Прекрасное отчаяние

— Да, ты можешь делать с ней все, что захочешь.

Из ее горла вырывается рыдание. Зажав рот рукой, она сворачивается калачиком, задыхаясь между захлебывающимися рыданиями.

Я кладу трубку.

Оливия с трудом вдыхает воздух, прежде чем ей удается снова сесть прямо и встретить мой взгляд.

Я смотрю на нее безжалостным взглядом и поворачиваю подбородок в сторону двери.

— Я бы посоветовал бежать.

37

ОЛИВИЯ

Сердце кровью обливается, когда я бегу через кампус к воротам. Я успела запихнуть в рюкзак только самые важные вещи, прежде чем мне пришлось уходить. Поскольку у меня нет денег на такси, я должна попытаться добраться до города пешком, прежде чем Томас поймет, где я. Но я едва могу сосредоточиться, потому что с каждым шагом моя душа разрывается на части.

Как же так получилось?

Было время, когда я хотела причинить ему боль. Отомстить за то, что он сделал со мной. Но больше нет. Я никому не рассказывала о его матери. По крайней мере, не по своей воле. Должно быть, кто-то подслушивал, прослушивал наши телефоны или... что-то еще. Но как бы я ни пыталась выкрутиться, я знаю, что в том домике больше никого не было. А если он еще и прочесал все на предмет жучков, то...

Черт.

Еще одна волна ужаса захлестнула меня, когда я бросила бешеный взгляд через плечо. Я не должна была так выходить из себя. Я не должна была говорить, что он станет таким же, как его мать. Я даже не имела этого в виду. Я просто хотела сделать ему больно, как он делал мне. Я не ожидала, что он пошлет Томаса за мной.

Потому что я забыла, каким безжалостным он может быть. Каким жестоким он может быть.

Я забыла, что продала свою душу дьяволу в обмен на безопасность и что дьявол может в любой момент отнять эту безопасность, если сочтет мою душу недостойной.

Черт возьми, как все так быстро вышло из-под контроля?

Я понимаю, как это должно выглядеть с его точки зрения. Все улики указывают на меня, а у меня нет ни одного доказательства, даже правдоподобного объяснения, чтобы подкрепить свое утверждение о моей невиновности. Но часть меня все еще убита горем, что он считает меня способной на такое. Что он так мало мне доверяет. Потому что это значит, что я ошибалась. Я думала, что я ему небезразлична, но теперь я знаю, что всегда была лишь его игрушкой, которую он использует и выбросит по своему усмотрению.

А теперь он выбросил меня, и дал убийце разрешение выследить меня.

Еще одна волна паники захлестывает мою душу.

Снег летит на мои ботинки, когда я выхожу из ворот и несусь по дороге в сторону города. Сердце колотится о ребра, но я продолжаю бежать, пока не преодолеваю определенное расстояние между собой и университетом.

В конце концов мне приходится сбавить темп и перейти на ходьбу. Мои легкие болят, и каждый глоток холодного воздуха кажется мне осколками стекла, но я заставляю себя двигаться дальше. Я должна добраться до города. По крайней мере, там я смогу спрятаться от Томаса, пока не придумаю, что делать теперь, когда...

Боль пронзает мою душу еще до того, как я успеваю закончить эту мысль, и из горла вырывается рыдание.

Моей стипендии в Хантингсвеллском университете больше нет.

Я отказалась от всех других предложений в пользу этого университета, а значит, теперь у меня нет ничего. Никакого образования. Ни диплома. Никакого будущего. Теперь я никогда не смогу позволить себе учиться где-либо еще.

Паника и отчаяние захлестнули меня.

А это значит, что мне придется вернуться домой. В Беллвью Филдс. Население три тысячи двести семьдесят пять человек.

Все, ради чего я работала, все, чем я жертвовала все эти годы, просто... исчезло.

Я спотыкаюсь на обочине и едва не падаю на колени, когда на меня обрушивается очередная волна печали.

Что я наделала?

Мне следовало держаться как можно дальше от Александра Хантингтона. Мне следовало просто встать на колени и поклониться, как все остальные. Я должна была просто написать эссе Томаса, как он требовал. Я не должна была поднимать волну. Я должна была просто не высовываться и закончить свое чертово образование.

Слезы наворачиваются на глаза, затуманивая зрение. Я продолжаю спотыкаться на заснеженной дороге, ослепленная печалью и сожалением, а мое сердце разбивается в груди, как хрупкое стекло.

Боже, лучше бы я никогда не попадалась Александру на глаза. Лучше бы я никогда не узнала его. Лучше бы я никогда не впускала его в свое сердце. Лучше бы я никогда не давала ему силы причинить мне такую боль.

Я не могу дышать.

Прижав руку к груди, я пытаюсь избавиться от ужасной тяжести, которая грозит раздавить мои ребра.

Сзади раздается звук автомобиля, и я смещаюсь в сторону, чтобы убедиться, что он не заденет меня, проезжая мимо.

Фары отбрасывают лужи света на снег, когда она приближается. Я останавливаюсь, пытаясь отдышаться от боли и паники, раздирающих мои внутренности. Машина проносится мимо, разбрасывая снег вокруг своих шин, и бледный свет становится красным, когда задние фары светят мне в глаза.

Я делаю напряженный вдох.

Затем машина с визгом останавливается. Это происходит так внезапно, что машина на секунду теряет сцепление с дорогой, слегка заносясь в сторону, прежде чем остановиться на обочине.

Я отчаянно смахиваю слезы с глаз, надеясь, что водитель – это тот, кто может мне помочь.

Дверь со стороны водителя распахивается.

Моя кровь превращается в лед, когда Томас Джордж выходит из машины и смотрит на меня жесткими серыми глазами.

На его лице расплывается злобная ухмылка.

И я побежала.

38

АЛЕКСАНДР

Стекло разбивается о стену. Я подхватываю еще один стакан с виски и тоже бросаю его в стену, желая услышать приятный звук разбивающегося предмета.

Хоть что-то, кроме моего сердца.

Разбитые осколки падают вниз и со звоном падают на пол.

Дэниел стоит на небольшом расстоянии и молча наблюдает за мной. Но даже с другого конца комнаты я вижу беспокойство в его глазах, когда он смотрит на меня. От этого еще один удар боли пронзает мою грудь.

— БЛЯДЬ!

Это слово вырывается из моих легких с такой силой, что я почти чувствую вкус крови.

— Я не должен был доверять ей! — Кричу я на комнату. На весь мир. На все. — Я никогда никого не впускал. Но я впустил ее. — Мой голос почти срывается на этом слове. — И вот что я получил.

Мои туфли стучат по деревянным половицам, пока я расхаживаю взад-вперед по кабинету. Подняв руки, я снова и снова провожу пальцами по волосам, портя ранее идеальную укладку.

— Я должен был догадаться. — Я качаю головой. — Я должен был догадаться, что она играет в долгую игру. Черт. Она блестящая и находчивая, и она всю жизнь работала над одной целью. Что такое пара месяцев притворства по сравнению с этим? Я должен был это предвидеть… Я должен был это предвидеть.

Еще одно копье боли пронзает мою душу. Это настолько больно, что мне приходится остановиться и глубоко вдохнуть. Я действительно думал, что нашел кого-то. Того, кто понял меня. Кто принес свет в мою жизнь.

Повернувшись, я встречаюсь со спокойным взглядом Дэниела, и мне не нравится, как надломлено звучит мой голос, когда я выдавливаю: — И я почти поверил ей, когда она сказала, что не делала этого. — Я прижимаю руку к груди. — Вот как глубоко она впилась в меня своими когтями. Я почти поверил ей. Я хотел ей верить.

Глаза Дэниела смягчаются, когда он снова смотрит на меня.

— Вы уверены, что это сделала она, сэр?

— Да. Я проверил все возможные варианты. В хижине больше никого не было. На многие мили. Не было никаких жучков. Никаких скрытых камер. Никто не мог подслушать.

— Значит, это должна быть она?

— Да. Она единственная, кому я рассказал.

Он молчит несколько секунд, как бы раздумывая. Затем произносит пять слов, от которых у меня леденеет кровь и в панике сжимается сердце.

— Но только ли она знала?

Несколько секунд я не могу дышать, так как передо мной промелькнула ужасающая возможность. Возможность, которую я даже не рассматривал.