Пляска в степи

Уж даже Саркел, замысливший братоубийство, изменился в лице, выслушав рассказ своего витязя. Иштар хрипловато смеялась, ведь несколько дней после князь остерегался с ней возлежать. И с того дня он ни разу не ударил ее, лишь привычно замахивался да сжимал до синяков руки. Но бить — страшился. Коли б Иштар знала, она показала бы русам, как молится великому Тенгри ее народ, задолго до того дня.

Она шла за Саркелом по лагерю и ловила неприязненные, насупленные взгляды русов.

«Нужно поговорить с отцом, — думала Иштар. — Саркелу нужны не только русы. С ним должны быть верные хазары, пока его не прирезали свои же люди».

Каган-бек был глуп и потому не понимал, что не всем в его дружине пришелся по нраву набег на небольшой отряд Яр-Тархана. Они не любили его за то, что он был прижит от рабыни, но и уподобляться нечестивым разбойникам они также не желали. Иштар знала это, ее отец знал. Но ненависть порой застилала Саркелу глаза, не позволяла разумно, складно мыслить, и, опьяненный, он ошибался.

Иштар подошла к мужчине, уже вскочившему в седло, и он, склонившись, потрепал ее по голове.

— Смотри тут мне, — велел князь, прижав ее щеку к голенищу своего сапога. — Узнаю что — убью!

Он отпустил ее, оттолкнув в сторону, и потянул поводья, и лишь тогда Иштар подняла на него тяжелый, непокорный взгляд.

«Ничего-то ты не узнаешь, каган-бек».

— Уходим! — велел Саркел-Святополк.

Он махнул рукой, созывая своих людей, и пятками ударил коня. Им предстоял долгий, обходной путь в Белоозеро, и нужно было спешить. Он и так задержался здесь… но как было не задержаться, когда в палатке его ждала покорная, молчаливая, тихая Иштар. Не чета водимой жене!

Святополк хмурился, оставляя позади хазарский лагерь. Навязанную братом жену он едва терпел. Хуже того, глупая баба никак не могла родить ему сына, одни лишь девки! Что у него, что у Ярко. Но так лучше.

Святополк хищно улыбнулся. Не придется душить мелких сопливцев; он убьет старшего брата, на том и закончит. Станет после него князем… с настоящей землей и властью, а не как нынче!

Ненависть начинала душить его всякий раз, когда он думал о Ярославе. Ненависть и злоба. Ярко — отцовский бастрюк, сын рабыни! Он не должен был наследовать отцовский стол, княжий удел. Но отец признал его, когда разочаровался в нем, Святополке, законном сыне от старшей жены, княжеской дочки. Признал немытого мальчишку, робичича!..

Святополк плевался этим словом даже в мыслях. Отец поставил выше него робичича, уму непостижимо! Он помнил, как голосила мать, узнав. Старому князю Мстиславу возразили даже его собственные воеводы — те, кто еще не лишился рассудка. Но князю никто не указ, и потому отец принял робичича в род, смешал кровь с кровью, скрепил ручником и велел Святополку звать робичича братом. Старшим братом.

Сколько же раз он был порот после старым князем за непослушание! Сколько же между ними с робичичем было драк! Пока мать не вразумила его, не заставила покориться — с виду. Чтоб перестал гневаться отец, чтоб не выгнал их из терема прочь на окраину княжества. Видят Боги, ему было нелегко!

Мать долго билась с ним, и Святополк все же смирился. Послушался отца. Назвал бастрюка братом. Перестал задирать его и колотить. Он смирился и затаился, зная, что однажды отец помрет, и тогда он поквитается с Ярославом за все.

Но отец умер, а он все еще не поквитался.

— Скоро, брат. Скоро. Дай токмо срок, — шептал Святополк сквозь плотно сжатые зубы.

Сперва он расправится с братниным воеводой, с ворчливым стариком. Порой ему чудилось, что Крут видит его насквозь — до того пристальный, пронизывающий был у него взгляд! Старый пестун робичича, он возился с ним с детских сопливых лет. Его первый защитник и помощник.

Голос Крута много весил в княжьем тереме на Ладоге. Воеводам старого князя Мстислава было столько же зим, сколько ему самому. Они умирали, и им на смену приходили новые. Забывался день, когда сопливый бастрюк появился в тереме. Среди отроков и кметей появлялось все больше тех, кто знавал Ярослава как воспитанника старого князя, а после — как принятого в род княжича, привечаемого отцом.

И потому немногие поддержали притязания Святополка, когда пришел срок. Немногие застали то время, когда был Ярослав нагулянным бастрюком. За его плечом стоял Крут: при старом князе служил он лишь десятником; нынче же возвысился, первый воевода в дружине у брата… Недолго ему осталось.

Как же они с робичичем дрались! Он, Святополк, хоть и был младше, да пошел в мать статью. Быстро догнал Ярослава по росту и бил его на равных. Тот же вечно уклонялся, на удары отвечал через раз. Мать говорила, мол, мелкий сопливец знает себя виноватым, потому и не бьет его в полную силу.

Вот уж кто не видел за собой никакой вины, так это их отец. Старый князь порол его за драки нещадно, и Святополк возненавидел его еще пуще, еще хлеще. Ярославу тоже доставалось, но все больше от его пестуна, Крута. Князь Мстислав хоть и признавал бастрюка, а все же не шибко приближал его к себе, держал поодаль, в конце длинного княжеского стола. И токмо после, спустя зимы, почти перед самой своей смертью посадил одесную, выделил перед воеводами и дружиной…

Пока Святополк тонул в мрачных воспоминаниях, захлебываясь ненавистью, его небольшой отряд верных людей гнал по степи под палящим солнцем, оставляя за собой долгий след из поднятой в воздух пыли.

Их могли заметить, но Святополк надеялся, что плотная завеса мелкого песка и пыли надежно их укроет. Он спешил вернуться в Белоозеро до того, как дойдут до Ладоги вести о засаде и нападении на робичича. Лучше ему в тот момент сидеть в княжеском тереме да пересчитывать дань, которую он нынче собирал — его советники, бояре да нелюбимая жена мыслили, что уехал он в соседние общины, силой забрать то, что данники не отдали доброй волей.

Вот кем его сделал старший брат. Сборщиком податей. Своим посыльным, словно он мальчишка. Поезжай в ту общину, поезжай в эту. Забери меха, забери зерно. Накажи нерадивых.

— Сопливых отроков своих пущай посылает, — Святополк почти рычал.

С той поры, как он повстречал Иштар да сошелся с хазарами, он зверел всякий раз, вспоминая брата. Ништо, ништо. День, когда власть его брата закончится, все ближе.

Весной он по приказу бастрюка отправился к хазарам договариваться о торговом пути, пролегавшем сквозь их земли. С хазарами тогда был мир, нынче же у Ярослава с ними немирье.

В честь Святополка устроили пир — много конины и кислого молока с тонкими, сухими лепешками. А вечером между пламенем и искрами многочисленных костров вышли танцевать девушки. И среди них — Иштар. Тогда-то он и потерял голову.

Он до сих пор помнит ее багряное платье — таких не носят девки у него дома. Багряное платье с длинными рукавами и подолом с разрезом, а под ним — широкие красные портки (шаровары, как Святополк узнает после).

Блестящие, звенящие браслеты и цепочки с монетками в ее волосах; кольца с алыми камнями, что вспыхивали в пламени костров; две длинных косищи, обвивавшие ее тонкий стан, и черные, бездонные, раскосые глаза.

Музыка и танец опьянили его, и Святополк помнит, как вскоре он принялся покачиваться из стороны в стороны, следуя звукам домбры, и похлопывать раскрытыми ладонями себя по бедрам.

Иштар танцевала прямо напротив него, танцевала для него и не отводила взгляда. Она его не боялась, она бросала ему вызов. Вспыхивало пламя, и она крутилась, и летели следом ее косы, и звенели браслеты на руках и монетки на груди. Одурманивающая свобода, вот что почувствовал в тот вечер Святополк.

Тогда он понял, что должен немедля действовать, а иначе проведет остаток жизни в услужении у робичича. Иштар танцевала, и он смотрел на нее, а после она увлекла его в палатку, и Святополк пропал. Все у хазаров было ино, не так, как дома…

Он прогонит прочь постылую жену, когда убьет бастрюка. Возьмет себе в наложницы его новую девку, за которой он поехал на поклон к мелкому князьку… Святополк даже не помнил его имени! Он привезет в терем Иштар. Так и быть, отдаст кусок земли, о которой просят хазары, ее отцу. Он станет торговать с хазарами — так куда выгоднее, чем с норманнами, и он давно уже твердит об этом своему братцу, но тот слишком глуп, чтобы его послушать.