Страница 10 из 18
– Смотрите, как испугали-то! Насмерть ведь! Сколько годов рос ведь парень, ни разу в жизни под себя не ходил, а тут, смотрите, батюшки родные, обмочился…
Растрёпанная, всё ещё в толстом платке на плечах, мама голосила, прижимая его к себе, застывшего от стыда и молчаливого.
– Ищите чего где хотите, везде, всё коробьте, а сына я вам не отдам!
Глебка ровно, как столбик, встал около мамы на пол, в носках, в мокрых между стиснутых ног синих ситцевых шароварах.
Большой милиционер недоверчиво освободил подол его фланелевой рубашонки, умело вздёрнул руки Глебке вверх, провёл под ними ладонями.
Чёрный, в шляпе, кашлянул, брезгливо поморщился, стараясь не глядеть в их сторону.
– Ладно, ладно, без истерик только тут мне… Понимаете же, сегодня не прежние времена. Справимся и так. Соседей вон к окнам сколько понабежало…
К темноте милиционеры управились.
Кровати, и мамину с отцом, и ту, на которой с самого детства спал Глебка, они переворачивали несколько раз, пододеяльники разорвали, вата из подушек серыми грудами валялась на голых полосатых матрацах.
Большой милиционер к вечеру вконец упрел бесполезностью поисков и очень часто наклонялся к своему чёрному начальнику, краснея обширным и давно уже потным лицом.
Наконец тот сильно хлопнул ладонью по столу.
– Всё! Хватит.
Решительно встал, усмехнулся в сторону большого милиционера.
– С утра – ко мне. С объяснениями по поводу провала операции. Молчать!
И грузовик, и чёрная легковушка скоро уехали.
Кочегар с женой ушли.
Посреди выстуженной, разорённой, комнаты остались только они: мама, Глебка и отец.
Отец – в крови напоследок, на прощанье, разбитого ему милиционерами лица.
Мама – в слезах, с затёртым жалобным взглядом.
Глебка – рядом с ними. Застывший холодным тельцем, с вытаращенными неподвижно голубыми глазами, он так и стоял, напрягаясь стиснутыми в коленках ногах.
– Ну и что теперь? Как жить-то?! Вечно, что ли, такие истории продолжаться с нами будут?
Мама говорила негромко, а отец всё никак не мог отодвинуться от стены и встать рядом с мамой в полный рост.
– Ну, ты, мать… ты, это самое… не волнуйся, особо-то… Я и сам, честно говоря, не в курсах, чего они набросились-то на меня, с какой такой стати…
– Чего, чего… Толстомордому этому, начальнику милицейскому, я ещё с первого раза приглянулась! Вот он и старается тебя снова куда подальше упрятать…
С веником в руках мама выглядела мирно, но от её слов Глебка снова сильно зарыдал.
– Мама, мамочка, не надо так! Папа!..
Отец нахмурился, посмотрев на то, что стукнуло об пол у ног Глебки.
Из той самой шароварной штанины, из левой, с разорванной внизу резинкой, выпал нож.
Красивый, с разноцветной ручкой.
– Вы только не ругайте меня, ладно?! Мамочка, я ж нарочно описался, я же не просто так, вы только не ругайте меня, ладно, я сам его взял… Я просто хотел поиграть… папа, потом на место положить… Тебя же не из-за этого ножика милиционеры били, правда же, не из-за него?! Я думал, что большой милиционер тебе подарок приготовил, а потом я спал, а он рассердился… Я боялся, что меня в милицию заберут, если признаюсь про ножик-то, а потом в тюрьму посадят… А я не хочу в тюрьму, не хочу на левый берег! Я же только поиграть, папочка, мама… Я и описался нарочно, чтобы меня не обыскивали, чтобы ножик не нашли! Простите меня, пожалуйста!.. Ма-а-ма…
Ещё недавно казалось, что все слёзы в их семье на сегодня уже закончились, но Глебка ревел с такой силой, что отец всё-таки с трудом поднялся с пола, подковылял к окну и плотней прикрыл не до конца разбитую форточку.
– Тихо ты! Тише…
Отец нагнулся к Глебке и, неловко приобняв, сел у его ног.
– Этот нож-то, что ли?
– Д…, да…
– Не реви ты! Говори толком! Откуда он у тебя в штанах-то образовался?
Глебка никогда не врал отцу, ни слова не придумал и на этот раз.
После его рассказа залилась слезами уже мама, скрипел зубами, тихо матерясь в сторону от сына, разъярённый подлостью милиционеров, отец.
– Ты хоть понимаешь, шпингалет, что от срока меня, от немерянного, своими мокрыми штанами сегодня спас?!
Уже поздно, отходив большими шагами по скрипящему полу и навздыхавшись, отец начисто умылся, а мама после всего вволю намазала его зелёнкой.
Родители легли, погасили свет.
Глебка не спал.
Отец тоже вставал покурить в прихожей.
Возвращаясь, встал возле Глебки, высокий, в трусах, в майке.
– Вижу, не спишь… Переживаешь? Да-а, уж…
Помявшись, отец присел на край кровати к Глебке.
– Ты, это самое… Как только со своими соплями справишься, выздоровеешь, давай-ка мы с тобой на рыбалку вместе двинем, на Волгу, а?! С ночёвой, согласен? Я места уловистые знаю, лодку на пристани у знакомых для нас возьму… Или, если хочешь, поедем на Жареный бугор, на бурлацкие раскопки, деньги старинные искать, а? Я, когда мелким был, много чего интересного там находил.
– Хорошо.
Глебка привстал, опёрся локтем о подушку.
– Папа, ты только никому, даже мальчишкам нашим во дворе, ничего не говори, ладно? Про штаны, ну, что мокрые они у меня были, ладно?..
– Эх ты, малёк! Замётано!
Отец пятернёй взъерошил Глебке волосы, прижал к себе.
И блеснули в ночном неверном свете то ли стальные зубы, то ли невозможные и поэтому непривычно странные отцовские слёзы.
В том далёком чудесном детстве Глеб часто расстилал на полу географическую карту и мечтал обязательно написать там маршрутами своих будущих путешествий и приключений собственное имя.
Но все мальчишки непременно когда-то взрослеют.
Пришла пора и он уехал.
Надолго, на другой край земли.
С решительностью, как и приходилось ему делать многое другое потом, Глеб, закончив школу, вырвался из своего тихого, тесного Рыбинска на свободу и стал моряком.
Он, книжный мальчишка, искренне верил в возможные чудеса, поэтому они с ним и случились.
Именно тогда произошли события для того времени и тех характеров несколько непривычные, но Глеб был этому только рад.
В стремительный век компьютеров и электричества ему повезло.
Однажды он встретил и полюбил всей душой Корабль – огромный парусник из породы винджаммеров, выжимателей ветра, который давно уже перестал быть стремительной гоночной стрелой и остался для многих просто украшением океанов, мирной легендой.
Всё началось с мореходки в далёком городе.
Всего через десять дней после зачисления их, юнцов-первокурсников, послали на практику, обещали сразу же отправить в плавание. К учёбе они даже не успели приступить, из впечатлений первых дней в мореходке остались лишь яркие обрывки.
Их, курсантов, погрузили в вагоны, повезли в чужой город.
Запомнилась дорожная брусчатка в незнакомом порту, по которой они долго шли к причалам.
В тот момент, когда Глеб увидел Его, то, наверно, тоже громко кричал вместе со всеми. Детство выплескивалось из мальчишек-курсантов криками, суетой, нарочитым наглым прищуром.
Глеб тогда подумал: «Не обманули!».
Они двигались тесным строем меж длинных складских стен, поворачивали под портальными кранами, сбивались с шага на рельсах, а Он – приближался… Кончились плоские казённые крыши, расстелился бетонный берег. За ровной кромкой виднелась тёмная вода.
У низкого причала стоял огромный величественный Корабль.
Множество толстых чистых канатов прижимали его к камню.
Злой чёрный корпус чуть присел, готовый к желанному прыжку. Сильным и хрупким переплетением взметнулись мачты, стремительной точностью линий светилась белая полоса на борту.
Что помогло Глебу запомнить Его тогда?
Утреннее солнце из-за спины, тревожно острые портовые запахи, пустынный причал? Будто и не было рядом стаи таких же мальчишек, как он, вроде и затихло в момент всё, что до этого шумело…