Страница 15 из 100
— Крабы – это те, кто ходит задом наперед, девочка. Так ты будешь натыкаться на окна, — предупреждает она, и я снова соглашаюсь.
— Извините. До завтра, Магда.
— До завтра, девочка.
Я выхожу из магазина, чувствуя, как миллион бабочек порхает в моем животе, и мне кажется, что в моей груди должна быть летучая мышь, потому что ее трепыхания достаточно сильны, чтобы конкурировать с моим сердцем. Я практически бегу на вокзал, а когда прибегаю, жду стоя, нервно похлопывая ногой по полу, стремясь поскорее попасть домой и поделиться новостями с Ракель.
Я сажусь в поезд, как только открываются двери, и он останавливается на станции почти на десять минут, прежде чем наступает время отправления. В течение каждой из них и всех остальных остановок, пока я не прибуду на станцию назначения, я думаю обо всех возможностях этого дня и, подойдя к входной двери, открываю ее с улыбкой, полностью отвлекаясь на собственные мысли. Настолько отвлекаясь, что не замечаю ничего вокруг - ни непривычной тишины, ни отсутствия детей, которые обычно играют в это время вдоль железнодорожной линии.
Только после того, как я вошла в дом и заметила внутри него те же самые неуместные фигуры, которые я по рассеянности проигнорировала на улице. И только услышав голос, я подумала, что никогда не узнаю о этих самых возможностях.
— Привет, Габриэлла. Я ждал тебя.
ГЛАВА 12
ГАБРИЭЛЛА МАТОС
Почти целую минуту я не двигаюсь, даже не выпускаю воздух, застрявший в горле. Даже мое сердце, кажется, напугано настолько, что перестало биться.
Мужчины в костюмах, занимающие каждый дюйм моего дома, не помогают мне убедить себя в том, что я не спала в поезде и что я не нахожусь в середине кошмара, но каким-то образом я знаю, что это реально. Очень реально.
Тринадцать человек, я сосчитала. Шесть выстроились слева и еще шесть справа. Они выглядят слишком большими, чтобы поместиться здесь. И, как и несколько дней назад, в аэропорту, в центре их стоит тот, кто определенно слишком велик для моего дома. На единственном стуле сидит лицо из моих самых прекрасных кошмаров.
Я гадала, как выглядят его глаза, когда темные линзы не скрывают их от меня. Я должна пожалеть о том, что так сильно хотела их увидеть, должна пожалеть обо всех тех случаях, когда я упорно думала об этом человеке, хотя должна была просто забыть о том, что однажды наши пути пересеклись.
Я поняла, что он опасен, как только впервые взглянула на него. Каждая моя клетка, ткань, кость и мышца предупреждали меня бежать в противоположном направлении, и все же я не слушала. Не тогда, когда в моей голове звучали другие голоса, кричащие гораздо громче и с гораздо большей настойчивостью. Я должна была прислушаться, поняла я. Должна, потому что, хотя я знала, что это никак не может быть хорошо для меня после того, что я сделала, я не раз желала увидеть его снова, пусть даже на секунду.
— Входи, — требует мужчина, с которым я притворилась, что столкнулась в аэропорту, и мое тело немедленно подчиняется.
Сердце снова начинает биться, принимая сумасшедший ритм, который заставляет меня резко выдохнуть. Вскоре я задыхаюсь, и мой первый инстинкт - искать Ракель. Когда я нахожу ее прижатой к стене вместе с отцом и Фернандой, напуганной до смерти и плачущей, мои ноги двигаются без моего приказа. Я не вижу перед собой ничего, кроме своей сестры.
— Это была она! Это была она! Мы не имеем к этому никакого отношения. Заберите ее! Заберите ее! Но не трогайте нас, пожалуйста... Пожалуйста! — Кричит Фернанда и обвиняюще поднимает палец, пока я иду к Ракель.
Я слышу негромкое хихиканье, а может, это просто мой разум ищет выход из абсолютного безумия, в которое превратился мой день. Я уже собираюсь встать на колени, чтобы обнять сестренку, как вдруг сильные руки хватают меня сзади. Я поворачиваюсь лицом к мужчине, который уже не сидит в кресле, а стоит, полностью сосредоточив на мне свое внимание.
Его взгляд путешествует по моему телу, медленно анализируя пряди волос, выбившиеся из хвоста и прилипшие к потному лбу и шее, красную футболку, выцветшую настолько, что она стала розовой, потертые и грязные джинсы с пятнами жира на коленях, в которые я одета. Каждый волосок на моем теле встает дыбом, а пот, покрывающий кожу, превращается в неконтролируемое количество капель, скатывающихся по лбу, пояснице и шее, причем все одновременно. Когда его взгляд снова встречается с моим лицом, мужчина останавливается на броши, все еще прикрепленной к моей блузке. Он ничего не говорит.
Его взгляд меняется по мере того, как я борюсь с руками его приспешника, и кажется, что это длится целую вечность. Я борюсь, трясусь в огромных руках, которые держат меня, пытаясь любой ценой освободиться, чтобы добраться до Ракель. Я просто хочу добраться до нее.
Мужчина поднимает руку в сторону моей младшей сестры, и молчать больше нельзя. Мои глаза расширяются, когда я вижу, что гигант готов подчиниться безмолвному приказу, отданному ему.
— Ракель! — Кричу я ее имя, но она не может ничего сделать, не может защитить себя. — Нет! Пожалуйста! Нет! — Мой голос звучит гораздо громче, чем обвинения Фернанды. Я дергаюсь в нерасторжимой хватке, удерживающей меня на месте. — Пожалуйста! Пожалуйста! — Умоляю я.
Горячие слезы застилают глаза и скатываются по щекам.
— Ты знаешь, почему я здесь? — Его голос – это то, что я никогда не забуду, даже если бы могла.
Хриплый и низкий тембр, который, кажется, способен заставить вас подчиниться ему, а то, как слова перекатываются на языке, делает их похожими на смертельную колыбельную. Я не знаю, что это за акцент, но сомневаюсь, что кто-то еще пользуется им как оружием.
— Мне все равно, я просто... Просто... — Я задыхаюсь, не имея смелости произнести эти слова, не имея смелости попросить его не убивать мою сестру.
Мое дыхание – это неконтролируемый набор вздохов и всхлипов, а Фернанда продолжает кричать на заднем плане, но мне все равно, ничто не имеет значения. Мужчина смотрит на меня так, словно в моих глазах он ищет все мои секреты, но обнаруживает, что у меня их нет.
— Ракель! — Я борюсь еще сильнее, когда мою сестру поднимают с земли. Маленькое, хрупкое и слишком худое тело пошатывается, прежде чем она встает, поддерживаемая руками, которые ее держат.
— Габи! — Мое прозвище, как задыхающийся крик, вырвавшийся из ее горла, и я ошибалась, когда думала, что у мужчины передо мной лицо из моих кошмаров.
Образ, вытатуированный в моих глазах, это лицо, звук, цвет и вкус моих самых жестоких снов. Перспектива встретиться с этим человеком снова никогда не пугала меня, все, что он мог со мной сделать, никогда меня не волновало. Правда в том, что, возможно, когда я решила пойти и поменять эти чемоданы несмотря на то, что все мои инстинкты говорили мне бежать, возможно, я надеялась, что он обнаружит меня. Может быть, я надеялась, что он найдет меня. Может быть, я надеялась, что все это просто закончится.
— Ты украла у меня кое-что, — говорит он.
— У меня больше нет этого. — Отвечаю я в отчаянии. — У меня больше нет чемодана, — повторяю я, не в силах сдержать слез. — Пожалуйста, пожалуйста, отпустите ее! — Умоляю я. — Я скажу вам, кому я его отдала. Я скажу, где их найти. Я скажу вам все, что вы захотите. — Мужчина смеется на фоне моей неспособности контролировать себя, слез и борьбы. Ему все равно, я знаю, но не могу остановиться. — Я скажу вам все, что вы захотите знать! Я расскажу вам все! — Кричу я, потому что я это сделаю. Все, что угодно, даже то, чего я не знаю, я придумаю, я скажу все, что он захочет услышать.
— Они мертвы, Габриэлла. — Он говорит так, словно объявляет, что сегодня вторник.
Он разрушает мои надежды, и впервые с тех пор, как я открыла дверь и заметила его присутствие, мне становится страшно. Не потому, что он только что признался в убийстве самых опасных людей, которых я когда-либо встречала, а потому, что я ничего не могу ему дать. Ни одной вещи.