Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 78 из 138

Его тянуло исповедоваться, и он стал рассказывать Малышу о событиях сегодняшнего дня, включая Филле и Рулле.

Бред продолжался, и грань между воображаемым миром и действительностью рухнула. И он мне грудь рассёк ― фигак. Тут как раз: «И вырвал грешный мой фигак». И жало мудрое ― фигак?! Восстань, пророк, и виждь фигак!

Малыш тупо смотрел на то приближающееся, то отдаляющееся лицо Карлсона, и в какой-то момент ему показалось, что тот превратился в женщину.

Малыш принялся обличать Карлсона, обвиняя его во множестве извращений, в том числе в подглядывании за встречей своей жены с Филле и Рулле. Давай с тобой фигак-фигак мы в тихую, бесшумную погоду. Малышу уже казалось, что не только Карлсон подглядывает в щёлочку двери, но и он сам, Малыш, стоит рядом с ним. Вдруг в разгар веселья перед ним, как рыцарь на городской стене, появился призрак его бедной матери, вставший из могилы.

― А теперь ты должен жениться на мне, ― печально сказала она.

― Отчего же? ― спросил её Малыш. ― Ведь мы договорились, что я женюсь на вдове моего брата. Я как-то привык к этой мысли.

― Нет, глупыш, я обещала, что избавлю тебя от вдовы твоего старшего брата, ― вздохнула мама и прижалась к нему. ― Уж это-то я тебе обещала…

Малыш почувствовал невольное возбуждение, но тут в голове его что-то взорвалось.

Он размахнулся и запустил зонтиком в люстру. Что-то треснуло, свет погас, и сразу же, как по команде, завизжали девушки. Малыш выбежал на улицу, где чуть не сбил с ног нескольких матросов.

Те, недолго думая, принялись его бить. Карлсон, шатаясь, вышел за ним и еле уладил ссору. Улица опустела, и он склонился над безжизненным телом, лежащим в грязи. В этот момент Малыш был настоящим Малышом ― не молодым человеком, а почти мальчиком, лежащим как в детской кроватке, подложив под щёку ладонь.

И Карлсон узнал в лежащем своего давным-давно умершего сына.

IX

Это был Фигак, который лежал на стокгольмской улице, а над ним склонился старый Фингал, и теперь прикосновения отца возвращали сына к жизни. Под насыпью, во рву… ― фигак! Не подходите к ним с вопросами. Вам всё равно, а им фигак… Малыш стонал, пока Карлсон тащил его к Макдоналдсу, что работал круглосуточно. Они устроились в углу и завели неспешный разговор пьяных людей, ― и волосы их, как дуновенье, неизъяснимый ужас шевелил. Остановить монаха он пытался… Фигак! Язык ему не подчинялся! Но все-таки, бледнея, мой герой сказал, тревогу тайную скрывая: «Какой фигак? Я ничего не знаю!» ― «Помилуйте! Фамильный наш фигак! Легенда, впрочем, часто привирает…» Фигак! Крестьянин, торжествуя… Фигак! Выставляется первая рама… Средний был ни так ни сяк, младший вовсе был фигак.

Карлсон всячески поддерживал этот разговор, периодически заходивший в тупик, показал Малышу фотографию своей жены и пригласил в гости, чтобы познакомить с нею.

Они снова двинулись в путь и долго поднимались по каким-то дурно пахнущим заплёванным лестницам. И, наконец, действительно увидели домик. Очень симпатичный домик с зелёными ставенками и маленьким крылечком. Малышу захотелось как можно скорее войти в этот домик и своими глазами увидеть всё, что было ему обещано ― и картины старых мастеров, и модель паровой машины, и, конечно, жену Карлсона.





Карлсон распахнул настежь дверь и с пьяным бормотанием: «Добро пожаловать, дорогой Карлсон, и ты, Малыш, тоже!» ― первым вбежал в дом.

― Мне нужно немедленно лечь в постель, потому что я самый тяжелый больной в мире! ― воскликнул он и бросился на красный деревянный диванчик, который стоял у стены. Малыш вбежал вслед за ним; он готов был лопнуть от любопытства.

В домике Карлсона было очень уютно ― это Малыш сразу заметил. Кроме деревянного диванчика, в первой комнате стоял верстак, служивший также и столом, шкаф, два стула и камин с железной решеткой и таганком. На нём, видимо, жена Карлсона готовила пищу. Но паровых машин видно не было. Не было и картин ― ни больших голландцев, ни малых. Малыш долго оглядывал комнату, но не смог ничего обнаружить и наконец, не выдержав, спросил:

― Ну ладно ― картины, а где же ваша жена?

― Гм… ― промычал Карлсон, ― моя жена… Она совершенно случайно сейчас уехала в гости к маме. Это предохранительные клапаны семейной жизни. Только клапаны, ничто другое. Но это пустяки, дело житейское, и огорчаться нечего.

Малыш вновь огляделся по сторонам. Он услышал странный шорох и догадался, что жена Карлсона дома и подсматривает за ними.

И действительно, Пеппи стояла у дверей спальни и глядела в щёлку на двух мужчин, что отсюда, с этой странной наблюдательной позиции, казались очень похожими, почти родственниками.

Но вот, обсудив по дороге множество важнейших для нетрезвых людей вопросов (когда б вы знали, из какого сора растет фигак, не ведая стыда), они снова вышли на крышу и помочились в зияющую черноту улицы.

Кто-то возмущённо закричал снизу, и Карлсон вспомнил этот голос.

Это кричал доктор Годо, который всегда возвращался домой пешком.

Малыш хлопнул Карлсона по плечу и стал спускаться по пожарной лестнице, а Карлсон долго смотрел ему вслед.

X

Лежа затем вместе с женой в постели, Карлсон, среди прочего, размышлял о неверности Пеппи. Некоторых любовников он угадывал, а других затаскивал в этот список насильно, противореча всякой логике. Но делать было нечего: смена красок этих радостнее, Постум, чем ― фигак ― и перемена у подруги.

Но вот из глубин выдвинулась на него паровая машина, превратилась в поезд, длинный и крепкий как-непонятно-что, всё окуталось облаками белого пара, и он провалился в сон.

Пеппи почувствовала, что Карлсон уснул, и принялась думать о своих ухажёрах, о муже, о спереди и сзади, и вдруг по ходу дела она обнаружила, что у неё начинается менструация. Пальцы пахли сыростью и землёй, и она подумала, что Карлсон сам виноват в её изменах и вот подумаешь про него толстого и неповоротливого как ребёнок особенно смешного когда он голый ведь я изучила его до чёрточки короткий смешной краник под барабанным животом я как-то забыла совсем уже много лет не допуская его до себя а помню как скажу какие-нибудь похабные словечки любую дурь что взбредет в голову а потом он возбудится так что просто летает по комнате погоди-погоди-погоди кричит он но надо подумать об одежде на завтра лучше всего тогда надеть какое-нибудь старье посмотрим сумею ли я хоть задремать раз-два-три-четыре-пять вышел зайчик погулять а вот обои в том отеле в Египте были куда интереснее были гораздо красивее похожи на египетское платье которое он мне подарил а я надевала всего два раза да я хотела такие же но так и не вышло а работы много и я как-то совсем забыла об этих обоях а вот теперь вдруг вспомнила а этот малыш был очень интересный надо бы подумать насчёт цветов чтобы поставить в доме на случай если он опять его приведёт завтра то есть сегодня нет нет пятница несчастливый день сначала надо хоть прибрать в доме можно подумать пыль так и скапливается пока ты спишь потом можно будет я вспомнила как он называл меня когда-то кактусом равнин все это природа а эти что говорят будто бы Бога нет я ломаного гроша не дам за всю их учёность отчего они тогда сами не сотворят хоть бы что-нибудь я часто у него спрашивала эти атеисты или как там они себя называют пускай сначала отмоют с себя всю грязь потом перед смертью они воют в голос призывают священника а почему почему потому что совесть нечиста они и вот он в своём дурацком виде сделал мне предложение и тут же опрокинул на себя варенье и страшно жалел об этом он вообще был ужасный скупердяй и ему было жалко самых глупых вещей а по-настоящему у него денег не было никогда но он умел красиво говорить я видела он понимает или же чувствует что такое женщина и я знала что я всегда смогу сделать с ним что хочу и я дала ему столько наслаждения сколько могла и ещё отчего-то он всё время говорил о море а я знала что он не любит моря есть люди что любят лес есть люди что любят пустоши а есть любители моря он всё время притворялся любителем моря а на самом деле его из лесу не выманишь там бы он и жил где-нибудь в норе среди корней большого дерева я пришла к поэту в гости ровно полдень воскресенье тихо в комнате просторной вдруг фига-а-а-ак и море море алое как огонь и роскошные закаты и фиговые деревья в садах где я была девушкой а потом стала кактусом пустынь за свои колючки потому что когда он спустился ко мне с крыши то сказал ты мой кактус пустынь и всё заверте… и тогда я сказала ему глазами чтобы он сперва спросил о самом главном да и тогда он спросил меня не хочу ли я да сказать да мой кактус пустынь и нет я сказала нет Нет.