Дом Весталок

- Мы себе места не находили! – снова вступила в разговор Валерия. – Мы написали нашему управляющему на виллу; он поднял на ноги всю округу, расспросил всех местных рыбаков, надеясь, что найдётся хоть один, кто знает хозяев той лодки; но так и не сумел ничего узнать.

- Местных рыбаков! – презрительно фыркнул Квинт Фабий. – Если ты, Гордиан, когда-нибудь бывал в Неаполе и его окрестностях, то знаешь, что это за народ. Потомки греческих колонистов, до сих пор цепляющиеся за свои нравы. Многие из них даже не говорят на латыни! Что до их нравов, то чем меньше о них говорить, тем лучше. Нечего и ждать от таких людей помощи в поисках римлянина, похищенного пиратами. Тем более, патриция.

- Совсем напротив, - возразил я. – Как бы ни относились местные рыбаки к патрициям, пиратов им любить не за что.

- Во всяком случае, мой управляющий не смог добиться от них толку. Мы понятия не имели, где Спурий и что с ним, пока не получили на днях это письмо.

Я снова принялся разглядывать папирус.

- Ваш сын пишет, что захватившие его люди - пираты с Сицилии. Мне это представляется весьма сомнительным.

- Но почему? – удивилась Валерия. – Разве они не совершают набеги на всём побережье – от Азии до Иберии?

- Но не в Италии. Никогда прежде не слыхал, чтобы сицилийские пираты сунулись на итальянский берег.

- Значит, теперь сунулись, - сказал Квинт Фабий. – Ты прав, это неслыханно; но говоря по совести, чему тут удивляться? Наш Сенат не решается ничего предпринять, вот они и обнаглели от безнаказанности.

- Допустим; но явиться за выкупом в Остию? В устье Тибра, откуда рукой подать до Рима?

- Какое это имеет значение – куда привезти выкуп? – срывающимся голосом произнесла Валерия. - Какая разница - плыть до самых Геркулесовых Столбов или просто спуститься на Форум? Мы должны сделать так, как они хотят, иначе они не отпустят Спурия.

Я кивнул.

- Ещё одно. До ид два дня. Сто тысяч сестерциев – это десять тысяч талантов. Вы успеете собрать такую сумму?

Квинт Фабий пренебрежительно фыркнул.

- Деньги не проблема. Скорее, это оскорбление – запросить всего-навсего сто тысяч. Хотя, – чуть слышно добавил он, - я не уверен, что мальчишка стоит даже этого.

Валерия яростно глянула на него.

- Будем считать, что я этого не слышала, Квинт! Да ещё при чужом человеке! – она бросила взгляд на меня и тут же опустила глаза.

Квинт Фабий пропустил её слова мимо ушей.

- Итак, Гордиан. Берёшься?

Я поглядел на письмо. Всё это мне совершенно не нравилось.

- Если дело в оплате, то уверяю тебя, я не поскуплюсь, - сказал Фабий, по-своему истолковавший мою нерешительность. – Я достаточно щедр и хорошо тебе заплачу.

- Размер платы всегда ключевой вопрос, - заметил я, хотя скудость доходов в последнее время и сумма, до которой возросли мои долги, вынуждали меня хвататься за предложенную работу практически на любых условиях.

- Я поеду один?

- С тобой поедут мои люди. У них будет оружие.

Я поднял руку.

- Этого-то я и боялся. Квинт Фабий если ты намерен освободить своего сына силой, прошу тебя, выбрось это из головы. Ради безопасности твоего сына и своей собственной я не стану в этом участвовать.

- Гордиан, я сделаю так, как решил.

- Тогда твои люди поедут без меня.

Он глубоко вздохнул.

- Значит, я посылаю тебя одного, ты передаёшь им деньги, они отпускают моего сына – и уходят с миром? Просто потому, что нет никого, кто решился бы схватить их?

- А ты собираешься их схватить?

- Хватать грабителей – одна из тех целей, для которых нанимают вооружённых людей.

Я покачал головой.

- Ладно, - угрюмо сказал Квинт Фабий. – Мне говорили, что с тобой можно договориться, если хорошо поторговаться. Как тебе такое условие: если ты передашь им выкуп в обмен на моего сына, а потом мои люди сумеют отбить деньги обратно, я плачу тебе двадцатую часть от выкупа? Сверх оговорённой платы?

Звон монет никогда не претил мне, а одна двадцатая от ста тысяч сестерциев равнялась пяти тысячам, что составляло пятьсот талантов.

- Пять тысяч сестерциев? – уточнил я, чтобы не осталось никаких недоразумений.

- Пять тысяч сестерциев, - повторил Квинт Фабий.

Пять тысяч хватит на то, чтобы расплатиться с долгами, починить прохудившуюся крышу и наконец-то купить телохранителя – что мне давно следовало сделать. И ещё останется ещё изрядная сумма.

С другой стороны, вся эта история скверно пахла.

В конце концов, я решил, что за пять тысяч плюс гонорар можно на время зажать нос.

После того, как мы окончательно договорились о размере оплаты, я спросил хозяев, не найдётся ли в доме изображения их сына, чтобы я мог узнать молодого человека при встрече. Квинт Фабий ушёл, предоставив отвечать своей жене. Валерия в ответ на мой вопрос вытерла слёзы и слабо улыбнулась.

- Йайа из Цибицен – она известная художница – сделала наш групповой портрет в прошлом году, когда мы всей семьёй были в Байи.

Она провела меня в соседнюю комнату и показала портрет, мастерски выполненный на дереве восковыми красками: слева Квинт Фабий, суровый и надменный; справа – радостно улыбающаяся Валерия; а между ними – на удивление миловидный юноша с тёмными волосами и голубыми глазами. И хотя на портрете все были изображены по плечи, можно было разглядеть, что юноша облачён в тогу.

- Этот портрет был сделан, чтобы отпраздновать совершеннолетие вашего сына?

- Да, верно.

- Он очень красив. Почти как ты. – Я сказал это, потому что так оно и было, а вовсе не для того, чтобы польстить ей.

- Все говорят, что мы похожи.

- Хотя вот тут, в складках у рта, немного проглядывает сходство с отцом.

Она покачала головой.

- Квинт Фабий не отец Спурию. Спурий мой сын от первого брака. Его отец, мой первый муж, погиб в гражданскую войну. Когда мы с Квинтом поженились, он усыновил Спурия и назначил своим наследником.

- Значит, он его отчим. А ещё дети у вас есть?

- Нет. Квинт хотел, но… - Она пожала плечами и тяжело вздохнула. – Но Квинт любит Спурия, как родного. Я в этом ничуть не сомневаюсь, хотя с виду иной раз этого и не скажешь. Между ними случаются размолвки; но разве между родными отцами и сыновьями их не бывает? Да, они нередко ссорятся из-за денег. Спурий экстравагантен в своих вкусах, не отрицаю, а Фабии известны своей прижимистостью. Но то, что сказал мой муж про Спурия – не принимай его слов всерьёз. Мы оба вымотаны до предела.

Она снова обернулась к портрету и прошептала дрожащими губами.

- Мой маленький Цезарь!

- Цезарь?

- Цезарь, племянник Мария. Тот, которого схватили пираты и держали, пока он не заплатил им выкуп; а он потом напал на них и разделался с ними. Спурий просто бредит этой историей. Молодой Цезарь стал его кумиром. Всякий раз, когда Спурию случалось увидеть его на Форуме, он прибегал потом домой и говорил: «Угадай, мама, кого я сегодня видел?» Что там было гадать. Цезаря, кого же ещё? Кем ещё он мог так восхищаться? Он во всём старается походить на него; и вот теперь …

Её губы снова задрожали, но она справилась с собой.

- Вот почему я зову его мой маленький Цезарь и, зная, как он храбр, молю богов, чтобы всё обошлось.

Назавтра я отправился в Остию в сопровождении целой армии наёмников Квинта Фабия. Наёмники эти были сплошь ветераны и вольноотпущенники из бывших гладиаторов, не способные зарабатывать на кусок хлеба иначе, как убивая других и рискуя своей шкурой за довольно умеренную плату. Было нас пятьдесят человек, и мы теснились в узкой лодке. Наёмники гребли по очереди, распевали старые солдатские песни и хвалились друг перед другом своими подвигами на полях сражений и на цирковой арене. Послушать их, так они поубивали столько народу, что хватило бы на несколько таких городов, как Рим. За командира у них был старый вояка по имени Марк, бывший центурион в армии Суллы. Лицо его, от правой скулы через обе губы и вниз к подбородку пересекал уродливый шрам. Возможно, из-за этого ему было трудно говорить; во всяком случае, он почти не раскрывал рта. Когда я попытался выведать у него, какие приказы дал ему Квинт Фабий, Марк этот недвусмысленно дал мне понять, что я буду знать не меньше и не больше, чем он сочтёт нужным мне сообщить; а считает он нужным не сообщать мне ничего – по крайней мере, пока.