Прекрасное отчаяние

Герман подносит два пальца ко лбу и лениво салютует первокурсникам.

— Это первое правило, — говорю я, скользя жестким взглядом по толпе. — А вот правило номер два. Вы можете делать все, что хотите... пока вас не поймают. А если вас поймают, то вы пойдете на дно в одиночку. Если тебя поймают за пьянство или наркотики, или за сексуальные услуги, чтобы уладить проигранное пари, или вообще за что угодно, ты будешь отвечать один. Вы не станете уличать лидеров фракций. Потому что, если вы это сделаете, мы вас уничтожим.

Оглушительная тишина заполняет освещенную свечами комнату.

Я устремляю на них тяжелый взгляд.

— Понятно?

— Д-да, сэр, — заикается примерно половина из них.

— Хорошо. Вот последнее правило. Этот университет - мой. Вы точно знаете, что я могу сделать с людьми... и для людей. Не подходите ко мне бездумно. Если вам что-то нужно от меня, лучше иметь что-то стоящее на обмен. И если я отдаю вам приказ, вы его выполняете. Люди, которые меня не слушаются, долго в этом кампусе не живут.

Первокурсники обмениваются неуверенными взглядами, когда пять лидеров фракций отходят от помоста и занимают позиции вдоль стен. Но никто не осмеливается ничего сказать.

— Сейчас вы поклянетесь в верности университету и мне, — заявляю я.

Часть этой толпы состоит из очень богатых и очень влиятельных людей. Сказать, что им непривычно склонять голову в покорности, – значит преуменьшить значение десятилетия. И именно поэтому я люблю этот день. Может, они и привыкли к власти, но сейчас они на моей земле. В моем университете. Моем городе. Моей вселенной. И здесь мое слово - закон.

Я наблюдаю за ними с ухмылкой на лице, пока Герман инструктирует их, что делать и говорить.

Когда он заканчивает, я делаю паузу на несколько секунд и позволяю тишине затянуться, пока самые нервные из них не начинают неловко смещаться.

— На колени, — приказываю я.

Одежда шуршит, когда вся комната первокурсников опускается на колени.

— Поклянитесь в верности, — приказываю я.

Как один, они произносят слова, которые я жду услышать.

— Я клянусь в верности Университету Хантингсвелл. Клянусь подчиняться правилам, установленным президентом. Клянусь никогда не выдавать лидеров фракций. И я клянусь во всем подчиняться Александру Хантингтону IV, начиная с сегодняшнего дня и до моего последнего дня в кампусе.

Внутри меня пульсирует удовлетворение. Не так много вещей приносят мне радость, но я люблю, когда люди встают передо мной на колени и предлагают свою полную покорность.

Я осматриваю стоящую на коленях толпу, впитывая редкое чувство возбуждения.

Мой взгляд останавливается на чем-то в глубине комнаты. Нет. На ком-то в глубине комнаты.

Удивление наполняет мою грудь, когда мой взгляд падает на единственного человека, который все еще стоит на ногах.

На ней простая белая футболка, спадающая до середины бедер. Ее ноги и ступни голые, что означает, что ее, скорее всего, похитили из постели. Волнистые светлые волосы каскадом спадают по плечам и спине, и даже с такого расстояния, клянусь, я вижу несколько веснушек на ее носу и щеках. Она была бы великолепна, если бы не невероятно наглое выражение ее лица.

Скрестив руки на груди, она смотрит прямо на меня острыми карими глазами, которые буравят меня. Как будто у нее есть какое-то право смотреть на меня таким неуважительным образом.

На моем лице появляется опасное выражение, и я выжидательно поднимаю брови, а затем бросаю острый взгляд на пол.

Она насмехается, действительно насмехается, и лишь бесстрастно пожимает плечами.

Меня охватывает недоверие. Неужели она думает, что ей сойдет с рук такое неповиновение? Но остальные первокурсники уже закончили приносить клятву, поэтому я отрываю взгляд от разъяренной блондинки и окидываю им остальных.

— Встать.

Они поднимаются на ноги.

— У вас есть полчаса, чтобы представиться и обменяться контактной информацией с фракциями, чьи услуги вам могут понадобиться. На всякий случай предлагаю всем.

Затем, не говоря больше ни слова, я отхожу от помоста и подхожу к Дэниелу. Быть Хантингтоном означает, что у меня есть и личная охрана, а Дэниел - мой самый надежный человек.

Повернувшись лицом к толпе, я киваю в сторону наглой девушки.

— Приведите ее ко мне.

— Да, сэр, — отвечает Дэниел.

Бросив несколько колких взглядов, он сообщает трем другим охранникам, которых я привел сегодня вечером. А потом они все уходят. Я не смотрю, как они спускаются к ней. Вместо этого я пробираюсь в соседнюю комнату.

Она думает, что может просто отказаться встать на колени и поклясться в повиновении? Мне никто не отказывает. И я собираюсь дать ей один шанс исправить свою ошибку.

Ради нее самой, ей лучше им воспользоваться.

3

ОЛИВИЯ

Как только его нелепая речь о преклонении перед его величеством закончилась, я направилась к дверям. Мне не нужны незаконные фракции, поэтому нет причин задерживаться. Пальцы едва успевают нащупать ручку, как рука обхватывает мое предплечье, останавливая движение. Секунду спустя вокруг меня появляются еще трое мужчин.

— Пожалуйста, пройдем со мной, — говорит один из них.

У него каштановые волосы и темно-карие глаза. Я молча смотрю на него несколько секунд, прежде чем просто ответить:

— Нет.

— Это была не просьба.

— Тогда почему ты сформулировал свою речь как просьбу?

Он вздергивает подбородок, и двое других хватают меня за руки.

— Пойдем.

Мои босые ноги скользят по полированному полу, и я безуспешно пытаюсь упереться каблуками, чтобы остановить их.

— Что вы делаете? Вы не можете просто...

Остальные люди в комнате оборачиваются, чтобы посмотреть на меня, но никто из них не делает ничего, чтобы помочь мне. Я пристально смотрю на них, пытаясь пристыдить, чтобы они помогли. Но они лишь отводят взгляд.

— Придурки, — бормочу я себе под нос.

Толпа расступается передо мной, когда меня тащат к одной из боковых дверей. Я дергаюсь от рук, обхвативших меня, но они не двигаются.

— Я могу идти сама, — рычу я.

— Тебе следовало подумать об этом, прежде чем отказываться, — говорит темноглазый мужчина.

Прежде чем я успеваю выплюнуть ответ, мы доходим до боковой двери. Он поднимает руку и стучит один раз.

— Входите, — раздается знакомый голос из-за двери.

Деревянная дверь бесшумно открывается, и меня затаскивают внутрь. Все четверо моих похитителей присоединяются ко мне и закрывают за нами дверь. Я снова вырываю свои руки из их рук, и на этот раз они позволяют мне освободиться.

Расправив футболку, я поднимаю голову и вижу, что Александр Хантингтон IV смотрит на меня холодными голубыми глазами.

— Спасибо, я достаточно устала за день, — огрызаюсь я, откидывая плечи назад.

Он качает головой.

— Я сказал тебе, что ты можешь говорить?

— Я не знала, что для этого нужно разрешение.

— Ну, теперь ты знаешь.

Я фыркнула.

Его бледные глаза вспыхивают. Затем холодная маска снова опускается на его красивые черты.

— Я заметил, что ты не приняла участие в клятве верности.

На моих губах появляется насмешливая улыбка, и я пожимаю плечами.

— Извини. Больные колени.

— Тебе девятнадцать, верно?

— Да.

— Ты слишком молода, чтобы иметь больные колени, тебе не кажется?

Я снова бесстрастно пожимаю плечами.

Его ухмылка обостряется.

— А может, это потому, что ты уже провела большую часть своей жизни, стоя на коленях на твердом полу и работая губами.

Мои щеки мгновенно пылают жаром. Отбросив вспышку смущения, я изображаю на лице невинное выражение.

— О, я не знала, что слишком частые минеты могут привести к проблемам с коленями. — Мило улыбаюсь я ему. — Но кто я такая, чтобы спорить с человеком, который явно судит по собственному опыту?

Все четверо его телохранителей слегка отпрянули назад, словно не в силах поверить в то, что только что прозвучало из моих уст. Но я не смею отвести взгляд от стоящего передо мной человека, поэтому не могу не обделить их вниманием.