Страница 13 из 19
Ловкие и сильные руки брата Валерия виртуозно поигрывали увесистой тростью. Маленькие проницательные и внимательные глаза, чуть искривлённые усмешкой тонкие губы… Даже высокий и плечистый брат Емельян – и тот выглядел куда более безопасным.
В общем, брат Валерий походил как раз на такого человека, встречи с которым всякий честный бюргер всегда пытался бы избежать.
Они встретились на не очень богатой и не очень чистой после целого рабочего дня улице Хёгердамм, тут всем заправляли водители большегрузов. Котлы паровых экипажей остывали после трудового дня, а машинисты этих машин тем временем остужали себя девятью десятками сортов прохладного пива и подкрепляли себя десятком видов колбас и сосисок с кислой капустой. Близилась ночь, и на улице уже стали появляться яркие женщины всех возрастов и комплекций. Наступало их время.
– Ты хорошо знаешь этот район? – спрашивал брат Валерий, разглядывая двух как раз приближавшихся к нему дам общего пользования.
Они были весьма эффектны из-за румян и помады и весьма привлекательны из-за небольшого количества материи, что скрывала их прелести. Абсолютно открытые плечи и руки, яркие корсеты и необыкновенно короткие юбки, что едва прикрывали женские колени, обтянутые фильдеперсовыми чулками. Всё это буквально притягивало взгляды мужичин.
Когда две ещё совсем не старые дамы прошли мимо монахов, брат Валерий улыбнулся им и даже прикоснулся двумя пальцами к своему котелку в знак приветствия.
– Да не очень, – ответил казак, провожая дам глазами, – я ж тут недавно, меня сюда из Венеции перевели в срочном порядке.
– Венеция! – с какой-то мягкой грустью произнёс брат Вадим. – Мы там работали дважды. Очень люблю тамошние оперы. Ты бывал в Ла Фениче?
– Признаться…, – замешкался брат Емельян. – Я другие песни люблю.
– Зря, брат, зря, – брат Валерий взглянул на Тютина с деланным осуждением. – Я тебе поражаюсь – работать в Венеции и не ходить в оперы! Обязательно сходи на «Риголетто» в Ла Фениче. Это, брат, будет не хуже Ла Скала, я тебя уверяю. Там такой звук, такой звук!
– Схожу, схожу, – поняв, что попал на любителя оперы, обещал казак. – Если вернут меня туда, конечно. А у тебя как с немецким? А то я сразу себя выдаю, как только начинаю говорить. Приходится выдавать себя за серба.
– Насчёт немецкого не волнуйся. Мой преподаватель немецкого в университете плакал и подумывал меня усыновить, когда слушал, как я читаю Гёте.
– А, так ты образованный? – усмехнулся Тютин.
– Петербургский Его Императорского Величества университет. Диплом с отличием по банковскому делу и финансам.
– Ишь ты! – теперь казак уже удивлялся. – А чего же ты с таким умищем не в банк, а в опричники подался?
– Обстоятельства, дорогой мой брат, обстоятельства, – отвечал ему с некоторой грустью Павлов.
– И что же это за обстоятельства? – не отставал от него Тютин.
– А ты почему интересуешься? Может быть, в мои исповедники намереваешься? – отвечал ему брат Валерий, глядя на казака теперь уже без грусти, а скорее внимательно и даже не очень доброжелательно.
– Да нет же, не собираюсь я к тебе в исповедники, – сразу ответил Тютин. – Какой из меня исповедник…
– И из меня так себе, и посему предлагаю заняться тем, к чему мы с тобой, брат, способности имеем. Чего там брат Аполлинарий говорил про кабаки, где бриташки собираются?
– «Морской лев», – сразу вспомнил брат Емельян. – Самый известный кабак, где они ошиваются.
– И в него мы…, – начал Павлов.
– Конечно же, не пойдём, – закончил за него Тютин. – Надобно нам идти в «Медузу». Где ошивается вся шваль и рвань.
– А где он находится?
– По карте полчаса ходьбы отсюда, у реки. В доках.
– Полчаса? Тогда возьмём извозчика, – решил брат Валерий, и брат Емельян не стал возражать: извозчика – так извозчика.
Глава 9
– У нас всё готово, – с неподобающим для истинного монаха самодовольством заявил брат Вадим.
– Нашли подходящий чердак? – интересовался «князь».
– Не чердак; там рядом со входом на верфи два дома многоэтажных, в них работяги живут, вот в одном из них на четвёртом этаже сняли комнатушку. Люд там простой, часто комнаты снимают подёнщики, так что брат Аполлинарий никого там не удивит, если, конечно, оденется соответственно и не будет сверкать своими белоснежными манжетами и манишкой.
– До проходных недалеко? – спросил брат Вадим. Как человек технически грамотный, он собирался работать с Квашниным.
– Метров двести. Не больше, – по памяти прикинул брат Тимофей.
– Двести метров? – Варганов и Квашнин переглянулись. И Варганов сказал: – Многовато.
– Многовато, – подтвердил Квашнин.
– Проблемы? – поинтересовался брат Ярослав.
– Мы купили стандартный «Фогтландер» с объективом Пецваля, у этого объектива фокус не более пятидесяти метров.
– Нужна новая камера? – спрашивает великосхимный.
– Новый объектив, – отвечал ему Квашнин. – Сейчас «Цейс» делает отличные объективы с фокусом на двести и на триста метров.
– К завтрашнему дню всё должно быть готово, – продолжал «князь», – напоминаю, братия, у нас очень мало времени.
– Тогда нужно поторопиться и с лабораторией для проявления негативов, – напомнил брат Вадим.
– Я уже присмотрел один склад, – сразу произнёс брат Тимофей, – давно присмотрел, там очень тихое место, завтра же выясню, свободен ли тот склад ещё.
– В лаборатории должно быть темно, – напомнил брат Вадим.
– Будет, будет, – кивал Елецкий.
– Ну а у вас что? – теперь брат Ярослав обратился к Павлову и Тютину.
На левом его запястье толстая золотая цепь, пять раз обёрнутая вокруг руки. И на ней, по последней моде, болтается тяжёлый хрустальный флакон с духами, величиной с небольшое яблоко. Тютин смотрит на «князя» внимательно. Бывшего военного немного удивлял тон великосхимного. Не монашеский у него тон. Не смиренный и не братский. Ведёт себя брат Ярослав… Нет, не надменно, а скорее снисходительно. Он напоминал казаку родовитого генерала, который на военном совете говорит со своими офицерами хоть и милостиво, но без интереса, не вникая, рассеянно, будто мнение их его и не очень-то интересует, так как мыслями он уже на обеде или, к примеру, на ужине и на балу у городского головы или предводителя местного дворянства.
«Неужто он и вправду княжеского рода?!», – недоумевает Тютин, глядя, как лениво поигрывает хрустальным флаконом на своём запястье его великосхимный начальник.
– Ну, у нас-то что…? – отвечал «князю» брат Валерий, пожимая плечами. – Вчера прошвырнулись по местам злачным: походили, поглядели – англичане, как обычно, ошиваются в самых поганых кабаках, в «Медузе» было четверо матросов с линкора. Команда будет – сразу и возьмём одного.
– Нужно будет брать не рядового… Лучше брать какого-нибудь унтера, – размышлял «князь».
– Значит, возьмём унтера, – заверил его брат Валерий.
– Только лучше сказать нам заранее: они в одиннадцать уходят из кабаков, хоть пьяны в дым, – заметил брат Емельян.
– Это да, – вспомнил брат Валерий. – Видно, отпускают их до двенадцати.
– Брат Тимофей, – великосхимный взглянул на резидента, – как снимешь склад, не забудь подготовить помещение и для… пленного тоже.
– Там хватит места для всего, – заверил «князя» Елецкий. – И для пленного и для лаборатории.
Признаться, Елецкий немного, самую малость, обижался на брата Ярослава. Всё-таки и сам брат Тимофей не был здесь человеком случайным. На должность резидента святые отцы кого угодно не назначат, тем не менее великосхимный никак его среди других братьев не выделял. Нет, брат Тимофей искал не благоволия старшего опричника, не расположения и отдельного какого-то статуса; Елецкий рассчитывал, что «князь» хотя бы поделится с ним своими планами. Но ничего подобного не происходило, и брат Ярослав никогда не отзывал его в сторону на приватный разговор. И, может, поэтому гамбургский резидент, чтобы хоть как-то прояснить планы руководства, произнёс: