Прекрасное отчаяние

Моя сдержанность лопнула. Оттолкнувшись от стола, я подхожу к ней, заставляя ее отступить к стене или быть сбитой мной. Но она не выглядит испуганной. Она просто злится. Что приводит меня в еще большую ярость, ведь это еще одно доказательство ее вины.

Когда она прижалась спиной к стене, я делаю шаг в ее сторону и устремляю на нее жесткий взгляд.

— Ты рассказала прессе о моей матери.

— Что? — У нее хватает наглости выглядеть шокированной. — Конечно, нет!

Я вскидываю руку и указываю в сторону улицы.

— Это во всех новостях! Теперь все, блядь, знают!

— И ты думаешь, это я рассказала?

— Ты единственная, кому я рассказал! А через четыре дня, всего через несколько часов после того, как мы вернулись из места, где нет ни сигнала, ни интернета, об этом узнает пресса. Неужели ты думаешь, что я поверю в такое совпадение? — Сделав шаг назад, я запустил пальцы в волосы и покачал головой, внезапно почувствовав себя скорее усталым, чем рассерженным. — Это был твой план с самого начала?

— План?

Моя ярость возвращается, пронзая мои вены.

— Не прикидывайся дурочкой. Я прекрасно знаю, какой умной и терпеливой ты можешь быть. В конце концов, именно благодаря этому тебе удалось получить стипендию. Так скажи мне, это был твой план с самого начала? Сблизиться со мной, выведать мои секреты, а потом ударить меня в спину в качестве мести за то, что я сделал с тобой в начале семестра?

— Что? Нет! Конечно, нет.

Она поднимает руки в успокаивающем жесте и делает шаг от стены, сокращая расстояние до меня. Я отхожу назад, потому что не могу позволить ей быть так близко ко мне прямо сейчас. Не сейчас, когда мое сердце все еще кровоточит от ножа, который она в него воткнула.

— Послушай меня, — говорит она. — Это ошибка. Что бы ты ни думал, я этого не делала.

— Хорошо, тогда объяснись. Я не хочу, чтобы ты жаловалась, что я просто поспешил с выводами. Что все это можно было бы решить, если бы я дал тебе шанс все объяснить. — В моей груди прорастает предательское семя надежды, потому что мне отчаянно хочется верить, что это просто недоразумение. — Так что продолжай.

— Я...

— Объяснись.

Отчаяние проступает на ее лице, когда она снова смотрит на меня.

— Я не знаю, что сказать. Я этого не делала.

— В той хижине, четыре дня назад, я впервые кому-то рассказал. Я впервые произнес эти слова вслух.

— А как же... Как же Дэниел? Он всегда следует за тобой, как тень. Он мог подслушать нас в хижине.

Дэниел сейчас на кухне на случай, если ситуация выйдет из-под контроля, и я знаю, что он слышит каждое слово нашего разговора.

— Ты прекрасно знаешь, что на многие мили вокруг никого не было. И кроме того, я доверяю Дэниелу свою жизнь, — добавляю я, и мой голос звучит жестко. — Он был в Висконсине в тот день. Я подтвердил это в авиакомпании.

Ее глаза мечутся из стороны в сторону, как будто она ищет выход.

— Может... может, там были камеры или...

— Может, комната прослушивалась? — Добавляю я. — Я уже думал об этом. Потому что, хочешь верь, хочешь нет, но я не хочу, чтобы это была ты. Пока ты была в библиотеке, я проверил все на наличие жучков. Там ничего не было. Я все проверил. Проверил все возможные варианты. Но все сводится к одному простому факту. Я рассказал тебе. И теперь, спустя всего четыре дня, все знают.

В ее глазах застыли паника и ужас, она открыла рот, но из него ничего не вышло.

— Если ты настаиваешь на том, что не говорила прессе напрямую, то кому же ты тогда сказала? — Требую я.

— Никому!

— Своей семье?

— Нет! Я никому не говорила.

— Тогда откуда пресса знает?

— Я не знаю! — Раскинув руки, она смотрит на меня умоляющими глазами. — Пожалуйста, Александр. Ты должен мне поверить. Я не делала этого. Клянусь, я этого не делала. Я не знаю, как они узнали, но клянусь, я им не говорила.

Мое сердце замирает.

Она выглядит такой искренней. Звучит так искренне. И я хочу ей поверить. Ей-богу, очень хочу. Именно поэтому я потратил несколько часов, перебирая все возможные варианты. И даже когда это не нашло другого объяснения, я все равно дал ей шанс объясниться. Потому что я не хочу, чтобы это была она. Но у нее нет объяснений. И как бы искренне она сейчас ни говорила, как бы сильно я ни хотел ей поверить, это не изменит того холодного, жесткого факта, что она - единственный человек, которому я когда-либо говорил.

Жгучая ярость внутри меня превращается в смертельное спокойствие, когда я принимаю душераздирающее решение и блокирую все свои эмоции по отношению к этой лживой змее. И холод, который поселяется в моей душе вслед за ними, ужасает меня. Но так и должно быть. Она предала меня. Предала так, как никто и никогда не предавал.

И теперь она заплатит за это.

— Твоя стипендия аннулирована, — заявляю я, мой голос безжалостен и холоден как смерть. — Если ты не сможешь выложить сто тысяч, у тебя есть время до конца дня, чтобы убрать свои вещи и покинуть помещение.

Она отшатывается назад, как будто я ударил ее по лицу. Паника, ужас и отчаяние проступили на ее лице. Она поставила все свое будущее на Хантингсвелл. И теперь, из-за того, что она решила отомстить, ее будущее безвозвратно разрушено.

— Ты не можешь этого сделать, — выдавливает она из себя.

— Смотри на меня.

В ее глазах что-то щелкает. Вытянувшись вперед, она упирается ладонями мне в грудь и со всей силы пихает меня назад.

— Ты ублюдок! Ты чертов ублюдок! Ты думаешь, что можешь играть в Бога, распоряжаясь жизнями всех людей? — Она снова толкает меня в грудь. — Я думала, ты стал другим. Я думала, что наконец-то узнала тебя настоящего. Но это шутка. Настоящий ты был тем, кто заставил меня сосать твой гребаный член на парковке в обмен на еду! Ты, неуверенный в себе маленький сопляк! Черт, как же я тебя ненавижу и как же я хочу, чтобы именно я разболтала твой чертов секрет, чтобы я знала, что это я разрушила тебя и твой идеальный образ.

Ярость и боль рвутся из моей груди, как волки.

— Ты думаешь, что ты настоящий человек? — Ледяная ненависть вспыхивает в ее глазах, когда она фиксирует их на моих. — Это не так. Ты просто оболочка. Ни сердца, ни души за этой холодной оболочкой. — Она делает секундную паузу, прежде чем выплюнуть: — Ты закончишь так же, как твоя мать.

Последние остатки моих упрямых чувств к ней разбиваются вдребезги, как разбитое зеркало.

С маской смертельного безразличия на лице я достаю телефон и нажимаю вызов на одном из своих контактов. После трех звонков мужской голос говорит:

— Хантингтон?

— Томас Джордж, — отвечаю я.

При звуке этого имени с лица Оливии исчезает весь цвет. Имя человека, который пытался утопить ее в фонтане и поклялся убить.

— Ты все еще хочешь заставить Оливию заплатить за то, что тебя чуть не исключили? — Спрашиваю я.

— Нет, нет, нет, — пролепетала Оливия. Подняв руки в умоляющем жесте, она отчаянно качает головой. — Нет, пожалуйста. Пожалуйста.

— Ты ясно дал понять, что она вне зоны доступа, — осторожно отвечает Томас.

Не сводя глаз с Оливии, я говорю:

— Я потерял интерес к своей игрушке.

На ее лице мелькает обида, но ее быстро заглушает паника.

— Поэтому я снимаю свою защиту, — заканчиваю я.

Ее черты заливает чистый ужас, и она падает передо мной на колени. Сжав ладони вместе, она смотрит на меня отчаянными, умоляющими глазами.

— Мне очень жаль. Прости меня. Я не хотела этого. Пожалуйста, я умоляю тебя. Я умоляю тебя. Не делай этого. Пожалуйста.

На другом конце линии Томас секунду молчит, прежде чем спросить:

— Значит, я могу делать с ней все, что захочу?

Я смотрю на Оливию. Стоящую на коленях у моих ног. Умоляя меня о пощаде. Но уже слишком поздно. Слишком поздно. Я впустил ее, и она причинила мне такую боль, какую никто и никогда не причинял. Мое сердце превратилось в кровавую массу в груди, а душа разбита вдребезги. Все из-за нее.

Удерживая умоляющий взгляд Оливии, я произношу слова, которые решат ее судьбу.