Страница 13 из 25
В родительский день, который особенно шумно проходил в лагере, потому что для пап и мам давался концерт художественной самодеятельности, показывались спортивные выступления и устраивалась даже экскурсия по палатам, Валерка не находил себе места.
«Вот сейчас приедет мама, и ей все расскажут».
Но мама не приехала. Приехал отец.
Они долго сидели с ним у самого забора и разговаривали.
Подошел Эдик.
— Товарищ Федоров? — обратился он к отцу.
— Да.
— Здравствуйте. Мне надо с вами поговорить.
«Началось»,— подумал Валерка, вставая с отцовского пиджака, так уютно расстеленного среди высокой травы.
О чем они говорили, он не слышал, потому что стоял поодаль и внимательно рассматривал высокие деревья, окруженные неподвижным воздухом.
Уезжая из лагеря, отец крепко поцеловал сына и, как большому, протянул руку:
— Ты уж держись, Валера.
...А погода, как назло, стояла отличная.
Уже несколько дней на небе не было ни облачка. Дождя и не предвиделось. А Валерке так он был нужен. Можно было, конечно, привезти Тане просто шишки. Сказать, что они собраны после грозы. И она бы поверила. Но так Валерка поступить не мог.
Кончалась смена, а дождя так и не было.
Но вот, когда на другой день после завтрака уже нужно было уезжать в Москву, с вечера собрались тучи. Прохладный ветер закружил на дороге пыль, и ласточки замелькали над самой землей.
«Ну, хотя бы пошел немного,— глядя на небо, думал Валерка,— только бы пошел... Тогда я завтра встану еще до подъема и наберу шишек».
Дождь лил всю ночь. Молнии были тоже. А когда утром звуки горна разбудили лагерь, Валерка понял, что проспал.
Вскочив с постели, он хотел сразу же бежать. Но Эдик, стоявший здесь же, громко объявил:
— Быстро умываться и — в столовую. Зарядки сегодня не будет. После завтрака сразу же уезжаем.
О том, чтобы успеть набрать шишки, не могло быть и речи.
Автобусы тронулись. За окнами побежала серая лента шоссе.
— Валера! — окликнул его лагерный баянист Михаил Алексеевич, который ехал вместе с ними.— Тут тебе Эдик просил передать какой-то кулек.
Валерка взял в руки нетяжелый пакет и развернул.
В пакете были еловые шишки.
САМООТВОД
Почему Кирилл взял на комсомольском собрании самоотвод, понять никто не мог. Лучший ученик класса, общественник, он уже два года подряд был секретарем комсомольского бюро класса. Его и в этом году хотели избрать, но он отказался.
— Ну а почему ты все-таки не хочешь? — спросил у Кирилла классный руководитель Николай Фадеевич, выждав момент, когда ребята уже исчерпали свои вопросы.
— Не хочу, и все! — ответил Кирилл и опустил голову.
— Не-по-нятно. Ведь тебе ребята доверие оказывают, а ты этого не ценишь!
— Ясно все тут! — крикнул кто-то.— На учебу решил приналечь. А то, не ровен час, и медаль уплывет. Комсомольская-то работа времени требует...
— Замолчи ты! — не выдержал Кирилл.
Оттолкнув ногой стоящий перед ним стул, он выбежал из класса, не закрыв за собой двери.
Вечером Николай Фадеевич был у Кирилла дома. Разговаривал с отцом, рассказал ему о случившемся. Но так ничего и не выяснил. Правда, уходя уже, он услышал фразу, которую произнес отец:
— Хороший все-таки парень у меня Кирилл!
Но вдумываться в ее смысл не стал.
Апрельское солнце уже вовсю заявляло о наступлении весны. У кинотеатра «Звездный» вновь разлилась огромная лужа, и со всех сторон стали сбегаться к ней веселые журчащие ручейки, прижимаясь к невысоким уличным тротуарам. Даже воробьи теперь зачирикали по-другому, радостно и оживленно, перебивая друг друга. Набухшие на деревьях почки готовы уже были раскрыться и, казалось, только ждали общей команды.
Возвращаясь из школы, Кирилл увидел во дворе своего отца, неторопливо вытаскивающего из талой земли деревянные колышки. Взяв их в охапку, отец отнес колышки в самую глубину двора и бросил около забора.
«Молодец, папка!» — обрадовался Кирилл. Ему так захотелось обнять отца, крепко прижаться к его всегда колючей щеке и сказать ему что-то хорошее-хорошее.
Кирилл в секунду простил ему и его окрик: «Не суйся не в свое дело! Мал еще отцу советовать!» И то, что отец выгнал его тогда из комнаты. И вообще все, все, что не так давно произошло между ними.
Он не хотел об этом думать, но неприятные воспоминания все-таки пролетели в его сознании, как быстрые кадры киноленты.
...Отец пришел домой радостно возбужденный, размахивая какой-то бумагой с гербовой печатью.
— Разрешили! Разрешили наконец-то гараж построить! — улыбаясь, сказал он.— Теперь у нас будет собственный гараж. И не где-нибудь, а рядом с домом. Собственный гараж под боком! Какая удача.
А потом к ним приходили начальник жэка, председатель домкома, еще какие-то люди. Все уговаривали отца не строить во дворе гаража, объясняли, что собираются соорудить там спортивную площадку для ребятишек.
— Мне разрешили,— неизменно твердил отец.— И участок отвели под строительство. Так что делаю все законно.
— Но ведь как отвели-то... Они ж не знали, что мы предполагаем строить площадку...— попытался однажды кто-то возразить отцу, но тот даже и слушать не стал.
— Мне отвели! И все тут,— стоял он на своем.
Прошла неделя.
— А может, не надо все-таки строить, папа? — сказал как-то Кирилл отцу.— Ребята тоже просили меня поговорить с тобой.
Вот тут-то и произошла у них ссора. Крупная ссора, какой никогда прежде не случалось. Отец кричал, топал ногами. Говорил, чтобы Кирилл не смел лезть в его дела, тем более учить.
Кириллу тогда казалось, что он никогда не простит этого отцу. А вот теперь...
— Ликвидирую твой самоотвод! — негромко сказал отец, увидев Кирилла, и укоризненно посмотрел на лежащие рядом колышки.
А весна уже совсем вступила в свои права. Журчащие ручейки пропали, оставив чистыми землю и тротуары. Почки на деревьях распустились, и даже кое-где появилась прозрачная травка. И совсем пошла на убыль лужа у «Звездного».
РОДНЫЕ
В милицию его доставили вместе с елкой. С ним начала разговаривать девушка. Сначала он не хотел даже ей отвечать.
«Подумаешь, какая воспитательница выискалась! У нас в интернате много таких!»
И Славка верно угадал. Люся действительно была школьницей. Она училась в десятом классе, а в свободное время работала в детской комнате отделения милиции.
Молчал Славка недолго.
— Елку срубил в парке. Хотел продать,— откровенно признался он.— А из интерната сбежал.
— История!..— протянула Люся, когда он закончил свой невеселый рассказ.— Что же теперь делать будем?
— Только матери не говорите,— тихо попросил он.
На другой день в интернате Славку к директору не вызывали. Но ребята из шестого «А», узнав откуда-то, что вчера вечером Славку в интернат привела какая-то девушка, спросили:
— Кто это?
— Сестра,— соврал Славка.
— У-у!.. Значит, вы родные...
Этот день для него тянулся мучительно долго. А когда на улице совсем стемнело и зажглись фонари, в интернат пришла Люся.
— Славка,— позвали его,— к тебе сестра!
— Здравствуй,— сказал он и неуклюже протянул руку.
— Ну что, уроки выучил? — спросила Люся.
Она тоже испытывала какую-то неловкость. То ли от своего серьезного тона, то ли от нарочитости вопроса, который показался ей неуместным.
— Выучил!
Он и вправду сегодня впервые за последнее время по-настоящему, на совесть вызубрил уроки.
— Ну, если так, то пошли погуляем...
В этот вечер они говорили обо всем: и о спорте, и о кино, и об интернате. Славка даже похвастался, что умеет рисовать, и в следующий раз обещал показать свои рисунки.
Но рисунков у него было немного, и он два дня усиленно рисовал. Потом, когда она снова пришла в интернат, Славка с гордостью показал целый альбом своих работ.