Сколько стоит?

Нина сделала глубокий вдох через нос, затем пробормотала:

- Я сделаю... все, что ты скажешь, если только позволишь мне увидеть моего парня. Я хочу видеть Лукаса.

 - У твоего парня длинный язык, поэтому мне пришлось его усмирить. Но он жив. Жив и здоров. Мы пристегнули его к кровати в спальне наверху. Он в порядке.

Нина взглянула в глаза Мика, пытаясь понять, правду ли он говорит. Было трудно что-либо прочесть в его взгляде, но ей казалось, что он не лжет. Или ей хотелось так думать. Она молилась, чтобы так и было, тогда бы у нее оставался шанс на спасение.

Мика сунул ей в рот маленький квадратный листочек бумаги, протолкнул его и зажал девушке челюсть.

- Глотай, - сурово сказал он.

Листочек прилеп к небу, и Нина попыталась отлепить его языком. Проведя по нему кончиком языка, она не почувствовала никакого вкуса, и сглотнула его.

Мика отпустил ее челюсть.

- Рад, что ты решила последовать моему совету и быть послушной. ЛСД только поможет тебе в этом.

Глаза Нины расширились, и она, заикалась, пробормотала:

- Л-ЛС... ЛСД?

О, Господи. Он накачал меня наркотиком! Для чего? Зачем?

Ее нижняя губа дрожала, а по щекам потекли слезы. Кроме марихуаны, она редко употребляла наркотики. И хотя она и раньше баловалась тем же ЛСД, сейчас девушка боялась последствий употребления галлюциногенных препаратов в такой ужасающей неопределенности. Она стала отрыгивать, пытаясь вызвать рвоту.

- Не делай этого. Если тебя вырвет, я заставлю съесть тебя свою блевотину, - предупредил шериф. - Я не хочу этого делать, но не позволю устраивать беспорядок в доме моего отца. Понятно?

Нина посмотрела на Мика, потом на Эстер, и снова на Мика. Она была привязана к распятию и окружена маньяками. Ей ничего не оставалось делать, как кивнуть, обреченно поняв, что сопротивление сейчас бесполезно.

- Хорошо. Кроме того, тебе понадобится ЛСД в твоем организме. Он поможет тебе справиться с болью. Эффект наркотика ты почувствуешь только через двадцать, может быть, тридцать минут. Потом у тебя будет слюноотделение. Это именно то, что нам нужно.

Боль - это слово эхом пронеслось в ее голове. Она нервно рассмеялась, глядя на свои босые ноги. Она смеялась и ругала себя за доверчивость, что поверила ему, что если будет подчиняться ему, то он пощадит ее, не сделает ей больно. Но не для того они привязали ее к гребанному распятью, чтобы просто смотреть на нее. С самого начала так и было задумано – обездвижить ее и мучить.

- Что... что... Что ты собираешься со мной сделать? – сквозь истерический смех, заикаясь, смогла проговорить Нина.

Мика повернулся к Эстер и сказал:

- Принеси поднос. Пора начинать. - Когда его вторая жена отошла за штору, шериф повернулся к Нине. - Я собираюсь причинить тебе боль. Я не собираюсь тебя убивать, я причиню боль. Видишь ли, последние несколько лет я проверял одну теорию и, кажется, не ошибся. Конечно, мне нужны... обширные испытания, прежде чем я смогу сказать, что моя теория верна. Я считаю, что боль - эмоциональная и физическая - вызывает чрезмерное выделение слюны. Это моя теория. Итак, я собираюсь с помощью пыток вызвать у тебя чрезмерное слюноотделение.

Нина покачала головой и застонала:

- Нет, нет, нет. Пожалуйста, я дам тебе свою слюну. Ты... Тебе не обязательно причинять мне боль... Ты...

- Не стоит умолять меня. Своего решения я не переменю. Просто смирись. Так будет легче, - перебил девушку Мика, взмахнув рукой.

Занавески снова с шумом распахнулись и Эстер подошла к распятию, держа в руках металлический поднос. На подносе лежали тонкие палочки и пустая стеклянная банка. От палочек исходила гнилостная вонь, как от тухлых яиц, смешанных в бочке с нечистотами и человеческими останками. Женщина держала банку под подбородком Нины, а другой рукой удерживала поднос.

Взяв одну из палочек, Мика пояснил:

- Это бамбуковые шпажки, смоченные в сере. Они тонкие, но прочные. Сейчас будет жечь.

Шериф схватил Нину за левую руку. Он крепко сжал ее указательный палец, не давая ей вырваться из хватки. Прежде чем она успела произнести хоть слово, он воткнул острый кончик шпажки ей под ноготь, отчего раздался хрустящий треск. Ноготь окрасился кровью и треснул посередине.

Нина вскрикнула от боли, глядя на свою руку. Шпажка, смоченная серой, вонзенная под ноготь, принесла с собой агонию. Жгучая боль разлилась по всей руке. Слезы хлынули из глаз девушки, но вместо повышенного слюноотделения она почувствовала, что во рту пересохло.

Мика схватил ее за средний палец, затем воткнул еще одну шпажку под ноготь. Тонкая палочка вошла под основания ногтя и пронзила палец так глубоко, что почти пропорола палец до дистального межфалангового сустава. Кровь окрасила треснувший ноготь, но тот не отломился.

Нина снова вскрикнула и задрожала. Она крутила запястьем и дергала рукой, безнадежно пытаясь освободить конечность из хватки шерифа и не дать ему искалечить свои пальцы. Но усилия были бесплодны.

Когда Мика воткнул еще одну шпажку под ноготь ее безымянного пальца, Нина закричала:

- Остановись! Пожалуйста! - Она хрипела и стонала, не в силах выдержать хоть толики этой адской боли. - Мне... мне... мне больно... Пожалуйста, это... это больно! – заикаясь и захлебываясь в рыданиях, бормотала девушка.

Засунув следующую шпажку под ноготь ее мизинца, Мика рявкнул:

- Слюни!

Нина истерически всхлипнула. Закрыв глаза, она опустила голову и пустила слюни в банку. Липкая слюна медленно заполняла банку. Теория шерифа оказалась верной, сухость во рту после первого приступа агонии сменилась потоком слюны, которая, стоило ей раскрыть рот, полилась, как из-под крана.

Мика схватил ее за большой палец и воткнул еще одну шпажку ей под ноготь. Хриплый вздох вырвался из губ пленницы. Она кашляла и хрипела, задыхаясь в нестерпимой пытке. Резкая боль в пальцах отозвалась во всем теле. Нина почувствовала покалывание во всей левой руке. Боль была невыносимой, как будто миллион игл засунули ей под ногти и продолжали вбивать.

   Наблюдая за ее конвульсирующими пальцами, Мика сказал:

- Не я придумал этот способ пытки, поэтому не хочу ставить его себе в заслугу. Мой отец рассказал мне о нем, когда я был моложе. Он утверждал, что был свидетелем этого во время своих путешествий по нескольким азиатским странам. Полицейские засовывали бамбуковые палочки под ногти подозреваемым, чтобы выбить у них признание. Представь себе, если бы полиция делала то же самое здесь. Такое даже представить невозможно, правда?

Он схватил шпажку, торчащую из ее указательного пальца, затем надавил на нее. Шпажка немного согнулась, а затем ноготь соскочил с пальца под давлением.

Пока Нина кричала от боли, Мика удовлетворенно отметил:

- И это срабатывало. Они всегда получали признания, которые хотели. Я тоже получу то, что хочу. Продолжай пускать слюни. У тебя хорошо получается.

- Прекрати! О, Боже, я... Я не могу дышать! Пожалуйста, это слишком!

- Если ты можешь кричать, ты можешь дышать.

Мика нажал на шпажку под ногтем мизинца. Тонкая палочка согнулась под давлением, а кончик еще глубже вонзился в ее нежную плоть. Вместе с криком Нины раздался тихий треск, затем ноготь отломился. Половина ногтя осталась на пальце, другая половина упала на пол перед ботинками шерифа.

Мика продолжал отщелкивать ногти один за другим. Эстер не обращала внимания на жестокую пытку и крики девушки, сосредоточившись на сборе слюны. Она держала банку под подбородком пленницы, несмотря на ее неистовые метания. Нина корчилась и билась в конвульсиях на распятии. Пытка была невыносимой.

Глаза Нины выпучились в агонии, когда последний ноготь на ее левой руке отломился. Она медленно повернула голову и посмотрела на свою руку. Кровь капала с кончиков пальцев, как красная краска с пальцев рисующего ребенка. Жгучая боль не только не утихала, она казалось, охватила каждый нерв в ее теле и причиняла невыносимые страдания.