Страница 41 из 59
— Я расскажу всю правду о моей супруге только в микрофон и камеру, чтобы она слышала и боялась. Это мой принцип — говорить правду в глаза всем и каждому. Я никого и ничего не боюсь, — отрезал Майдановский.
— Тогда наша программа на сегодня? — я вопросительно посмотрела на мастера.
— Обедаем вместе, сейчас, тут неподалеку есть неплохой ресторанчик «Муза», туда часто заглядывает местный интеллектуальный бомонд. Потом вы отправляетесь к себе в гостиницу, переодеваетесь в вечернее платье. Вечером мы смотрим спектакль в этом театре — вы приехали писать не только обо мне, знать надо и театр, где я сейчас творю, поэтому все вполне естественно. А ночью по обстановке. В «Центральную», мне кажется, ближе, чем до моей хаты! — он опять улыбнулся одними губами.
— Принимается! — удовлетворенно хмыкнула я.
— Тогда пойдемте пригласим Вадима, он мой друг еще со студенческой скамьи. И труппе вас надо представить, а то всех любопытство распирает, с кем это Майдановский кокетничает почти час.
Мы вышли из репетиционного зала и отправились в противоположный конец длинного коридора, где располагались кабинеты театрального начальства.
— Кстати, а что сегодня за спектакль вечером? — поинтересовалась я, когда мы проходили мимо информационного стенда со сведениями о текущем репертуаре, занятости актеров, объявлениями профкома и прочей бюрократической мелочью.
— «Темные аллеи» по циклу рассказов Бунина. Поставил сам Чебышев. Ему будет приятно, если вы изъявите желание посмотреть инсценировку, — пояснил Кирилл.
В кабинете главрежа, куда Майдановский без стука открыл дверь, клубился народ. Человек семь театральных деятелей, профессии которых мне, не считавшей себя театральным завсегдатаем, определить с ходу было трудно.
— С чувством глубокого удовлетворения констатирую, что Надежда Александровна сумела растопить ледяное сердце нашего сурового мастера и вступить с ним в первый профессиональный контакт! — витиевато приветствовал нас главреж.
— С любезной подачи Кирилла Лювовича я узнала, что сегодня вечером на большой стене идут бунинские «Темные аллеи» в вашей постановке. Мне просто очень интересно посмотреть эту вещь, — напросилась я на вечерний спектакль.
— Весьма польщен. Нет ничего проще. Кирилл Львович, надеюсь, вы взяли шефство над нашей московской гостьей? Тогда за пятнадцать минут до начала спектакля встречаемся у меня, а потом вместе идем в директорскую ложу…
Глава пятая
ПРИЯТНОЕ С ПОЛЕЗНЫМ
Вернувшись в гостиницу после обеда, чуточку отдохнув и начав прихорашиваться по случаю вечернего выхода в театр, я непроизвольно начала волноваться. Кто-то из великих полководцев сказал: не верьте солдатам, утверждающим, что они не испытывают страх перед сражением. Но мое волнение не назовешь страхом. В каждой профессии есть доля риска. Но, оказывается, по данным ЮНЕСКО, самыми опасными нынче на нашей планете являются профессии летчика-испытателя и космонавта, тут, как говорится, без комментариев, на втором месте в мире по профессиональной смертности идут журналисты — уж слишком много их гибнет в районах конфликтов и от рук наемных убийц. На третьем же месте представители одной из самых мирных профессий — учителя.
В моей профессии сыщика доля риска — сама собой разумеющаяся составная часть. Но одно дело рисковать в скоротечном поединке с противником, против которого у тебя есть болевой прием карате, пистолет с полной обоймой патронов, а другое — рисковать постоянно, несколько дней подряд играя под присмотром бдительного ока соперницы.
Надев длинное вечернее платье из темно-зеленой блестящей ткани, сшитое по последней моде — целомудренно прикрывающее перед, со спины оно имело глубочайший разрез, заканчивающийся в районе бедер, — и поправив прическу, я с инстинктивной дрожью в пальцах распечатала набор золотистой бижутерии и водрузила на места серьги, кулон и кольцо.
С платьем украшения сочетались оригинально. Но теперь ежесекундно я и окружавшие меня люди были в прямом эфире Тамариного «телевидения». Ладно, играть — так играть!
В 18.10, за двадцать минут до начала спектакля, я вошла в знакомый служебный вход театра. Майдановский уже ждал меня с замечательным букетом алых роз в руках. Благосклонно приняв цветы, сняв шубу, подав левую руку мэтру, я прошла вместе с ним в кабинет главрежа.
Поболтав на отвлеченные темы несколько минут, мы направились в зрительный зал. Галантно пропуская меня вперед в дверь, Чебышев наконец-то рассмотрел мою обнаженную спину. Боковым зрением я увидела его вздернутые брови — верный признак шока. Что ж, выходит, я еще в состоянии производить неотразимое впечатление на мужчин среднего возраста.
Спектакль — попурри по рассказам Ивана Бунина «Темные аллеи» — располагал к выполнению моего «боевого задания» — соблазнения столичного мэтра. Вадим Спиридонович инсценировал рассказы в весьма откровенной манере. Декорации во втором действии изображали мастерскую художника. Повсюду висели картины и черновые наброски к ним, в углу стоял мольберт с кистями. Актриса, во всем сером, лицо, закрытое вуалькой, с интересом рассматривала картины юного художника, с восхищением следившего за ней.
— Галя, что с вами сделалось?
— А что?
— Вы и всегда были прелестны, а теперь прелестны просто на удивление!
— Как у вас тут хорошо, таинственно, какой страшно большой диван! И сколько картин вы написали, и все Париж…
Актриса, играющая роль Гали Ганской, порхает от одной картины к другой.
— Хотите рюмочку портвейна или печений? — обращается к ней актер, играющий юного художника.
— Не знаю… — пожимает плечиками актриса.
Актер берет ее правую руку, одетую в белую перчатку:
— Можно поцеловать?
— Но я же в перчатке… — почти шепотом произносит актриса.
Актер медленно снимает ее перчатку и нежно целует начало маленькой ладони.
— Ну, мне пора… — тихо говорит актриса.
— Нет, сперва посидим немного, я вас еще не рассмотрел хорошенько! — настаивает актер.
Он опускается на диван и сажает ее на свои колени.
— Я вам нравлюсь? — загадочно спрашивает актриса.
— Вы вся такая же, как эти фиалки… — актер поднимает вуальку, закрывающую ее лицо, и целует актрису в губы. Его рука скользит по ноге актрисы все выше и выше, гладит ее где-то в глубине юбки, спускает чулок, приподнимает край юбки и целует блестящее в лучах прожектора обнаженное белое тело. Актеры падают на диван, прожектора гаснут…
В антракте, прогуливаясь по театральному фойе под ручку с Майдановским в компании с главрежем, я ловила на себе любопытные взгляды не только мужской половины человечества — к этому привыкаешь, стоит только обнажить плечико, или ноги до начала бедер или спину, как в моем случае, — но женским вниманием до сих пор я была обделена. Мои соплеменницы просто сгорали от любопытства: это кто так запросто прогуливается с самим Майдановским? Теперь я начинала понимать, каково бывает возлюбленным великих — можно нежиться в лучах их славы, а можно и обжечься этими же лучами…
Спектакль закончился потрясающей сценой, взятой, если я не ошибаюсь, из рассказа «Качели». Прожектор освещал качели, каких было много в России в начале XX века — обыкновенная доска, повешенная на веревках. Девушка в синем сарафане с двумя длинными темными косами на спине, в коралловом ожерелье, каталась, встав на дощечку и держась двумя руками за веревку. Юноша в светлом костюме страховал ее внизу.
Девушка остановила качели. Он опустился на одно колено перед ней:
— Ну что? Я говорил!
— О чем вы?
— Вы уже влюблены в меня.
— Может быть… Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет…
— Данте говорил о Беатриче: «В ее глазах — начало любви, а конец — в устах». Итак? — юноша взял ее руку.
Девушка закрыла глаза, наклонясь к нему. Он обнял ее плечи с мягкими волосами, поднял ее лицо:
— Конец в устах…
— Да…
Они поцеловались. Потом юноша спросил у девушки: