Страница 40 из 48
– Если дело в оплате, то, уверяю вас, я не поскуплюсь.
– Вопрос оплаты всегда имеет место, – признал я, хотя, учитывая зияющую пустоту в моих сундуках и настроения моих кредиторов, выбирать мне не приходилось. – Я буду действовать в одиночку?
– Разумеется. На самом деле, я собираюсь послать следом группу вооружённых людей…
Я воздел руку предостерегающим жестом.
– Этого я и боялся. Нет, Квинт Фабий, я категорически возражаю. Если вы питаете надежду отбить вашего сына живым, то я призываю вас с ней проститься. Ради безопасности юноши, равно как и моей собственной, я не могу этого позволить.
– Гордиан, я всё равно пошлю вооружённый отряд в Остию.
– Воля ваша, но тогда без меня.
Сделав глубокий вдох, он уставил на меня исполненный мрачности взгляд.
– Ну и что прикажете делать мне? После того, как выкуп будет выплачен и мой сын вызволен, дозволить пиратам убираться на все четыре стороны безнаказанными?
– Так что всё-таки является вашей главной целью – освобождение сына или пленение пиратов?
– Вооружённый отряд одним махом справится и с тем, и с этим.
Прикусив губу, я медленно покачал головой.
– Меня предупредили, что вы любите набивать себе цену, – буркнул он. – Ладно, имейте в виду: если вы обеспечите благополучное освобождение моего сына, а затем мои люди смогут вернуть выкуп, то я награжу вас одной двадцатой от того, что они вернут, сверх вашей обычной платы.
Звяканье монет наполнило моё сознание чудной музыкой. Прочистив горло, я произвёл в голове поспешные расчёты: одна двадцатая от сотни тысяч сестерциев равняется пяти тысячам сестерциев, или пяти сотням золотых. Это число я и озвучил вслух, чтобы в дальнейшем не возникло недопонимания. Квинт Фабий медленно кивнул.
Пять сотен золотых покроют мои долги, залатают крышу дома и приведут к моему порогу телохранителя (необходимость, которой я пренебрегал обходился чересчур долго), немало оставив про запас.
С другой стороны, это дело дурно попахивало.
В конце концов обещание щедрой платы в совокупности с пятью сотнями золотых побудили меня просто зажать нос.
***
Прежде чем покинуть дом я спросил, нет ли где-нибудь изображения похищенного юноши. К этому времени Квинт Фабий удалился, оставив меня в распоряжении супруги. Промокнув глаза, Валерия выдавила слабую улыбку, провожая меня в соседнюю комнату.
– Художница по имени Иайа[37] рисовала нашу семью в прошлом году, когда мы все были в Байях на праздники. – Она улыбнулась, явно гордясь сходством. Портрет был выполнен восковыми красками по дереву: слева хмурился Квинт Фабий, справа нежно улыбалась Валерия, а между ними стоял необычайно красивый молодой человек с каштановыми волосами и полными жизни голубыми глазами – безусловно, её сын. Портрет захватывал только плечи, но давал понять, что молодой человек облачен в мужскую тогу.
– Портрет был написан в честь совершеннолетия вашего сына?
– Да.
– Почти такой же красивый, как его мать. – Вырвавшиеся слова были не лестью, а простой констатацией факта.
– Мне часто говорят, что мы похожи.
– Но в линиях рта есть что-то от отца.
– Спурий и мой муж не связаны кровным родством, – покачала головой она.
– Не связаны?
– Мой первый муж погиб во время гражданской войны[38]. Женившись на мне, Квинт усыновил Спурия, сделав его своим наследником.
– Выходит, Спурий его пасынок. А другие дети у вас есть?
– Только Спурий. Квинт хотел ещё детей, но не вышло. – Она горестно пожала плечами. – Но он любит Спурия как родного, я уверена в этом, хоть он редко показывает свои чувства. Конечно, у них были некоторые разногласия, но у каких отца с сыном их не бывает? Вечно эти ссоры из-за денег… Конечно, Спурий бывает расточителен, а Фабии известны своей прижимистостью. Но не принимайте близко к сердцу те жестокие слова, что вы услышали от моего мужа – из-за этого ужасного несчастья мы оба на грани.
Вновь взглянув на портрет сына, Валерия грустно улыбнулась дрожащими губами:
– Мой маленький Цезарь! – шепнула она.
– Цезарь?
– О, вы ведь знаете, кого я имею в виду – племянника Мария, который прошлой зимой попал в плен к пиратам и сумел вырваться. Как Спурию полюбилась эта история! Цезарь стал его кумиром. Всякий раз, встретив его на Форуме, Спурий возвращался домой едва дыша и сразу ко мне: «Мама, знаешь, кого я сегодня видел?» А я лишь смеялась в ответ, зная, что в подобный восторг его мог привести лишь Цезарь… – Её губы дрогнули. – А теперь, словно став жертвой какой-то шутки богов, Спурий сам угодил в лапы пиратов! Потому я и зову его «мой маленький Цезарь», зная, что он настолько же храбр, и молюсь о благополучном исходе.
***
На следующий день я отбыл в Остию в сопровождении нанятых и снаряжённых Квинтом Фабием вояк – старых служак и освобожденных гладиаторов, не имеющих иных перспектив, кроме как убивать и рисковать собственной жизнью за умеренную плату. Всего в идущую вниз по течению Тибра лодку нас набилось пятьдесят человек. Наемники по очереди гребли, горланя солдатские песни и похваляясь подвигами на поле боя или на арене – если верить их россказням, то эта компашка изничтожила население нескольких равных Риму городов.
Во главе отряда стоял Марк – старый центурион Суллы с уродливым шрамом, тянущимся от правой скулы до подбородка через губы. Возможно, из-за этого ранения обычная речь причиняла ему боль – трудно было представить себе более молчаливого человека. Когда я попытался выведать, какого рода инструкциями снабдил его Квинт Фабий, Марк сразу дал понять, что мне надлежит знать лишь то, что он сочтёт нужным – а на данный момент это ничего.
Я был чужаком среди этих забияк. Стоило мне приблизиться – они тотчас отводили глаза, а когда я пытался завести разговор, мой потенциальный собеседник тотчас находил более важное дело, и я обнаруживал, что веду беседу с речным воздухом.
Однако одному из них я, похоже, пришелся по нраву. Бельбона – так его звали – остальные жаловали немногим лучше моего, потому что он, в отличие от них, был рабом, принадлежащим Квинту Фабию – тот послал его на подмогу прочим, сообразуясь с его внушительными размерами и силой. Предыдущий владелец тренировал его как гладиатора, но Квинт Фабий отправил его на конюшни. Этот здоровяк с шевелюрой соломенного цвета и обильной рыжеватой порослью на груди и подбородке был самым крупным в отряде – прочие шутили, что ему достаточно метнуться от борта к борту, чтобы опрокинуть наше судёнышко.
Полагая, что ничего толкового мне из него всё равно не вытянуть, я был удивлён его осведомлённостью. Он подтвердил, что юный Спурий не слишком ладит с отчимом.
– Между ними всегда было что-то вроде вражды. Госпожа любит мальчишку, а он любит мать, но что до господина, то пасынок ему словно бельмо на глазу. Что само по себе странно, потому как они во многом схожи, пусть и не родные по крови.
– Правда? А с виду он – вылитая мать.
– Да, и голосом, и жестами он тоже похож на нее, но сдаётся мне, что это не более чем маска – вроде солнечных бликов на холодной воде. В глубине души он не менее жёсткий, чем господин, и решимостью ему не уступит. Спроси любого из рабов, в чём-либо провинившихся перед ним.
– Может, в этом и кроется суть проблемы, – предположил я. – Они слишком похожи, и соперничают за внимание одной женщины…
Наконец судно достигло Остии, причалив к выдающемуся в Тибр короткому пирсу. За доками можно было разглядеть открытое море. Над головой кружили чайки, ветер приносил запах морской соли. Самые здоровые из наёмников подхватили сундуки с десятью тысячами золотых и погрузили их на повозку, которая направлялась к одному из прибрежных складов, сопутствуемая половиной отряда в качестве охраны.
Я полагал, что остальная половина ломанется прямиком в ближайшую таверну, однако Марк сохранил дисциплину, запретив покидать судно: расслабляться им предстояло на следующий день, после того, как будет освобождён заложник, и всего прочего, что за этим воспоследует.