Страница 1 из 11

Тень императора

Константин Мстиславович Гурьев

Тень императора

Глава 1

Москва. Июнь

Даже моргать было больно! Корсаков почувствовал это еще до того, как открыл глаза, и ему показалось, что разбудила его именно эта боль – острая и, что особенно важно, обидная! Преодолевая боль и лень, он поднялся и, глядя в пол, двинулся в ванную. Там после небольшой паузы уставился в зеркало и с сожалением понял, что был прав. Порадовало, что нет ссадин, значит, ночью ничего не испачкал кровью. Но, с другой стороны, если бы были ссадины и кровь вытекла, то меньше было бы этих жутких и пошлых синяков, разбросанных по всему лицу. Он залез под душ и стал размышлять. Умея во всяком плохом отыскивать крупинки хорошего, Игорь Корсаков, известный журналист, решил, что главное в этой ситуации – возможность законного отдыха. Между прочим, по-настоящему законного, заслуженного, можно сказать, завоеванного в бою. Гадать о причинах нападения было не нужно. Вчера вечером три паренька в полувоенной форме, напав сзади, умело обработали его возле подъезда, в нескольких шагах от собственной квартиры, и сказали на прощание:

– Если ты, нечисть, еще раз посмеешь прикоснуться даже к тени государя императора, будешь казнен! Ясно?

Вопрос, конечно, был риторическим, и Корсаков промолчал. Тем более что говорить ему было трудно из-за разбитых губ, а кивать в темноте, лежа на асфальте, казалось неуместным. Видимо, мальчики и сами это понимали, потому что, пнув еще пару раз на прощание, растворились в темноте. Значит, монархисты. И гадать нечего. Несколько дней назад газета «Бытовой анализ» опубликовала заключительную статью цикла, в котором Корсаков исследовал то, что сам он назвал «идеологическими метаниями российского общества». Когда-то Корсаков начал «просто так» собирать материалы о «новом российском дворянстве», куда стекались все, кто только хотел. Тогдашняя подруга Корсакова как-то сказала: «Когда эти люди говорят «господа», обращаясь друг к другу, мне кажется, что они даже это слово произносят с орфографической ошибкой через две «а»: гАспАда»!

Поначалу новое русское дворянство Корсакова смешило своими притязаниями, «дворянскими собраниями» и тому подобной чепухой, но потом он подумал, что «игры» постепенно могут перерасти во что-то более серьезное. В конце концов, в основе любого настоящего дворянского рода когда-то стоял простой мужик, который, выражаясь современным языком, «умел решать вопросы». Пропустив начало, можно не совладать с продолжением. И Корсаков стал присматривать за ними постоянно, знакомился с теми, кто знал этих людей многие годы, помнил их продавщицами и лаборантами, а то и вовсе попрошайками.

Так получилась серия статей, в которых он рассказывал о «додворянской» жизни своих персонажей, откровенно издеваясь над «высокородными» притязаниями тех самых «кухарок», которые при коммунистах не успели «поуправлять государством».

Статьи имели успех, и однажды он получил письмо из Сибири. Там время от времени старался попасть в политическую элиту какой-то чудак, уверявший, что он – то ли сын, то ли внук великой Матильды Кшесинской, которая родила его, конечно же, от Николая II Александровича Романова. Корсаков специально съездил в Тюмень, несколько раз побывал на публичных мероприятиях, где разгуливал в военно-маскарадном костюме этот самый «престолонаследник», и привез массу впечатлений, которые сами просились в статью, наполненную сарказмом. Но по здравом размышлении Игорь решил, что явление, с которым он столкнулся, гораздо глубже и шире, чем личность какого-нибудь очередного «романова» или «романовой». И Корсаков стал собирать материалы. На это ушло много времени, но статья получилась серьезная. За дни, прошедшие с момента публикации, ему позвонило не менее полусотни человек. Самых разных: от яростных противников до страстных сторонников. И наконец, вчера вечером – кульминация читательского интереса в форме примитивного мордобоя.

Корсаков позвонил главному редактору газеты «Бытовой анализ» Федору Андреевичу Багоркину, или, проще, главреду Феде, и начал объяснять ситуацию. Главный, с которым они беспощадно ругались не реже двух раз в неделю, был настоящим профи и понимающим человеком. Главному, как правило, приходит в голову больше идей, чем кому-то другому, на то он и главный. Корсаков был уверен, что и его синяки главный использует для очередного пиара, и не ошибся.

– Именно так и сказали? Черт возьми, жаль, что ты не записал эти слова на диктофон! – радостно и возбужденно отреагировал на новость главред Федя, и упрекать его было бесполезно: он делал свое дело. А кроме того, он сразу сказал: – Ну все равно, надо ковать железо, пока горячо! Ты же знаешь, какой идет отклик на публикацию? Значит, так… – Багоркин затих на миг, чтобы выплеснуться с новой силой. – Значит, смотри, сегодня среда, а в следующий вторник выйдет твоя новая статья. Мы ее завтра же проанонсируем, текст я сейчас набросаю, и сообщим, что автор подвергся нападению. Ты подумай, старик, хотя лично я уверен: тебе все это по зубам, а? – и без паузы сменил тон: – И вот что еще: не порти ситуацию твоей синюшной мордой, посиди дома несколько дней, понял? Никуда ни ногой.

На «синюшную морду» Корсаков хотел обидеться. Просто так, для настроения захотел. Отправился в ванную, уставился в зеркало и с сожалением понял, что обижаться не на что. Обозримое в зеркале настоящее не вызывало никаких теплых чувств. На него смотрел человек, теряющий себя. Внешне Игорь Корсаков все еще способен был не только привлечь внимание женщин, но и воспользоваться этим вниманием. Чуть выше среднего роста, каштановые волосы, едва начавшие седеть. Лицо без явных признаков отупения. Синяки ведь не признак тупости, верно? Хотя умный человек должен знать, где и когда следует ходить, чтобы не нарваться на неприятности. В общем, нормальное лицо. А вот глаза… Глаза затухающие.

Корсаков не любил заглядывать себе в глаза. Они его пугали. Из глубины этих глаз тягостно, без искорок лилась усталость. Игорю несколько раз приходилось видеть смерть рядом с собой. Не просто смерть как таковую, а ее победу над жизнью. У него на руках умирали люди, и Корсаков навсегда запомнил, как уходит эта жизненная сила, выдавливаемая оловянностью вечного небытия… Он помнил это и боялся встретить такой же взгляд у себя…

Сейчас он никак не был похож на того Игоря Корсакова, который приехал в город-герой Москву десять лет назад. Приехал из родного Оренбурга, где полное ничегонеделание в сочетании с работой журналиста местного телевидения довели его до точки. Ему перевалило за тридцать, и вечерами такая тоска подступала, что хотелось волком выть. Впрочем, иногда тоска и утром не уходила, сопровождая его весь день.

В Москве долго мотался по разным редакциям, подрабатывал, чем мог, но денег едва хватало на оплату жилья и питание. И уже разваливался на две неравные части журналист Игорь Корсаков, но тут случилась очередная экономическая неразбериха, журналистская братия тогда моталась с одной пресс-конференции или круглого стола на другие, по пути стараясь объяснить друг другу что-то такое, чего никто не понимал. В том числе и тот, кто рассказывал. Слухов и объяснений было так много, что не понятно было: кому верить? Объяснения и аналитика прессы были такими пустыми, что Корсаков удивлялся: зачем сейчас-то люди тратятся, покупая газеты?

Ему повезло: во время одной из пресс-конференций он увидел Севу Рябцова, с которым учился то ли в восьмом классе, то ли в девятом. Сева был сыном военного и пришел в их школу среди учебного года. И ушел из школы точно так же, среди года. Но чем-то они друг другу запомнились за этот неполный год, потому что Сева, едва Корсаков его окликнул, расплылся в улыбке. Правда, лицо его было совершенно измученным.

– Не поверишь, не спим третьи сутки. Все министерство на ушах стоит. – Жаловался он тихим бесцветным голосом. Сева, оказывается, работал в одном из министерств, которое кризис затронул самым прямым образом. Дел было много, времени мало, и он пригласил Корсакова. – Приходи, старик, звони! – А на прощание, когда они отошли подальше от других, спросил: – Тебе-то тут что надо? Тут же никто даже не понимает, о чем говорит.