Обыкновенный принц

Полуоткрытые губы и тяжёлое дыхание прошлись ажурной полосой от виска к её губам и осторожно прильнули:

— Кто ты? — выдохнули в неё и, больше не выясняя желанных подробностей, захватили безвольный рот и язык в сладкий плен.

*****

Некоторые алатеррские подруги Алисии верили, что магия предопределения Создателя подобна двум разнополюсным магнитам. В принципе, каждая драконица до определённого возраста надеялась, что однажды её полюбит великий алатус, и вспыхнет пламя обоюдной страсти. Но проходило время, и “великий алатус” оказывался таким же посредственным, как и остальные, не хуже, но и не лучше. Да и откуда взяться великим? Если бы алатусы потеряли способность превращаться в драконов, тогда, наверное, их полёты стали бы всего лишь поводом для детских книг с легенами и сказками в обрамлении красочных иллюстраций.

Алатусы не могут путешествовать по мирам уже две или три тысячи лет. Разве не вызывает смех человек, который, защищаясь, строит вокруг себя клетку и называет это своим домом? На неформальных собраниях философского клуба, куда Алисия ходила от скуки да поупражняться в метафорах, часто рассуждали о высокомерии власть имеющих алатусов. Понятное дело, в высокотехнологичном мире меньше магии, по той же причине и алатусы вырождаются. А тех, кто появляется на свет без крыльев (и более того, без Тени!), давно перестали называть дизалатусами — присвоили почётное звание “потомки древних”, проще говоря, люди. Потому-то оставшаяся сотня крылатых цепляется за наследие предков. Браки с простыми стали редкостью, алатусы натужно стараются возродить славное прошлое.

И всё равно магию с каждым поколением сложнее притягивать, собирать на, хотя бы, артефакты для пограничников. Драконья ипостась уже просто летает — не становится сгустком магии. А человеческая вынуждена трудиться с утра до вечера, чтобы вечером произнести молитву Создателю и выпросить у него крохи чуда. Вся надежда на то, что молодое поколение, спящее в своих колыбелях в Центре Восстановления, лет через двести или даже восемьсот, если повезёт, появится на свет сильными алатусами, и тогда Алатерра, возможно, возродится.

При всех этих обстоятельствах правящая верхушка, Совет Представителей и просто алатусы в возрасте — все стараются влачить праведный образ жизни: не лгут, не нарушают законы, говорят, что надо, едят, что требуется для улучшения магических потоков, ходят пешком, чтобы не загрязнять воздух электронными отходами человеческого транспорта, устраивают вечера благотворительности, отчаянно ищут нуждающихся; сдают крохи заработанной магии на артефакты НК (“незапланированных катастроф”, как война, например)... О боги, неотвратимо скучно жить в Алатерре тем, кто рождён бунтарём!

Алисия поняла, что её так сильно раздражало в Тео-мастере. Он словно подражал алатусам, от которых она сбежала. Такой же принципиальный и серьёзный. Не убивает, потому что “все живы”, обрабатывает рану мудаку, которому сам же выбил глаз. Ни разу его не видели смеющимся, заигрывающим с алазонками (после того, как Алисия почистила ему память). Не перегибающий палку, всегда знающий, когда остановиться. Позволил старику Рифелуру подозревать себя в слабости, лишь бы не нажить врага в лице мастера Сергия... Словно боится вмешаться в историю, в которую попал случайно, если верить слухам.

Ночью он не изменил себе. Довёл до исступления пробравшуюся к нему алазонку, сам изнемог, но остановился, когда губы наткнулись на запёкшуюся тонкую полоску на шее Алисии. Вздрогнул, будто его током ударило, уткнулся лицом в девичью грудь, ещё прикрытую ночным платьем, и вцепился судорожно в её плечо:

— Айя... Надо остановиться! — горячо выдохнул, а у неё тело уже было готово дойти до финала. Руки сами собой вцепились в мягкие волосы Тео, нога запрокинулась на него, примагничивая к себе.

— Почему? — застонала Алисия. Он молчал, и она мстительно стиснула короткие пряди в пальцах, Тео замычал. — Больно?

— Конечно, больно. И завтра будет больно, — несерьёзно, издав смешок, он откликнулся, по-прежнему не отнимая своего лица от её груди. — Убери ногу, иначе я совсем потерять контроль.

— Теряй...

Нечленораздельно ругнувшись, он всё-таки освободился из объятий и сел:

— Айя, несколько часов назад ты испытать сильный потрясение. Я тебя понимать — ты хотеть защита, ты не прийти в себя до конца. Но сейчас ты хотеть, чтобы я повторил насилие. Нет! — он полез к задёрнутым портьерам на алькове, намереваясь выбраться из него. За его одежду ухватились, тормозя побег.

— Я сама к тебе пришла! — облизывая пересохшие губы, сказала она. Жар в теле, требующий ласк, не утихал, а сильнее разгорался из-за отказа.

— Без любовь это насилие! — уверенно отрезал он и ускользнул. За портьерой послышался шорох надеваемой одежды и его спокойный голос. — Я отослать дозорных с наш этаж, и ты уйти к себе, Айя.

Когда она вернулась в свою холодную постель, остыв благодаря ледяному каменному полу коридора, только тогда до неё дошёл смысл сказанного, и стало стыдно. Кровь успокоилась и уже не требовала постыдного. Безродный отшибленный мастер озвучил то, к чему она сама стремилась.

— Как же я посмотрю ему завтра в глаза? — вспоминая Иву и её совесть, Алисия накрылась покрывалом с головой, словно это могло помочь спрятаться от самого жестокого — неотступных мыслей.

На следующий день мастер вёл себя, как обычно, не выдавая эмоций, не выделяя Алисию среди прочих. “Вот это самообладание!” — уязвлённо думала она. Она, получившая не только превосходное образование, но опыт на всевозможных психологических курсах по выживанию. И вдруг какой-то безродный (ну, не мог же его Иэн сделать таким?!) двумя фразами вернул её в действительность!

Теперь она прилежнее наблюдала за ним, пока не поймала себя на восхищении. Этот Тео оказался сложившейся мудрой личностью, тем, кем пытались стать все друзья Алисии, Энрике и она сама.

А потом, через несколько дней, случилось одно странное событие, которое окончательно поставило жирный восклицательный знак рядом с именем мастера Тео. И Алисия поняла: нет, другого решения быть не может, этот мужчина будет её первым, рано или поздно. Как бы ни ругался Энрике по этому поводу.

*****

Появления Её величества ждали с трепетом — что она скажет на случившееся. Кассандра прилетела вместе с Самар-эве дня через три и отбыла следующим утром. Алазонок и мастера королева не ругала, наоборот, отметила, что даже если считать одну алазонку против одного опытного сильного мужчины, то для девушек это успех, боевое крещение. Пожелала улучшить физическую форму — и на этом всё. Алисия вспомнила язвительные шутки про “игрушки” королевы. И действительно, так скупо проявлять интерес к вещам, которых настойчиво добиваешься...

“Ну и бездна с тобой, мне главное — во дворец попасть”, — устав ломать голову над странностями, она отмела то, что пока не имело объяснений, и сосредоточилась на происходящем — тренировках, наблюдении за мастером и ожидании встречи с Арженти, которая должна была состояться в ночь с субботы на воскресенье. Не очень удобное время, потому что суббота предназначалась для помывочного дня, а оборот в дракона оставлял неприятное последствие — лёгкий запах на коже, который собирался в полёте от окружающих вещей и даже ветра. Поэтому-то алатусы после оборота старались принимать душ, и неизвестно было, есть ли здесь, на Острове, какой-нибудь ликтор под прикрытием или артефакты, чтобы улавливать ароматические флюиды.

Как минимум Ива могла принюхаться, ведь все будут благоухать чистым телом, а Айя источать непонятные резкие запахи. Кое-как алазонки уговорили её вернуться к подруге — из лучших побуждений, ради обоюдной поддержки и безопасности.

За час до встречи с серебряным принцем на связь вышел Энрике. У мужчин, как обычно, выдалась “славная охота”: из казематов вытащили какого-то удивительно старого алатуса, частично безумного, путающего реальность с фантазией, однако отчётливо ненавидящего Либериса. Временно этого Рэмироса отправили на реабилитацию в заячий домик к Грэйгу и Аннике, которые прекрасно понимали томившегося вечность — примерное количество лет и даже обстоятельства своего плена безумный Рэм не смог пояснить. За него красноречиво говорили следы множественных старых пыток, а из новых — только высохшие вены, из которых ликторы выкачивали кровь для своих злодейских артефактов и замыслов.