Прекрасное отчаяние

— Прости, милая, — говорит мама в трубку. — Мне нужно идти.

Разочарование захлестывает мою грудь, но я набираю бодрый тон и говорю:

— Да, конечно. Ты можешь позвонить мне, когда...

Вздох вырывается из моих легких, когда я понимаю, что она уже повесила трубку. Холод, не имеющий ничего общего с полуденным воздухом, проникает в мое тело, когда я убираю телефон обратно в карман и продолжаю идти к своему общежитию.

Конечно, ей нужно идти. Конечно, у нее нет времени. У нее никогда нет времени. И никогда не было. Я старшая из пяти братьев и сестер, поэтому всегда находился кто-то, кому мама была нужна больше, чем мне, а это значит, что мне практически пришлось воспитывать себя самой. Я всегда все делала сама. Сама готовила еду. Сама чистила и стирала свою одежду. Делала домашние задания и ездила на велосипеде на внешкольные мероприятия.

Я не виню своих родителей за то, что они меня не поддерживали. С пятью детьми ни у кого нет времени на все, верно? Но иногда я задумываюсь, каково это - быть на первом месте. Чтобы о тебе заботился кто-то другой, а не приходилось рассчитывать только на себя.

Тряхнув головой, я отгоняю эти глупые мысли. Если ты хочешь, чтобы что-то было сделано, ты должен сделать это сам.

Влажный воздух окутывает меня, как плотное одеяло, когда я вхожу в наш коридор. Наверное, кто-то опять слишком долго принимал душ в слишком горячей воде. Поправляя сумку на плече, я отбрасываю в сторону волосы, которые уже начали прилипать к затылку к тому времени, как я дошла до своей двери.

Двое других студентов бросают на меня странные взгляды, когда я вставляю ключ. Но в наше время все смотрят на меня странно, поэтому я не придаю этому значения, отпирая дверь и открывая ее.

Несколько секунд я не могу понять, что вижу. Я просто стою там. На пороге. Глядя на свою комнату в общежитии.

Затем я опускаю взгляд на ключ в своей руке и снова выхожу в коридор, чтобы убедиться, что это действительно та самая дверь. Нарисованная на стене рядом со мной цифра четыре непонимающе смотрит на меня в ответ. Или, может быть, это я смотрю на нее непонимающе.

Встряхнув головой, я возвращаю свое внимание к маленькой комнате.

Она пуста.

Совершенно пустая, если не считать мебели, принадлежащей зданию.

Она выглядит точно так же, как и тогда, когда я только въехала. До того, как я распаковала все свои вещи и превратила эту убогую комнату в свое место. Мой дом.

Пошатываясь, я переступаю порог и медленно поворачиваюсь по кругу, глядя на голую комнату. Все мои вещи исчезли. Как будто я никогда здесь не жила. Неверие все еще звенит в моем черепе, как колокол, когда я завершаю круг и мой взгляд падает на стену рядом с дверью.

На ней висит записка на желтом стикере.

Нахмурившись, я подхожу к ней и читаю слова, написанные аккуратным почерком. Это адрес. Какой-то знакомый адрес. Откуда я его знаю?

Осознание рассветает, как красное солнце.

О нет, он не сделал этого. Ни хрена он не мог это сделать.

Во мне закипает гнев, и я срываю стикер со стены и выбегаю из комнаты. Двое студентов, которые проводили меня странными взглядами, когда я пришла, отпрыгивают в сторону, когда я топаю по коридору и распахиваю входную дверь.

Я практически чувствую, как дым клубится за моей спиной, пока я несусь по кампусу, пылая, как разъяренная грозовая туча.

Когда я добираюсь до места назначения, я не звоню в дверь. Я бью кулаком в дверь и кричу имя дьявола во всю мощь своих легких.

— АЛЕКСАНДР! Открой эту дверь сейчас же, или, клянусь Богом, я выломаю ее к чертовой матери.

Удары эхом разносятся между белыми каменными зданиями вокруг меня, пока я продолжаю колотить в его резную деревянную дверь. Примерно через полминуты замок наконец-то открывается. Я вынуждена отступить назад, так как дверь выталкивают наружу.

Целый грузовик бензина выливается на бурлящий внутри меня гнев, и я вижу Александра, стоящего в своей идеальной прихожей, на лице которого пляшут веселые нотки.

— Осторожно, — говорит он и бросает взгляд на дверь. — Сломаешь - купишь.

Я швыряю скомканную записку ему в грудь.

— Ты не имел права!

Она отскакивает от его мускулистой груди и безупречного темно-серого костюма и падает на пол перед его начищенными оксфордами. Он опускает на нее ленивый взгляд, прежде чем снова встретиться с моим взглядом.

— Ты не имел права! — Кричу я ему.

Он ухмыляется и поднимает на меня брови.

— Думаю, ты скоро поймешь, что у меня есть полное право делать все, что я хочу.

— Ты выгнал меня из моей комнаты в общежитии! Моего дома. Ты гребаный ублюдок! Где вообще мои вещи?

— Поосторожнее со своим острым язычком. — Он смотрит на меня покровительственно. — Не хочешь ли зайти в дом и закончить этот разговор, как взрослые люди? Или ты намерена и дальше стоять на крыльце и кричать, как обиженный ребенок?

Мне требуется вся моя немалая доля самообладания, чтобы не броситься вперед и не задушить его. Сделав длинный вдох через нос, я собрала последние крохи самообладания и переступила порог. Но только потому, что я не мелкая сучка, я захлопываю за собой дверь с такой силой, что дребезжат стекла.

Бледные глаза Александра заостряются, но он ничего не говорит.

Я выжидающе поднимаю брови.

Не говоря больше ни слова, он разворачивается и идет в свой кабинет. Боже, мне кажется, что я уже знаю каждый дюйм этой комнаты после всех часов, которые я здесь провела.

Золотистый полуденный солнечный свет проникает через окна и падает на половину лица Александра, когда он поворачивается и снова встречается с моим взглядом. Он скрещивает руки на груди, а я закрываю за собой дверь.

И вдруг вся борьба вытекает из меня. Вместо этого я просто чувствую усталость.

Обессиленно вздохнув, я выдавливаю из себя:

— Что, черт возьми, ты сделал, Александр?

— Я аннулировал твой договор аренды, — говорит он совершенно серьезно.

Я качаю головой.

— Почему?

— Нет общежития. Не нужно платить за аренду.

— Тогда что же мне делать? — Я выкидываю руку и тычу ею в сторону окон. — Спать на улице?

На его губах появляется угрожающая улыбка.

Это посылает вспышку паники по моему позвоночнику. Неужели он действительно собирается заставить меня спать на улице? На дворе октябрь. Ночью будет чертовски холодно. А у меня нет ничего, кроме одежды, которая на мне.

Он позволяет молчанию тянуться до тех пор, пока я не оказываюсь на грани того, чтобы сорваться и спросить его, действительно ли он собирается заставить меня это сделать. Прежде чем я успеваю открыть рот, он наконец говорит.

— Я перевез все твои вещи сюда.

Смятение бурлит в моей груди.

— Что значит сюда?

Разжимая руки, он показывает на помещение вокруг нас.

— Сюда. В мой дом.

— Зачем?

— А ты как думаешь?

На мгновение я просто смотрю на него. Не может быть, чтобы он имел в виду...? Коротко покачав головой, я взяла себя в руки и спросила:

— Ты ожидаешь, что я буду жить здесь?

— Да. — Он пожимает плечами. — Никакой арендной платы. Бесплатная еда. А это значит, что тебе больше не придется заниматься с Филипом.

Он практически выплевывает имя Филипа, как проклятие.

Гнев вытесняет усталость и неверие, которые все еще звенят во мне. Я сжимаю пальцы в кулак, чувствуя, как во мне разгорается ярость. Опять чертово репетиторство! Мы уже говорили об этом. Почему он так зациклился на этом?

— Я не брошу свою работу, — выдавливаю я из себя сквозь стиснутые зубы, не сводя с него пристального взгляда. — Я знаю, что для тебя это чуждое понятие, но мне нужны деньги, чтобы жить.

— Я могу дать тебе деньги.

— Мне не нужны твои деньги! — Наступая, я ударяю рукой по его твердой груди. — Как это, блядь, так трудно для тебя понять? Мне не нужны твои деньги. Мне ничего от тебя не нужно. Мне нужна моя работа и мое общежитие, которое я сама себе купила.

Он поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, как будто что-то ищет.