Страница 39 из 71
Сначала жестокой гиммлеровской политике германизации подверглись в основном аннексированные западные польские области. Несколько тысяч представителей польских правящих кругов попросту ликвидировали. Ради «поселения» немцев из Прибалтики, Волыни, Бессарабии, Буковины и других областей, вошедших в советскую сферу интересов, около 365 000 поляков и евреев к февралю 1941 г. депортировали в генерал-губернаторство. Впрочем, поскольку в целом польское население превышало 8 млн человек, на быстрое «онемечивание» таким путем присоединенных областей рассчитывать не приходилось. Включение затем поляков, особенно в Верхней Силезии и Западной Пруссии, в группу 3 так называемого Немецкого народного списка, означавшее предоставление им немецкого гражданства с возможностью его отмены в дальнейшем, как будто указывало на частичное возвращение к политике ассимиляции, проводившейся до Первой мировой войны. Однако против этого говорил расово-идеологический радикализм национал-социалистической системы категорий, отводившей массе поляков статус бесправных, экспроприированных «подопечных» и вызывавшей строгое размежевание немецких господ и польских рабов в повседневной жизни.
Еще до нападения на Советский Союз по указанию Гиммлера под руководством Главного управления безопасности рейха был составлен проект Генерального плана «Ост». В свете этого документа все прежние меры по германизации выглядят не более чем «разминкой» перед началом реализации фантазий Гитлера насчет «жизненного пространства», касавшихся в основном Прибалтики и Украины. Проект, в обсуждении которого разрешалось принять участие и новому, не слишком влиятельному министерству по делам оккупированных восточных территорий Розенберга, и отделу расовой политики НСДАП, предусматривал германизацию генерал-губернаторства; сверх того, «границу проживания немецкой народности» следовало передвинуть по меньшей мере на 500 километров на восток. В первую четверть столетия после войны расовые стратеги планировали «эвакуировать» от 31 до 51 млн «чужаков» из будущих областей немецкой колонизации в Сибирь; правда, специалисты не пришли к согласию как по многим деталям, так и по вопросу о том, надолго ли останутся там пережившие депортацию. Далее вызвал споры вопрос, как отделить 14 млн «расово полноценных чужаков», в первую очередь прибалтов и украинцев, которых предполагалось использовать в качестве рабов в учрежденных в июле — августе 1941 г. рейхскомиссариатах Остланд и Украина, от «нежелательной родни» (здесь к дискуссии снова подключились антропологи из института им. кайзера Вильгельма).
Многие специалисты быстро увидели, насколько трудно будет раздобыть в достаточном количестве «чистокровных» немецких переселенцев для опустошенных районов; в результате южных тирольцев, предназначенных для заселения после завоевания Франции гау Бургундия, пришлось в конце концов «перенаправить» на Украину. Но Гиммлеру не слишком понравилась окончательная редакция плана «Ост». Ему казалось неудачным решение, предусматривавшее вместо «тотальной германизации» только создание немецких «марок» (Ингерманланда — под Ленинградом, Готенгау — в Крыму и Мемельско-Нарвской области), а также 36 «опорных пунктов колонизации». Поэтому Гиммлер потребовал нового «Общего плана колонизации», который наряду с прежними идеями относительно присоединенных восточных областей «в общих чертах» касался бы также протектората Богемия и Моравия, Эльзаса — Лотарингии, Верхней Краины и Южной Штирии. Только установив, «сколько в целом нам нужно людей, рабочих, денежных средств», по его мнению, следовало решать, «какие пункты вычеркнуть, если что-то действительно невозможно»[180]. Мысль о том, что «народ без пространства» может в конечном счете раствориться в «великогерманском» пространстве без народа, была чужда главному идеологу «разведения людей».
Верхушка СС и узкий круг национал-социалистического руководства до последних месяцев войны цеплялись за абсурдные «восточные грезы», и это свидетельствовало не только о колоссальном разрыве с реальностью. Это стало следствием того, что оккупационная политика на Востоке с первого дня уничтожила всякую возможность хотя бы частичного компромисса и создала в корне иную ситуацию, чем в других регионах Европы, хотя и там совершалось много зверств и военных преступлений. В Советском Союзе, как ранее в Польше, с момента вторжения существовал один путь — дальнейшей радикализации. Кампания, ведущаяся как война на уничтожение, включающая ликвидацию всех пленных коммунистических функционеров («приказ о комиссарах»), в ходе которой карательные отряды СС в первый же год убили свыше миллиона «нежелательных элементов», постоянно порождала новые эксцессы насилия.
Идеологическая «зацикленность» Гитлера и Гиммлера исключала любую возможность корректировки нацистской оккупационной политики даже после очевидного перелома в ходе войны. Особенно наглядно это проявилось в генерал-губернаторстве, где осуществление идей расовоимпериалистического господства застопорилось, столкнувшись с растущим сопротивлением и партизанской войной. Тем не менее власти не отказались от принципа подавления польского населения во всех сферах жизни, однозначно противоречившего задаче максимальной эксплуатации этой квазиколонии. Предпринимаемые время от времени прагматичным генерал-губернатором Гансом Франком попытки хоть немного сгладить столь явное противоречие разбивались о незыблемые идеологические постулаты. По цинично-примитивным представлениям Гиммлера, «лишенный руководства рабочий народ» предназначен одновременно служить и объектом эксплуатации, и объектом расовой политики. Результатом стал террористический режим, установленный СС и только террором и державшийся, который угнал на принудительные работы в рейх около 1,2 млн поляков, похитил сотни «расово приемлемых» детей-сирот для их «онемечивания» с помощью «Национал-социалистической народной благотворительности» и эсэсовского общества «Источник жизни», присваивал польскую сельскохозяйственную и промышленную продукцию и, наконец, вслед за гетто построил на польской земле фабрики смерти для уничтожения европейских евреев.
Связь использования и уничтожения, столь же характерная для национал-социалистической оккупационной политики на Востоке, как и для политики здравоохранения немецкого населения, яснее всего видна на примере Освенцима[181]. Там из пересыльного лагеря, устроенного летом 1940 г. для приема польских заключенных из присоединенных областей и генерал-губернаторства, СС сделали свой самый крупный лагерный комплекс. На площади 40 км2 помимо сельскохозяйственного предприятия с опытными станциями и принадлежащими СС производственными цехами, где работали заключенные, весной 1941 г. вырос внешний лагерь Моновиц с заводом «ИГ Фарбен» по производству искусственного каучука, осенью того же года — лагерь Биркенау, а рядом с ним — газовые камеры. С тех пор как началось «окончательное решение еврейского вопроса», врачи на платформе вокзала сортировали вновь прибывших по степени трудоспособности. Те, кого не убивали сразу, предназначались для «уничтожения трудом» или — как цыгане, содержавшиеся с начала 1943 г. в ужасающих условиях в отдельном лагере[182], — для медицинских экспериментов и евгенических исследований.
По мере того как ухудшалась ситуация на фронтах, трудовая эксплуатация узников концлагерей приобретала все большее значение. В конце концов практически каждый лагерь окружило кольцо, часто весьма широкое, внешних командировок и подразделений, обеспечивавших предприятия СС, военные заводы и прочие объекты военного значения дешевой рабочей силой. Порой число таких лагерей-филиалов доходило до тысячи. Во многих городах и селах колонны узников, шагающие под охраной эсэсовцев к месту работы, стали в военные годы привычной картиной.
Руководило поставкой рабочих-заключенных главное хозяйственное управление СС, требовавшее с промышленников от трех до шести марок за человека в день. Многие предприятия считали эту сумму завышенной, поскольку производительность труда таких рабочих была гораздо ниже средней. Зато администрацию предприятий не смущал тот факт, что физические и психические силы заключенных, трудившихся по 11 часов, как правило на самых тяжелых работах, не получавших достаточного питания и подходящей одежды, не имевших нормальных жилищных условий, быстро таяли и число умерших от истощения росло из месяца в месяц. Повинуясь «окончательному решению», лагерные врачи, в первую очередь в Освенциме, убивали больных и нетрудоспособных заключенных, делая им смертельные инъекции. В Моновице, на строительстве предприятия «ИГ Фарбен», было «израсходовано» более 25 000 узников лагеря[183]. В общей сложности в концентрационных лагерях погибли от изнурения, голода и болезней как минимум полмиллиона человек, половина из них — в хаосе последних недель войны.
180
Цит. по: Heiber Н. Der Generalplan Ost // VfZ. 1958. № 6. S. 281–325 (цит. на с. 325). См. также: Aly G., Heim S. Vordenker der Vernichtung. Auschwitz und die deutschen Pläne für eine neue europäische Ordnung. Hamburg, 1991; Rössler M., Schleiermacher S. Der «Generalplan Ost». Hauptlinien der nationalsozialistischen Planungs- und Vernichtungspolitik. Berlin, 1993.
181
По поводу нижеизложенного см.: Broszat М. Nationalsozialistische Konzentrationslager 1933–1945. S. 443 ff.
182
См.: Zimmerma
183
См.: Wagner В. С. IG Auschwitz. Zwangsarbeit und Vernichtung von Häftlingen des Lagers Monowitz 1941–1945. München, 2000.