Страница 38 из 71
Профессор Эрнст Рюдин, директор мюнхенского Психиатрического института им. кайзера Вильгельма, в канун 1943 г. в журнале «Архив расовой и социальной биологии» подвел некоторые промежуточные итоги, причем неизбежная патетика в связи с десятой годовщиной прихода национал-социалистов к власти не заслоняла в его статье трезвый взгляд на ситуацию: «Достижения нашей науки и раньше привлекали величайшее внимание внутри страны и в международных кругах — вызывая как одобрение, так и протест, — но непреходящая историческая заслуга Адольфа Гитлера и его соратников заключается в том, что они осмелились сделать первый решающий шаг на пути не только к чисто научным знаниям, но и к гениальному делу расовой гигиены немецкого народа. Именно он и его соратники осуществили на практике положения теории и требования нордической расовой мысли… начали борьбу с такими паразитическими чуждыми расами, как евреи и цыгане… и профилактику размножения больных наследственными болезнями и наследственно неполноценных людей»[175].
Практика социально-санитарной «отбраковки» была не случайным побочным продуктом политики Третьего рейха, а одной из важнейших ее составляющих. Вера в ее результативность основывалась на сочетании современных научных воззрений, социально-технической рациональности и реакционно-утопических целевых установок. Начавшаяся отнюдь не во время войны, а лишь принявшая в эти годы радикальный характер, направленная на создание послевоенного порядка, свободного от какой бы то ни было расовой или социальной «неполноценности», она во многом свидетельствовала о деструктивном потенциале современной социальной политики.
Несмотря на отдельные противоречия, национал-социалистическая расовая и демографическая политика, как и политика в области здравоохранения, явилась порождением общей идеи «всенародного обновления». В твердом намерении национал-социалистов претворить эту идею в жизнь после победоносного завершения войны нет никаких сомнений, учитывая то, с каким фанатизмом осуществлялись ее антисемитские компоненты в форме геноцида евреев. Правда, если говорить о «внутренней» части проекта, направленной на «арийское народное сообщество», то здесь для определения целей в значительной мере (гораздо большей, чем при истреблении евреев) привлекались рекомендации современной социальной технологии. Статистики-демографы, специалисты по вопросам труда и продовольствия, антропологи, генетики, медики и другие эксперты индустриальной цивилизации служили отнюдь не только подручными политики: они намечали реально осуществимое в каждом конкретном случае.
Для медицины и здравоохранения это означало как минимум смену парадигмы. Идея врачебной заботы об отдельном человеке, имеющем при этом «право на физическое самоопределение», заменялась понятием народного здоровья. «Твое здоровье принадлежит не тебе!» — гласил лозунг. В рамках ускоренного развития массовой «производственной медицины» здоровье превратилось в обязанность. Оно стало уже не ценностью само по себе, а условием оптимальной работоспособности и производительности. При этом оно должно было стоить максимально дешево. Предпринятая в предвоенные годы — и особенно поддерживаемая Рудольфом Гессом — попытка институционализировать некоторые элементы движения за реформу образа жизни и лечение природными средствами в виде организации «Новая немецкая медицина» — один из примеров усилий удешевить медицину; поиски лечебных трав и вегетарианское питание — это вполне в духе автаркического хозяйствования, так же как сбор вторсырья и «борьба за бережное обращение с вещами».
Вплоть до начала войны перестройка системы здравоохранения в большинстве ее отраслей происходила таким образом, что население относилось к ней весьма положительно. Новые меры по медицинскому обслуживанию и профилактике здоровья малышей, учащихся школ, рабочих и служащих предприятий, бесспорно, представляли прогресс, хотя во время войны заводских врачей часто считали надсмотрщиками и старались избегать. Общее представление о медиках, как и прежде, складывалось главным образом в результате контакта с домашними врачами, среди которых находились и сторонники, и противники нацистской медицины — и те, кто направлял на стерилизацию собственных пациентов, и те, кто рекомендовал родственникам психически больных забрать их из клиники, дабы уберечь от эвтаназии.
Наряду с гуманными жестами, действительной или мнимой «нормальностью» то и дело обнаруживались знаки, предвещавшие ненормальное будущее. Социальные инженеры не теряли из виду свою «практическую» цель: «В строгом смысле биологическую и поэтому достойную цель регулирования здоровья представляет… только такое положение, когда момент постепенного истощения сил наступает незадолго до физиологической смерти, а окончательный упадок сил — одновременно с ней»[176].
Теми же социал-дарвинистскими категориями оперировали и разработчики демографической политики, предлагавшие в дополнение к стерилизации и эвтаназии евгеническое стимулирование рождаемости, провозглашая идеал «полной семьи со здоровой наследственностью». Всюду, вплоть до концентрационного лагеря, ценность человека устанавливалась по расовым критериям. Ведущие специалисты произносили речи, строили планы и действовали так, будто понятия человеческого достоинства никогда не существовало.
Параллельно с законом об эвтаназии, который должен был прийти на смену секретному распоряжению фюрера, в министерстве внутренних дел уже с февраля 1940 г. обсуждался «Закон об антиобщественных элементах»[177]. В то время как закон об эвтаназии имел целью сделать практику умерщвления неотъемлемой частью повседневной жизни психиатрических лечебниц, которые отныне предназначались не для содержания больных и ухода за ними, а только для «самого активного лечения и научной работы», закон об антиобщественных элементах призван был оптимальным образом свести воедино давно уже реализующиеся по отдельности возможности воздействия на социальные отклонения в поведении — иначе говоря, регулировать отбор кандидатов на эвтаназию. Тот, кто «в силу личных качеств и образа жизни, особенно из-за каких-то исключительных изъянов ума и характера, окажется не в состоянии собственными силами выполнять минимальные требования народного сообщества», подлежал как антиобщественный элемент полицейскому надзору, стерилизации, отправке в лагерь, а при необходимости — смертной казни. Конечная цель — избавить «народный организм» от каких-либо отклонений в любой форме. По оценкам двух университетских медиков, число «антиобщественных элементов» должно было составить по меньшей мере миллион человек. Более точные заключения генетики надеялись дать после создания общеимперской картотеки наследственности, региональные образцы таковой уже имелись.
Не только подобные планы делали акции эвтаназии частью безграничного — в прямом и переносном смысле — проекта «искоренения» мнимой социальной и расовой неполноценности. Красноречивым указанием на взаимосвязь между кампанией по уничтожению душевнобольных и расовой войной в Восточной Европе послужило использование персонала заведений, специализирующихся на эвтаназии, в газовых камерах, сооруженных на польской территории. Геноцид евреев и цыган технически и организационно опирался отчасти на опыт эвтаназии в «старом рейхе»[178].
Расовая политика, помимо необходимости завоевания «жизненного пространства» и экономической эксплуатации, была одним из критериев, с самого начала определявших реалии нацистской оккупации в Польше, а позднее — в Советском Союзе. Если в «старом рейхе» убийства по программе эвтаназии еще всячески маскировались, то психиатрические лечебницы Польши карательные отряды СС в начале 1940 г. очищали с помощью пулеметов. Завоеванный Восток стал опытным полем расовой биологии и демографической политики Гиммлера[179]. Рейхсфюрер СС действовал в качестве «рейхскомиссара по делам укрепления немецкой народности» в так называемых присоединенных восточных областях Германии (Данциге — Западной Пруссии, Верхней Силезии, Вартеланде, Юго-Восточной Пруссии), а в качестве верховного главы полиции и фюрера СС — на оккупированной территории остальной Польши (генерал-губернаторства), не связанный никакими нормами и законами.
175
Uht. no: Müller-Hill B. Tödliche Wissenschaft. Die Aussonderung von Juden, Zigeunern und Geisteskranken 1933–1945. Reinbek, 1984. S. 64.
176
Слова руководителя службы здоровья и охраны народа НТФ Вернера Бокхакера. Цит. по: Graessner S. Neue soziale Kontrolltechniken durch Arbeits- und Leistungsmedizin // Medizin und Nationalsozialismus. Tabuisierte Vergangenheit — ungebrochene Tradition? / Hrsg. G. Baader, U. Schultz. Berlin, 1980. S. 149. Cm. также: Heilen und Vernichten im Mustergau Hamburg. Bevölkerungs- und Gesundheitspolitik im Dritten Reich / Hrsg. A. Ebbinghaus, H. Kaupen-Haas, К. H. Roth. Hamburg, 1984.
177
См. док. 7. См. также: Aly G. Der saubere und der schmutzige Fortschritt // Reform und Gewissen. «Euthanasie» im Dienst des Fortschritts. Berlin, 1985. S. 9-78 (здесь c. 15); Müller-Hill B. Tödliche Wissenschaft. S. 42 f.
178
См.: Friedlander Н. Der Weg zum NS-Genozid. Von der Euthanasie zur Endlösung. Berlin, 1997.
179
См. по поводу нижеизложенного: Broszat M. Nationalsozialistische Polenpolitik 1939 bis 1945. Stuttgart, 1961; Madajczyk C. Die Okkupationspolitik Nazideutschlands in Polen 1939–1945. Berlin (Ost), 1987.