Свет Илай

И только тогда, словно вспомнив о своих обязанностях, Евласт приступил к организации спасательных действий.

— Лодки на воду, — закричал он кому-то, размахивая руками.

Вот только спасать было уже некого. А ведь он мог спасти корабль. Мог бы, если бы отправил лодки, едва только тот вспыхнул. Однозначно мог.

Это была моя последняя осознанная мысль, и я в тот же миг, словно провалилась в плотную темноту без сновидений.

***

А вечером Эдрин учил меня ловить лесных крыс. Хотя, называть их крысами было бы не совсем верно. Не называем же мы крысами зайцев, кроликов и белок.

По внешнему виду, это было что-то среднее между бобром и кроликом.

Животное было очень шустрым и пугливым, но крайне любопытным. Водилось оно по берегам небольших речушек с тихими, поросшими водяной травой, заводями, и питалось корешками этих самых трав.

Собрав несколько корешков, крысы усаживались на берегу и поедали их, мгновенно исчезая при любом резком звуке или движении. Но любопытство было у них в крови.

Охотник садился на берегу среди нор, и левой рукой крутил трещотку. Крысы собирались, вытягивая шеи, искали источник звука. Вот тут-то и надо было правой рукой аккуратно накинуть на шею дичи удавку, привязанную к длинной палке. Причем делать это надо было очень медленно. Крысы пугались резких движений и разбегались. А приманить их повторно на тот же самый звук, как пояснял Эдрин, было нереально. Охотник тогда либо менял трещотку, либо искал другую заводь.

Мы охотились почти час, и каждый раз я срывала Эдрину всю охоту. А дело было так. Эдрин уселся на полянке, подальше от воды, и воткнул в землю палку, с привязанной к ней трещоткой. После этих манипуляций он начинал крутить трещотку и ждать появления грызунов. Вот один, потом второй, третий повысовывали свои смешные мордочки из нор, потом вылезали сами и… Тут Эдрин вдруг вскочил на ноги

— Вета! — Животных словно ветром сдуло.

— Что?

— Ничего, — он подошел ко мне и забрал у меня палку, с привязанной на конце петлёй.

— Ой!

Ну, конечно! Он же еще в лагере предупредил, чтобы я отдала ему уду, как называлась удавка для ловли крыс, а когда Эдрин вышел на поляну, я забыла ему отдать орудие лова, все ещё рассматривая её. А там было, на что засмотреться. Древко было старое, почти чёрное, с красноватым отливом, испещренное рунами. А я, вглядывалась в них, пытаясь их разгадать.

— Упс, бывает, — и я протянула палку Эдрину.

Он вернулся на поляну, но сейчас звук издаваемый трещоткой был совсем другим. Но все равно появления первых любопытных мордочек пришлось ждать минут десять. Я бы за это время вся извелась, но Эдрин сидел спокойно и только медленно крутил трещотку.

И вот животные вылезли из нор, вот они стали подходить ближе и… тут у меня под ногами треснула ветка. Да так звонко, словно выстрел. Животные исчезли мгновенно, словно их и не было на поляне. Эдрин, все это время сидящий ко мне спиной, резко развернулся, но не успел и рта открыть.

— А что ты хочешь! — напустилась я на него, — У меня ноги затекли. Знаешь, как тяжело стоять на одном месте, а мне так хотелось посмотреть, как ты ловко орудуешь удой.

А вы чего хотели? Это еще Мария Яковлевна, наша училка литературы, говорила, что ласковое слово и кошке приятно, а мужика, того и вообще, надо постоянно хвалить. Он тогда и звезду для вас с небес достанет. Главное — постоянно напоминать ему, что он добрый, ласковый, сильный… Вот и я, незаметненько так, подсластила пилюлю для Эдрина, а тот проглотил её, и вместо «шла бы ты домой, Пенелопа», я услыхала только смиренное:

— Постарайся в следующий раз потише, хорошо?

— Конечно!

Но не дано мне было в тот день вести себя «потише». Не успел Эдрин толком усесться и завести свою шарманку, то есть трещотку, как на меня напал чих. Я чихала, и чихала, и чихала. Парень подскочил, выдернул меня из-под куста, где я устроилась понаблюдать за его охотой.

— Ты бы еще под веридиктом встала.

— Где? — переспросила я, едва перестав чихать.

— Я тебя где поставил? — напустился он на меня, и, не ожидая от меня ответа, продолжил разнос, — ты зачем перешла под чухань?

Но потом, очевидно решив, что от нотаций толку не будет, махнул рукой и пояснил по-человечески.

— Чухань — это куст такой. У него листья выделяют смолу, запах которой вызывает у человека непреодолимое желание чихать. А веридикт, это дерево такое. С него смола капает. Капля его смолы спокойно прожигает несколько слоев ткани. А если попадет на кожу, то и до кости дойдет. Человек умирает в страшных мучениях.

Он вздохнул, а я, как «умная Маша», сразу вынесла свой вердикт.

— Да подстрелить надо этих крыс, и дело с концом.

Эдрин искоса бросил на меня удивлённый взгляд, молча протянул мне лук, и я отправилась добывать нам ужин.

Конечно, все крысы будто испарились, едва я стала подходить к небольшому заливу реки, месту их кормежки.

И тут я увидела настоящее чудо — на воду залива опустились две прекрасные птицы. Они возникли передо мной, словно соткавшись из воздуха.

Завороженная их сказочным видом, я просто забыла, что держу в руке лук. Стрелять в такую красоту было бы кощунством. Вы видели лебедей? Нет, не в зоопарке или в городском парке, а на воле, когда эта величавая птица плывет по тихой глади воды. Это было великолепное зрелище.

Севшие на воду птицы, были немного меньше знакомых мне лебедей, и тоже белые. Но белизна эта была какой-то призрачно-сверкающей. Меня охватил восторг от одного вида этой прекрасной пары.

Я так залюбовалась ими, что даже не заметила, как рядом появились Яр с Эдрином.

— Вета, — тихо-тихо спросил Яр, — а зачем тебе лук? Ты же не цапу пришла стрелять?

— Цапу? Вот как они, оказывается, называются… — так же тихо отозвалась я.

— Да. Это очень редкая птица. Говорят, что тех, кто увидел цапу, ждет долгая и счастливая жизнь. А увидеть пару, это вообще из области невозможного. Одна такая птица живет в пруду королевского дворца. Но она уже очень старая.

А птицы, тем временем, проплыв мимо нас по широкому полукругу, взмахнули крыльями и взлетели, практически сразу исчезнув, словно растворившись в воздухе.

— Куда они делись? — закрутила я головой, пытаясь высмотреть только что взлетевших птиц.

— Их не видно в воздухе, — тихо сказал Яр, с мечтательной улыбкой на губах, а потом, словно вспомнив о чём-то важном, нахмурился, и повторил свой вопрос, — А зачем тебе лук? Вы же с Эдрином, вроде, за ужином пошли?

— Как это — зачем? Хочу крысу подстрелить.

Вот тут Яр удивился по-настоящему.

— Вета, а Эдрин разве не сказал тебе, что крыс нельзя стрелять?

А вот здесь рассердилась уже я.

— Знаешь, Яр, ваши шутки меня уже не веселят. Почему нельзя?

— Так, Вета, — Яр снова стал серьёзным, — сначала давай договоримся. Больше никакого Яра, только Старик. Я для тебя — Старик, и все. Это важно. Уяснила?

Я, молча, кивнула головой.

— А стрелять крысу, — продолжил он назидательным тоном, — нельзя. Во-первых, крыса сбегает быстрее, чем до неё долетает стрела, а во-вторых, у них, сразу под кожей, слой ядовитого жира. Когда стрела пробивает шкуру, то яд попадает в мясо, и… Дальше рассказывать?

— Нет, — сердито ответила я.

— Эй, Старик, Вета, заканчивайте спорить, я уже поймал нам ужин.

И, правда, пока мы с Яром любовались на птиц и разговаривали, Эдрин не терял времени, а умудрился поймать трёх зверьков. Вот, как он так?

— Вета, он магию применяет, — одними губами пояснил мне Яр. То есть — Старик.

— А-а…

Вот теперь мне стало все понятно. Ну, конечно, магию.

— Так чего ж ты мне голову морочишь?

— Не слушай его, Вета, — рассмеялся Эдрин, — я просто их усыпляю.

Странно, Старик говорит, что я сильный истинный маг, и это значит, что я из тех, кому магические линии были не нужны. А вот крысу я поймать не могла. Не получалось у меня тихо и аккуратно надеть петельку на шею дичи, она у меня сбегала от первого же движения. А вот Эдрин смог. Причем не одну…