Страница 5 из 12
Подумайте-ка об этом, друзья мои, вместо занятий дрянными переводами книг, которые выросли не на нашей почве и так пристали к русским студентам, как к корове седло.
Если б 14 декабря триста человек, из которых большая часть, судя по свидетельствам, были люди истинно благонамеренные, чистые, любившие отечество искренно, умные, способные, избрали себе, взявшись рука за руку, другой образ действий, и нейдя на площадь, поступили бы в канцелярии, департаменты, на службу с благими своими намерениями, из них через немного лет ведь вышло бы двадцать, тридцать губернаторов, министров, членов Государственного Совета, и какое поприще открылось бы для их действий, сколько добра могли бы они сделать. Это было бы такое общество, каких желать можно. Далеко бы мы ушли… Мир их праху! Помяни их Господи во Царствии Твоем!
Точно то же должно сказать и об их преемниках, которые, хотя все мельче и мельче, слабее и слабее, продолжаются одни за другими – так или иначе и погибают бесследно…
Что же делать нам, спросите вы? Сидеть, склавши руки? Сидеть, склавши руки, все-таки лучше, чем махать ими без толку и тратить силу попусту. Но есть занятия пополезнее: учиться, учиться и учиться, не мудрствуя лукаво! Друзья мои! Друзья мои! За работу, за работу! За ученье!
Нет в мире царства, столь пространна, Где б можно было столь добра творить.
На всяком месте можно у нас сделать много, много добра: учитель, исправник, лекарь, священник, староста, офицер, смотритель, не говоря уже о высших должностях, – а как исправляется большая часть этих должностей? И все вследствие недостатка в истинном образовании[9].
Учись и делай каждый свое дело!..
Я становлюсь на точку Карамзина, но… какие же точки тверже, особенно в наше время?..
Явились сочинения Герцена за границей. Пока он был дома и писал в Отечественных записках, в Современнике, я считал его одною из тех жалких посредственностей, которые вырастают у нас ежегодно по журналам, как грибы после дождя, с охотой смертною и участью горькою.
Помню, как однажды в профессорской комнате Перевощиков указал нам описание средних веков, предложенное Герценом в какой-то статье О. З., и как мы все хохотали над ним, стараясь представить их положение по данному Герценом чертежу…
Но когда чрез несколько лет я познакомился с его сочинениями за границей и увидел, что он вырос до высоты, для всех его товарищей недосягаемой, явил силу слова, до него неизвестную, сообщил наблюдения, мысли, каких никому в голову не приходило, образовал свой род сочинения, занял высокое место в европейской литературе силою таланта необыкновенного.
Между тем он шел по пути разрушения, по пути, иже вводя в пагубу; он судил об основах общества легкомысленно, относился к религии более чем легкомысленно; дерзко шутил с огнем и, не ограничиваясь собою, пытался распространить свой образ мыслей, старался о пропаганде.
Мне жаль было, что такой необыкновенный талант в одном отношении пропадает для отечества, а в другом приносит вред вместо пользы.
По ходу его мыслей я увидел впоследствии, что он начал склоняться на правую сторону.
Я был уверен, что Герцен находится в процессе развития, что он не останется на теперешнем своем месте, и что ему предлежит еще много метаморфоз.
Обращение его сделалось моим искренним, горячим желанием, потому что я чуял в его брани, в его хуле, в его увлечениях, в его заблуждениях, среди его отчаянных парадоксов звуки теплой любви к отечеству и доказательства ума, таланта сильного.
Несколько раз пытался я писать к нему, при разных замечательных у нас событиях нынешнего царствования, письмо и начать этим письмом задуманную речь. Мне хотелось сообщить Герцену некоторые явления из мира невидимого, им отвергаемого, явления, подлинность которых не подлежит никакому сомнению. Но всякий раз что-нибудь мешало мне, письмо не выработывалось, и я оставлял намерение…[10]
«…Вы принимаете весь мир, всю природу, человека со всеми его способностями, comme un fait accompli[11]! Вам нет дела ни до начала ни до конца. Вы хотите разбирать только сущее, настоящее, не считая нужным заботиться о прочем. Это очень удобно и покойно. Шутка – вселенная un fait accompli[12]! Можно признать теперь соедините Молдавии и Валахии с князем Кузою, comme un fait accompli, да и то хочется спросить: почему согласилась Россия, от чего уступила Турция, что имели в виду Англия, Франция, и проч. и проч.? Движение звезд, действия ума человеческого, творения искусства, сияет солнце и оживотворяет природу, светит месяц, лист зеленый нарождается со всяким летом – все это faits accomplis[13]! А когда оно началось, когда кончится, об этом нечего и думать…
Размышления об этих предметах, скажете, не приводят ни к каким результатам. А разве это не великий результат: убеждение к невозможности достичь каких-нибудь положительных результатов о всех высочайших вопросах? Не можете понять ничего, ну так сознайтесь в ограниченности человеческого разума, почувствуйте смирение, а у нас ведь господствует гордость, а у наших последователей спесь глупого мещанина во дворянстве!..
Назидательны последние, предсмертные размышления Герцена[14]. Но он все еще оставался в прежнем безусловном неверии, и все еще носился в воздушных пространствах общего! Он все-таки думал, кажется, сочинить государство на свой лад, и старая закваска в нем не выдохлась. Грустно, что он упал на полдороге, и не дошел ни до какой пристани на земле…
А в каком омуте он погрязал и тонул, в какой атмосфере задыхался – и сколько времени! Надо было иметь крепкую голову, чтобы не очуметь и не свихнуться, а он выходил на прямую дорогу…
Наконец, вот один из первых моих приступов:
С чего начать мне простую речь о мудреных вещах? Совершенствование, просвещение – самая сладкая, любимая мечта моей юности! С каким восторгом представлял я себе то время, когда человек на лоне природы, в мире с самим собою, с своей совестью, со всем его окружающим, в кругу своего семейства будет наслаждаться жизнью, проводя ее в изысканиях тайн мироздания, тайн истории, в творениях мысли и чувства, поклоняясь Творцу духом и истиной! И я был уверен, что оно наступит! Содействовать приближению этого времени – какое счастье! Дайте мне хоть орангутанга, думал я в восторге, идя однажды с Дмитрием Веневитиновым и беседуя о золотом веке, и если я успею выдвинуть его на несколько шагов вперед на его пути, то я ни пожелаю ничего более. Это было в двадцатых годах. Текло время, занимался я Историею, и опыты жизни опровергали мечту о постепенном усовершенствовании людей, государств и народов. Нет, думал я, это оттого, что просвещение не полное, что одна часть возделывается на счет другой, – и писал о счастье в своих повестях, рассуждал в афоризмах, внушенных философиею Шеллинга.
Так ли я думаю теперь, спросят меня, после того, как я долго прожил, читал, думал, испытал, видел, слышал? Утвердился ли я в убеждениях своей молодости? Увы! Где это усовершенствование? Может быть – в лицах неделимых! Усовершенствована астрономия, физика, химия, философия – но не человек, еще менее род человеческий. Каин убил Авеля дубиною, а Шасно (Франция), Крун (Германия), Армстронг (Англия) валят людей тысячами из своих пушек и ружей…
Мы называем просвещенным человеком того, кто отличается познаниями, сочинениями в математике, словесности, богословии, имеет много сведений о тех или других предметах. Но великий Бакон является в жизни человеком низким, продажным, и подвергается суду верховного судилища, но Гегель умирает от несварения желудка, но Гете находит удовольствие в титуле тайного советника, по свидетельству Гумбольта, который, шутя, и сам признается в этом малодушии: и я это люблю, сказал он в Москве К.К. Яниш (после Павловой), советуя ей на пакете, передаваемом для Гете, прописать этот чин. Байрон кичился больше своим происхождением от Норманнских баронов, чем своею поэзией! Неужели это свидетельствует о большом влиянии умственного образования![15]
9
Вот описывается жизнь наших Русских выселенцев в Америке. Сколько трудов принимают они на себя! Какую нужду терпят! Каким уничижениям подвергаются! Читать грустно и тяжело! Ну, да, если бы они с таким самоотверждением, без всяких притязаний честолюбия, взяли на себя дома должность волостных писарей! Сколько добра они могли бы сделать для народа, для общества, дли себя даже и в материальном смысле! Что же мешает им? (Примечание автора, помеченное им как позднейшее).
10
После я встретился с Герценом в Монтре, куда посылали меня врачи после усиленных трудов над биографией Карамзина в 1866 г.
11
Как свершившийся факт (франц.) – Прим. ред.
12
Свершившийся факт (франц.) – Прим. ред.
13
Свершившиеся факты (франц.) – Прим. ред.
14
Мне было приятно найти у него некоторые свои мысли, давно высказанные.
15
«Совместность мелочного тщеславия с глубоким просвещением в таких великих поэтах, как Гете и Байрон, действительно удивительна; но слава учености Гегеля теряет ли что-нибудь от того, что он помер от несварения желудка?» Ответ: Мысль здесь состояла в том, что всякая неуверенность не совместна с истинной философией, которая должна отражаться в жизни.