Свет Илай

— Пора тебе домой, девочка, пора домой, — сказал старик. И протянул мне руку, как бы приглашая опереться на нее и шагнуть вперед…

Зал завертелся, закружился, и я, словно проваливаясь в глубокий колодец, мгновенно уснула.

***

Проснулась я от резкого толчка, сквозь сомкнутые веки пробивался яркий свет, как будто надо мной сияло полуденное солнце.

Вокруг орали птицы, люди, раздавался глухой металлический лязг, и стояла такая жуткая вонь, какой не было даже на свиноферме в нашем колхозе!

От толчка дико разболелась голова. Она не просто болела, она трещала по швам, как если бы они у нее были, словно кто-то снял мою голову, а на плечи водрузил медный котелок, и изо всей силы лупил по нему железной палкой. Бум-бум, бум-бум. Терпеть не было никаких сил, и я открыла глаза…

— Ааааааа…… — тут же заорала я от неожиданности, …и от души.

Прямо перед моим носом лежала чья-то голова с выпученными водянисто-белесыми глазами, с висящей на скулах дряблой, цвета земли, кожей, и разбитыми губами. Из раззявленного рта торчали гнилые зубы. Зрачки глаз завертелись и уставились на меня, челюсти клацнули, в нос ударил запах смрада. Я подскочила и опять заорала:

— Ааааааа! Зомби!…

— О ранеп перенар! Кантури…

Кто-то схватил меня за воротник куртки и оттащил к каменной стене. Мелькнула сабля, отсекая голову ожившего монстра, а я смогла перевести дыхание и рассмотреть своего спасителя.

Красавчик, что тут ещё можно сказать. Лет, пожалуй, тридцати, …короче, уже не пацан.

«Пасанов» я не любила. У тех, кого мне доводилось встретить, мысли были написаны прямо на лбу — познакомиться, угостить девочку кофе, тоником, коктейлем или еще какой-нибудь гадостью — и милости прошу в койку. А вот койка меня, как раз, и не прельщала. В мои двадцать моя девственность была при мне, и расставаться с ней я не спешила. Не было на моем горизонте парня, который бы меня заинтересовал. Все знакомые мужского пола числились в моей записной книжке, как друзья. И никак иначе.

А от взгляда этих синих глаз у меня, почему-то, что-то сжалось внизу живота, и я потупила взор. Но даже этих нескольких мгновений мне хватило, чтобы рассмотреть моего спасителя. Как сказал бы наш режиссёр любительского студенческого театра — типичный герой-любовник в облике рыцаря. Черные волосы собраны на затылке в тугой хвост, затянутый узким кожаным плетёным ремешком с серебряными наконечниками, суровый изгиб тонких бровей, длиннющие ресницы, волевые сжатые губы, высокие скулы и маленький шрам, в виде звездочки под глазом. И, модная в наше время, трехдневная щетина, уже переходившая в небольшую бородку.

Короче, красавчик.

Встряхнув головой, чтобы отогнать от себя головную боль, я осмотрелась по сторонам и поняла, что влипла. Это была, как оказалось, первая вполне здравая мысль. Но сначала я не поверила самой себе, и попробовала втиснуть происходящее в более привычные рамки бытия, и продолжила крутить головой в поиске киномеханика, или, как его там… ну, того мужика, который кино снимает.

Наивная чукотская девочка!

Никакой съемочной группы на горизонте не наблюдалось. Зато явью были тошнотворный резкий запах крови и откровенной тухлятины, отсеченные руки и головы. И вот тут до меня дошло — нет, Светка, ты не на съемочной площадке, ты реально в этом кошмаре, и в этом кошмаре не только ты одна.

Да пойми ты, наконец, бестолочь, что это не сон!

Вокруг меня суетилось человек двадцать, и все мы находились в одной громадной железной клетке. Впрочем, назвать это сооружение клеткой было бы не совсем правильно. Это больше походило на ограду в Центральном парке, только раза в два выше. Толстые железные прутья, торчащие из земли, полукругом огораживали выход из крепости, с наглухо запертыми огромными воротами. Этот полукруг упирался своими краями в камни крепостной стены, создавая небольшое пространство, огороженное с одной стороны крепостной стеной, а с другой прутьями ограды. А за оградой, к синеющему вдалеке лесу, тянулась через поле мощёная булыжником дорога, когда-то накатанная, а сейчас поросшая травой, пробившейся между оставшимися камнями. И по этой дороге, к крепости, шли нескончаемыми волнами ожившие трупы. Или как они здесь назывались? Зомби?

А люди, запертые на клочке земли, огороженном клеткой, который, как я узнала, назывался «Ведьмин пятак», отбивались от жутких, лезущих друг по дружке мертвяков, не давая им перебраться через высокие ржавые прутья клетки к крепостным воротам.

А мы, точнее они, те, кто был в этой клетке, кроме меня, конечно, эту массу движущейся мёртвой плоти пытались отбить, уничтожить, но не пропустить к воротам, и делали это очень слаженно и, как мне показалось, довольно успешно. Одного только я не помнила — как я сюда попала?

Об этом я не имела ни малейшего представления.

Рядом со мной, у стены, сидели две женщины, а за ними лежал какой-то дряхлый старик. Вдруг старик приподнялся, схватил за волосы сидящую рядом с ним женщину, и впился ей в горло остатками зубов. Та дико закричала, пытаясь вырваться, но было уже поздно — из прокушенной шеи брызнула кровь. Какой-то парень обернулся на крик, одним прыжком подскочил к взбесившемуся деду, и одним взмахом меча снёс ему голову. Но кровь из страшной раны не хлынула, да и старик, словно не заметил удара. А парень, уже не обращая внимания на деда, с разворота отсек голову и пострадавшей. Все остальные стояли у прутьев и, отбивая непрерывные атаки нападающих, не обратили на инцидент у стены практически никакого внимания, хотя, все это сопровождалось громкими криками и визгом женщин. Но самым препаршивым было то, что я ни черта из этих криков, визгов, воплей не понимала. Ни-че-го-шень-ки!

Но, нет! Понимала.

Понимала!

Я даже различила несколько отдельных слов: «держи», «куда», «кассен», и чуть не засмеялась от радости, но вовремя сдержалась — мой смех прозвучал бы в этой ситуации весьма двусмысленно.

Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, что же здесь происходит, и как мне действовать.

— Что смотришь? Помогай! — крикнул кто-то, обращаясь явно ко мне. — Бери скорее палаш или рогатину! Что-то их сегодня много.

— Рогатину?

Я обернулась, и замерла, разглядывая полдюжины прислоненных к стене копий и вил, а на вбитых в стену крючьях висело с десяток разного вида сабель и мечей, пара кинжалов и арбалет. Вот черт! Меч для меня был слишком тяжёлым, да и махать им, впрочем, как и сабелькой, мне не приходилось. Стрелять из арбалета я умела, но здесь он, как мне показалось, был бесполезен, и я сняла с крюка что-то, напоминающее длинный кинжал. А зомби возле прутьев становилось всё больше и больше. Они лезли друг на друга, стараясь взобраться повыше, чтобы перевалиться через ограду. А стальные прутья, хотя и были толстые, но высотой были всего метра два с половиной — три.

Вот один из зомби дотянулся до верхней перекладины ограды, и стал сосредоточенно карабкаться наверх. Но наши тоже не дремали. Какой-то парень через решётку уперся ему в грудь рогатиной, пытаясь сбросить этого шустрика. Острый наконечник прошел сквозь тело, но зомби, казалось, этого даже не заметил. Деревянная поперечина рогатины уперлась ему в грудь, отдирая мертвеца от прутьев, но тот, крепко сжав костяшки пальцев, вцепился в ржавый прут ограды, как в свою собственность.

А я стояла, и не знала, что делать. Достать его своим кинжальчиком я не смогу, слишком он высоко забрался. Но тут за шустрого мертвяка ухватился другой, за него ещё один, и вся эта куча стала карабкаться вверх по щустряку, как по дереву. За нижних умудрялись схватиться и другие. Но законы физики работают даже в столь необычном месте, и остатки полусгнивших сухожилий мертвяка не выдержали многократно возросшего веса. Его руки по локоть так и остались держаться за прутья ограды, а всё остальное, с вцепившимися в него подельниками, кувыркаясь, полетело в гущу нападавших, сметая остальных со своего пути.

Я смотрела на все это, выпучив глаза, но тут кто-то схватил меня за ногу.