всякой хренью, типа, что такое хорошо, и что такое плохо. Разумеется, Валера ничего не имел против «дождь покапал и прошёл, солнце в целом свете. Это очень хорошо и большим, и детям». Так это и дураку ясно, а вот всё остальное? Про рыцарей без страха и упрёка, про благородных донов и прочих Данко и Робин Гудов. Спрашивается, ради кого сердце надо из груди рвать, чтобы им дорогу осветить. Куда дорогу? Кто все эти люди? И что в результате? Сидишь в кутузке весь такой благородный, а они празднуют. Или вот ещё, как недавно Егор спрашивал, девочки, которых нельзя обижать. Выходит, мальчиков обижать можно? Девочки, конечно, слабее, и бить их как-то некомильфо, и не потому что они девочки, а потому что это просто нечестно, вернее, среди благородных донов так не принято, и то, пока она на тебя с ножом не кинулась. Но кто сказал, что надо всё бросать и защищать этих нежных фиалок от тягот жизни? Они ведь тоже совсем не благородные дамы из дурацких книжек. Какая там любовь-морковь? Они в точности, как те, которые празднуют, думают исключительно о своём удобстве и чихать хотели, кто там сердце из груди рвёт. Бывшая вон, замуж готова выйти за любого, кто ей комфорт обеспечит. Чему она свою Люсю научит? Тому же! Вырастит из этого маленького солнышка такой же фикус-душитель, который будет из какого-нибудь мужика жизнь высасывать. Или Альбина, тоже примерчик ещё тот. Сегодня ей с ним удобно, а завтра будет удобно с мужем. Кто под рукой, с тем и удобно. Или вот эта героиня-любовница. Ведь что говорит, что несёт! Ребенка ей, видите ли, надо рожать прям до усрачки, и не потому что встретила свою любовь и хочет логически закрепить её в плоде этой любви. Где там! Потому что пора. Пора! Чисто физиологически пора. Ну раз пора, давай, рожай. Ой, нет. Спрашивается, почему? А потому что неудобно. И нефиг детям мозги полоскать, люди живут исключительно ради своего удобства, чисто обезьяны, вкусно поесть и хорошо потрахаться и, разумеется, лучше на свободе, а свобода в нынешнее время стоит больших денег. И нафига ему самому, спрашивается, размножаться в этих условиях? Чтоб его детишкам также мозги засирали? Про Мальчиша-Кибальчиша рассказывали? А ещё круче слепят из Егорки такого Кибальчиша, и что делать? Он ведь себе этого не простит. И тут же пришла мысль, может, зря он всё же отказался от Лёхиного предложения? Ведь никакой он не благородный дон, потому что нельзя быть благородным доном только наполовину.

Глава 11

Гадский граф

Дальше потянулись унылые дни. Несколько раз в кафе бизнес-центра Лера сталкивалась с Игошиным, который отстранённо здоровался и глядел на неё уже совсем не приветливо, а мягко говоря, волком. Даже не волком, волки вряд ли смотрят на свою жертву с такой ненавистью. После работы Лера стремглав летела домой в ожидании, что знакомый незнакомец, которого после общения с писательницей она для удобства прозвала графом, всё же объявится, как прогнозировала Галина Ивановна. Лера сидела дома, прислушиваясь к звукам за входной дверью. Даже к маркетингу она слегка охладела, постоянно мусоля в памяти всё, что с ней приключилось. Как же это было хорошо-то!

– Лера, ты не влюбилась часом? – с озабоченным видом поинтересовалась у неё начальница отдела маркетинга. – Всё время витаешь в где-то облаках, отвечаешь невпопад. Что-то мне это не нравится. Не хватает ещё, чтоб и ты в декрет ушла.

– Я влюбилась, – призналась Лера, – но декрет мне не грозит. К сожалению.

Сказав такое, она вдруг сообразила, что это ей доподлинно вовсе не известно. Вдруг она как та самая наивная горничная внезапно оказалась на сносях, а граф, как водится, сделав своё чёрное дело, испарился. Повод нашёл, к словам придрался. Поэтому по дороге домой она заехала в аптеку и купила несколько тестов на беременность. На всякий случай. Тесты ничего такого не показали, и она выдохнула с облегчением, но тут же стала беспокоиться, а вдруг он всё наврал про своё идеальное здоровье? Заразил её какой-нибудь гадостью и утёк, как и положено самцу, по мнению писательницы. Пришлось записаться к доктору и сдать анализы. Анализы показали, что Лера абсолютно здорова, и она опять выдохнула, но снова начала страдать, что обидела такого честного графа, тьфу ты, самца. Разумеется, все её страдания не остались незаметны для зоркого ока Мальвины, и та вручила им с Галиной Ивановной билеты в Мариинку на «Щелкунчика».

– Вам обеим просто необходимо развеяться, – безапелляционным тоном заявила она. – Балет в Мариинке, как мне кажется, именно то, что нужно. Бессмертная музыка Чайковского, она, знаете ли, бодрит. Особенно в живом звуке и с этим волшебным топотком пуантов по сцене.

В подтверждение своих слов Мальвина попыталась пробежаться на цыпочках, изображая почему-то лебедя, но лебедь из неё получился никакущий. Она явно это осознала, поэтому тяжело вздохнула и безнадёжно махнула рукой.

– А вы с Мишенькой разве не хотите взбодриться и развеяться, почему сами не пойдёте? – поинтересовалась Галина Ивановна.

– Мишенька и балет? Ха-ха-ха! Звучит так же, как Мишенька и опера. Кроме того, у меня в этот день спектакль, а то бы я с вами пошла. Сходите и обязательно загляните в буфет. Мамочка моя, царствие ей небесное, меня всегда в оперу заманивала бутербродами из буфета. Там даже при Советах, бывало, с чёрной икрой подавали.

– Да сколько там той икры-то было? Тьфу! – отрезвила Мальвину Галина Ивановна. – С ноготь на мизинце. Масла больше в тот бутерброд клали, кубиком.

– Да, – согласилась Мальвина. – Тут вы правы. И масла было больше, а особенно булки. Но всё равно, Мариинка – это вам не концертный зал консерватории или какой-нибудь «Октябрьский», прости Господи. Так что наряжайтесь и марш. Обе!

– Я как заправская дуэнья надену чёрное, – сообщила Галина Ивановна.

– Главное не распугайте там девочке всех кавалеров.

– Какие кавалеры на балете? Я тебя умоляю!

– Ну не все же как мой Мишенька.

– Все!

На балет выдвинулись обе в чёрном. Лера решила, что на такое серьёзное мероприятие и в таком настроении как у неё можно надевать исключительно чёрное. Места оказались очень дорогие, в партере, и Галина Ивановна всё время ворчала, что Мальвина мотовка, и знал бы Мишенька, сколько денег жена потратила на балет для домработницы, начистил бы ей уши, а домработницу выгнал бы взашей. Лера честно пыталась отдать Мальвине деньги за билет, но Мальвина ушла в обидки и сказала, что рада устроить милый пустячок для девочек, у которых нет такого Мишеньки, который делает им хорошо.

После первого акта Галина Ивановна сказала, что на буфете они запросто могут сэкономить, но вот пройтись по фойе просто необходимо, чтобы размять ноги и себя показать. Как и предполагала Галина Ивановна, в Мариинке с кавалерами оказалось негусто, но так как они видели только то, что предлагалось в партере, возможно, где-нибудь в ложах или на галёрке какие-нибудь подходящие Лере графы и прячутся. Лера к подобным размышлениям своей спутницы отнеслась более чем скептически, однако, как ни странно, граф в фойе обнаружился. И не просто абы какой, а именно тот самый. Лера даже замерла, будто увидела привидение. Она толкнула Галину Ивановну в бок и прошептала, что объект находится в направлении на три часа. Галина Ивановна, видимо, не любила фильмы про бравых спецназовцев, поэтому не поняла, где эти три часа находятся, и завертела головой во все стороны. Граф собственной персоной стоял в компании каких-то весёлых нарядно одетых людей: мужчин и женщин с детьми. Он что-то говорил, а они все смеялись. Тут он увидел Леру и явно удивился. Она помахала ему рукой, он что-то сказал своей компании и пошел в сторону Леры.