Страница 18 из 23
* * *
…Тучный мужчина с лоснящимся лицом и длинными седоватыми волосами не спеша прохаживается вдоль пустой и звонкой от холода комнаты. Он стряхивает пепел толстой папиросы на вельветовый живот и по-хозяйски командует:
— Коля, вы совершенно не чувствуете цвета! Вы дальтоник, юноша. Нюра, да помогите же ему! «Оборону Царицына» сюда — напротив окна. «Котовский» светлее — его направо. Осторожно с «Кронштадцами» — свежая краска. Чапаева — в левый угол.
— Погодите, — сказал человек в мокром пальто и заляпанных грязью высоких сапогах. — Погодите вешать эту картину! — закричал он, перешагнув порог, и почти побежал к портрету.
— Выставка еще не открыта! — Великан сделал предупредительный жест рукой.
— Ерунда, — сказал человек. — Отдайте мне Чапаева.
— Вы сумасшедший… Что с вами? Кто вы?
— Ерунда, — повторял человек. — Какое это имеет значение? Не вешайте этот портрет. Отдайте его мне или продайте…
— Да кто вы такой? — ослабевшим голосом отозвался художник.
— Мне дорога каждая минута, — прошептал человек, поспешно выворачивая карманы.
— Спрячьте свои идиотские деньги, иначе я позову милиционера!..
— Плевать, — сказал человек, — если вы мне не уступите этот портрет, тогда… — И он отчаянно махнул рукою…
— Ладно, уговорили, — сдался художник. — Нюра, — позвал он. — В левый угол повесьте Буденного. А Чапаева заберет этот человек. Осторожнее, товарищ, очень тяжелая рама… Рама-то вам зачем?
* * *
В то утро, впервые за много дней, сквозь тучи пробились скупые осенние лучи. Призрачные, тонкие, они проникли сквозь щели ставень, заплясали на подоконнике, скользнули вниз, задержались на бледном лице ребенка, почти сливавшимся с подушкой… Мальчик открыл глаза.
Прямо на него с огромного портрета глядел Чапаев. Мохнатая папаха лихо сдвинута набекрень. Русая прядка упала на высокий лоб. За спиною бурка — словно Черное море. Чапай улыбался.
Мальчик чуть приподнялся на локтях, а потом… отбросив одеяло, спрыгнул с постели. Он пошатнулся на непослушных ногах, но вдруг ухватился за… солнечный луч и выпрямился. Крохотные пылинки, кружащиеся в солнечном луче, словно пули, кинулись врассыпную — ни одна не осмелилась ужалить. И дубовые половицы превратились в стремена, и беленький коврик — в лихого коня, а мягкие комнатные туфли — в ботфорты, и солнечный луч зазвенел вдруг, словно сабля, в его руке. И если бы мальчик оглянулся, то увидел бы, как сквозь приоткрытые двери следят за ним три пары удивленных, просветленных от счастья глаз и как дрожит у отца подбородок, рассеченный давним шрамом…
КИСЕЛЕВСКИЕ ТРАССЫ
— Вот ведь времечко настало, хай ему грець, — тяжело вздохнул Володя Киселев, и в сердцах сплюнул в радужную от солярки воду. — Ребята в море пойдут, стрелять будут, а тут — торчи на пирсе, нажимай на художественную литературу!
Я уже знал историю Володи. Родом он с Николаевщины — края корабелов и моряков. И, разумеется, с детства мечтал о голубых океанских просторах, видел себя то на капитанском мостике, то за штурвалом бригантины или в орудийной башне линкора. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, но вдвойне плох тот, кто только мечтает, но ничего не предпринимает для этого. А посему Володя усиленно готовился к морской службе — учился гребле, плаванью, прыжкам в воду, и в школе многие одногодки и даже старшеклассники ему завидовали.
И надо же случиться беде: однажды, прыгая с высоковольтной опоры в Буг, не рассчитал Володя высоты, крепко ударился о воду, повредил позвоночник.
Выходили врачи парня, и со временем этот неприятный случай забылся.
После окончания десятилетки работал Володя трактористом, но мечте своей не изменил. И когда пришло время уходить на воинскую службу, он утаил от медкомиссии последствия своего неудачного «пикирования» с высоченной опоры в Буг и многомесячной больничной маяты. Долгожданная мечта сбылась: отлично окончив учебное подразделение, он прибыл на торпедный катер.
Прошло время. Старшина второй статьи Владимир Киселев, отличник боевой и политической подготовки, был назначен командиром отделения комендоров. И вскоре в подразделении заговорили о том, что на катере, которым командует лейтенант Геннадий Иванов, есть круглолицый, усатенький комендор, чьему меткому глазу мог бы позавидовать знаменитый охотник Дерсу Узала…
Вот только злополучный давний прыжок нет-нет да и напоминал о себе. И однажды в море, при сильной болтанке, Киселеву стало плохо. В базе врачи определили: болезнь скоро пройдет.
Но в штормовую погоду выходить в море категорически запретили…
* * *
— По местам стоять, со швартовых сниматься!
Отступил, отодвинулся родной причал. Ветер ударил в грудь, запел, загудел в вантах. Вздыбился за кормой белый бурун. Густые барашки потянулись навстречу. Катера вышли в открытое море. Головным идет катер под командованием лейтенанта Геннадия Иванова.
Увеличены обороты двигателей. Катер вышел на крылья и стремительно понесся по вспененному морю. В те короткие мгновения, когда сквозь облака проглядывало солнце, за бортом вспыхивала радуга.
— Стрельба предстоит не из легких, — сказал мне Геннадий Александрович, стирая с лица брызги белоснежным платком, — болтанка сильная…
Глаза командира светились радостью. Мне понятна эта радость: во-первых, Геннадию Александровичу лишь через месяц «стукнет» 23 года, и на корабле есть даже матросы и мичманы постарше его. А во-вторых, он совсем недавно назначен командиром боевого корабля, и эти стрельбы для него — серьезное испытание.
А пока торпедный катер идет в походном строю и каждый член экипажа занят своим делом. Несмотря на штормовую погоду, уверенно несут свою нелегкую вахту мотористы мичман Виктор Гончарук, старшие матросы Михаил Зуев и Павел Кусов и совсем еще молодой матрос, мой земляк Саша Белоконь. На руле, четко выполняя команды, стоит первоклассный специалист, старшина 1-й статьи Владимир Опацкий…
Боевая тревога! Радиометристы сообщают: цель обнаружена. Взоры всех, кто находится на мостике, устремлены в небо. В глазах командира вспыхивает мальчишеский азарт!
— Обнаружившему самолет — дополнительный «борташ»! Комендора — к орудию! Эх, Киселева бы сюда!
Конечно, моряка-катерника дополнительным бортпайком не удивишь, хотя состоит он из довольно лакомых вещей. Всех, кто находился на мостике, удивило нечто другое:
— Товарищ командир, разрешите стрельнуть!
Просьба прозвучала совсем не по-уставному. А лейтенант аж вздрогнул, услыхав этот голос. В беретке со звездой, в ладной «канадке» Киселев стоял перед командиром, смущенно улыбаясь. Глаза лейтенанта сурово сузились:
— Вы откуда взялись?
— Ясное дело — из кубрика. Нешто тут усидишь в береговой базе — стрельбы ведь ответственные! Товарищ лейтенант, дайте стрельнуть, а потом уж нака…
И тотчас, будто забыв обо всем на свете, закричал громко:
— Справа по борту — самолет! Дистанция…
— Ладно, — сказал лейтенант Иванов. — Вернемся в базу — разберемся. Киселев — на колонку!
Самолет то появлялся, то прятался в низких кучевых облаках. Зато на их белесом фоне была отчетливо видна длинная «колбаса» — конус.
Быстро, уверенно действовал Владимир Киселев. Стволы артустановки послушно повиновались каждому его движению. И вот, разрывая воздух протяжным громовым раскатом, огненные трассы устремились к конусу. Тут уж никто не мог оставаться равнодушным. Молодой помощник командира лейтенант Виктор Сапрыкин в одной рубашке с погончиками тоже выскочил на мостик — под проливной соленый водопад…
Вскоре стало известно, что артрасчеты всех катеров отстрелялись с высокой оценкой. Но лучше всех стрелял старшина второй статьи Владимир Киселев. Старший начальник лично передал по радио благодарность старшине.
— Что ж, победителей не судят, — сказал лейтенант Иванов, крепко пожимая Киселеву руку и вручая дополнительный «борташ», — с отпуском вас, старшина!