Страница 64 из 89
— Когда умер отец, моя жизнь поделилась на две части, и, к сожалению, счастливая осталась позади. Мать не любила меня и не хотела. Она каждый день говорила мне, что я самый невыносимый ребенок на земле. С одной стороны, возможно, так и было, потому что я потеряла самого близкого мне человека в один день, а на другой все его вещи и напоминание о нем исчезли. Остались только фотография и гитара, которую он мне подарил, — тихо начинаю я свое признание.
Рука Богдана на моем плече на мгновение останавливается. Всего лишь на секунду. А потом он вновь проводит по нему.
— Каждый день были унижения, оскорбления. Я никогда не слышала слов любви, не чувствовала себя желанной. Знаешь, порой мне даже кажется, что воспоминания об отце становятся ненастоящими. Они стираются из моей памяти. Он так мало был со мной и я хочу его помнить, но мать так тщательно вытесняет его из моей жизни, что все становится неправдой.
— Нет, Мира, — Богдан касается моего лба губами. — Он здесь.
Я киваю.
— Но мне так хотелось, чтобы он навсегда остался со мной, — к глазам подступают слезы.
У меня остались лишь крупицы, и я тщательно храню их в себе, но порой я начинаю забывать каким он был.
— В один из самых паршивых дней я встретила Макса. И это стало лучшим, что случилось со мной за многие годы. Он словно вытащил меня из тьмы, в которую мать отчаянно пыталась меня вогнать. Макс постоянно смеялся, и я не могла устоять, чтобы не улыбнуться. Не знаю, как у него это получается, но, когда он улыбается, я всегда улыбаюсь в ответ, даже если не хочу этого делать. Он видел, что дома мне тяжело, поэтому часто приглашал к себе, а его родители приняли меня как родную. Никогда прежде не встречала таких людей.
— Да, у вас потрясающие родители. Они всегда прикрывали нас с сестрой.
Я улыбаюсь, представляя, как мама и папа выручают Макса, Богдана и Вику из очередного происшествия. Они всегда и всем помогают.
— Спустя примерно год после смерти отца она пришла домой и сказала, что выходит замуж. Я была в шоке. На нее мне было точно так же плевать, как и ей на меня. Но я не могла представить, что в нашей квартире будет жить другой мужчина. Ведь это наш дом и если в нем нет вещей папы, то это еще ничего не значит. Но ей было все равно. Она вышла замуж и притащила его к нам.
— Он сразу начал к тебе приставать? — напряженно спрашивает Богдан.
— Нет. Он проявлял заботу. Делал то, чего не могла она. Водил в парк, покупал сладости, спрашивал, как у меня дела. Однажды даже пошел в школу, когда одна из девочек назвала меня сироткой и я вспылила. Сказал, что все решит и сделал это. Все стали думать, что он мой отец. Несмотря на его заботу, я не смогла его так называть. Все же боль от потери папы была слишком свежа, но он не настаивал. А потом что-то изменилось.
Я вздрагиваю, вспоминая те дни.
— Его прикосновения стали более настойчивыми, а взгляд пристальным. Он мог зайти в комнату и наблюдать за тем, как я делаю уроки или просто обнять меня, но в этих объятиях чувствовалось что-то отталкивающее. Так как я была не нужна матери, то не знала правильно это или нет. Мне было двенадцать и после ее холодного отношения, его прикосновения были чем-то обжигающим. И все же мне не хотелось, чтобы чувствовать их вновь, и я начала отстраняться. Я стала больше времени проводить у Макса дома. Его родители всегда были мне рады и был такой контраст между тем, что творилось у нас дома и теплом, которое я испытывала у них.
Постепенно мы все ближе подходим к самому кошмару. Картинки прошлого начинают всплывать одна за другой. Каждый поцелуй. Удар. А первый шрам на предплечье слабо пульсирует.
— Однажды он увидел, как я с отцом Макса иду по улице и смеюсь. Видимо, это стало последней каплей. Он больше не был добрым и заботливым. Его глаза стали злыми, а прикосновения настолько противными, что я начала сбегать из дома, чем лишний раз злила его. Он начал меня бить. Ему не требовался повод. Мне всего лишь нужно было выйти из комнаты. Он бил так, чтобы этого не видели окружающие. Ведь в глазах остальных он был примерным семьянином, который женился на женщине, потерявшей мужа, да еще и с трудным ребенком.
— А что она?
— Мать говорила, что я это заслужила своим неблагодарным поведением.
— Почему ты не рассказала все родителям Макса? Ведь они могли бы помочь.
— Мне никто не верил. Как-то одна из учительниц заметила синяки под рукавом кофты и спросила откуда они. Я решила признаться, надеялась получить помощь, но она лишь с недоверием посмотрела на меня, а потом ответила, что такой человек, как мой отец, не мог такого сделать. А если уж и поступил так, значит я заслужила.
— Дрянь, — резко говорит Богдан.
— Когда мое тело начало формироваться, к побоям присоединились похотливые взгляды. Я начала давать отпор. Огрызалась. Я больше не боялась его. Итог один — он ударит. Он стал больше пить и однажды сорвался. И вот тут мне действительно стало страшно. Я умоляла его не делать этого, говорила, что все расскажу окружающим. Ведь у меня есть доказательства. Он сказал, что мне никто не поверит, все знают, что я поганый ребенок, — я ненадолго замолкаю, вспоминая как эти слова больно ударили в мое сердце и нанесли самый первый глубокий шрам. — В одно мгновение, когда мне уже казалось, что все потеряно, я вырвалась. Прибежала к Максу вся в слезах и разорванной одежде. Он начал кричать, что все расскажет родителям. Я запротестовала. Я боялась, что мне никто не поверит. Макс настаивал. Тогда я сказала, что если он сделает это, то больше никогда меня не увидит. Это подействовало, но с одним условием: я должна была переехать к нему на некоторое время.
— Подожди. Это то лето, когда мы с тобой встретились?
Я киваю.
— Я как идиот донимал тебя. Смеялся над тем, что ты вздрагиваешь при каждом шорохе, — он закрывает лицо рукой. — Я полный придурок.
— Честно говоря, ты меня тогда отвлек от происходящего.
— Твой взгляд говорил об обратном.
— Ты просто уже тогда действовал мне на нервы, — слабо шучу я.
Богдан улыбается и целует меня в лоб.
— Родителям Макса мы все выставили так, что у меня в комнате ремонт. Я прожила у них почти месяц. Не взирая на протесты, я вернулась домой. Он больше меня не трогал. Возможно, потому что Макс практически постоянно был у меня и даже иногда ночевал. Год я прожила спокойно. Не знаю, может он испугался, что я и правда все расскажу. На весенних каникулах родители вместе с Максом должны были уехать на пару дней. Он говорил, что останется со мной, но я заверила, что все будет в порядке.
Вот именно тогда я как никогда ошибалась. Я должна была просто вопить о том, что происходит у нас в доме, но я молчала.
Ведь я поганый ребенок.
Никто мне не верил.
Эта часть дается мне тяжелее. Горло начинает першить от волнения, а живот скручивается в тугой узел.
— Мира, не нужно, — шепотом просит меня Богдан.
Медленно выдыхаю, а Богдан и вовсе перестает дышать в ожидании моих слов.
— Я хотела с утра пораньше уйти куда-нибудь. Макс оставил ключи от дома. Я долго прислушивалась к тишине в квартире и, решив, что он спит, вышла из комнаты. Он накинулся на меня в коридоре и, прижав к стене, начал говорить, как сильно любит меня и какая я неблагодарная, раз не принимаю его любовь. Боже, я так молила о помощи, кричала, но никто не пришел. Я до сих пор чувствую этот мерзких запах алкоголя. Я пыталась вырваться, но, когда он ударил в живот из меня вышибло весь дух. Когда все произошло… Он делал все, что хотел: бил, резал. У меня не было никаких сил. Единственное, что я помню — из меня словно весь воздух ушел, а душа разлетелась на части, — все тело пронизывает такая дикая боль, что мне вновь становится тяжело дышать. Слезы бегут по щекам, и я всхлипываю. — Я очнулась в больнице. Первое, что я увидела — это Макс, спящий на стуле и державший меня за руку.
Я помню, как мы оба тогда страдали. Макс много лет винит себя за все произошедшее. А я виню себя. Но виноват только один человек.