Изыди, Гоголь!

Мейфей может позволить себе жесткий властный тон с любыми другими должниками, со своими подручными и даже некоторыми дворянами. Но только не с Гоголем.

Взгляд дроу падает на пачки купюр. Это первый случай, когда Григорий отдает по долгам, да еще и в срок. Ей бы радоваться, но покоя не дает этот бесов договор.

Гоголь собирается поймать Мейфей в ловушку, она понимает это, но у нее просто нет выбора. И Гоголь это знает.

-- Я спешу, -- говорит хмурый дворянин. -- Ты не последняя женщина, которая ждет меня в гости.

-- Я и не ждала, -- деланно фыркает Мейфей, пытаясь скрыть неожиданный укол ревности.

Ревновать? Гоголя? С чего вдруг?

Вопреки собственным мыслям Смертоносная Красота встает с кресла, перебрасывает тугую косу вперед и разворачивается к дворянину спиной. Чужой взгляд обжигает ее длинные ножки, короткий подол платья, гибкий стан и открытую шею.

-- Я хочу сменить платье, -- Мейфей удивляется собственной робости в голосе. -- Не могу вести дела, когда знаю, что выгляжу, как свинья.

Недовольно вздохнув, Гоголь все-таки подходит и помогает расстегнуть молнию. Платье, соскальзывая с бедер, падает к ногам Мейфей. Но девушка не спешит уходить за новым.

Горячее дыхание дворянина на шее вызывает приятную щекотку и дрожь ушей. Когда же Гоголь проводит ладонью по нежной талии, Мейфей вздрагивает, как от разряда тока. Внизу разливается приятная истома, и девушка кладет ладонь на брюки Григория, желая поделиться этим чувством.

Когда Гоголь успел так измениться? Всего несколько дней назад он был трусливым неудачником, вылизывающим ее туфли ради отсрочки долга. Теперь же Григорий, словно ему ничего это не стоит, бросает ей на стол тридцать тысяч.

Он буквально пугает своей уверенностью, властностью, силой.

Совсем, как Темный Отец.

Это сходство, как и мысль о том, что за стеной находятся ее подручные, которые услышат все ее стоны, возбуждает Мейфей еще сильнее.

Обернувшись, дроу ищет взглядом губы Гоголя. Но дворянин внезапно отстраняется.

-- Otium post negotium, -- произносит он с важным видом и кивает на стол с пачками денег.

Скрестив руки под голой грудью, Мейфей смеряет Григория испепеляющим взглядом и холодно бросает:

-- Расписка в моем офисе.

-- О, ты про эту?

Словно из волшебного сундука, Гоголь достает из кармана пиджака названую расписку.

-- Будь ты проклят, Гоголь! -- всплескивает руками Смертоносная Красота. -- Долг закрыт! Доволен? Теперь катись к…

Ноги внезапно подкашиваются, и дроу падает на пол. Проклятое клеймо, обдавая на прощание огнем, исчезает с ладони. Тело лихорадит, магический источник выжимает досуха, как апельсин на соковыжималке.

Об этом говорил Гоголь? Так он получил Второй ранг? Раздери его бесы, зачем она только спросила!

В коридоре раздается топот. У дроу чуткий слух, и телохранители спешат на болезненный стон госпожи. Но перед самым носом взметнувшиеся теневые руки захлопывают двери гостиной.

Гоголь смеряет тяжело дышащую девушку взглядом превосходства. Жестокая глава преступной группировки нелюдей, всего пару дней назад она требовала лизать ей ноги, грозилась ради денег лишить его пальцев и вряд ли остановилась бы только на них.

Теперь Мейфей Мелунд ползает перед ним на коленях.

-- Отныне и навсегда эти деньги твои!

Каждое сказанное Гоголем слово звучит ударом молота о наковольню и хлещет больнее розг.

-- Сколько бы ты не пыталась потратить эти деньги или избавиться от них, они всегда будут возвращаться и преумножаться!

Он не создает печати, его слова -- это не слова заклинания. Но вопреки всем известным законам магии в них чувствуется сила.

Тени, точно пчелы на мед, слетаются на эту силу. Они тянут когтистые лапы к Мейфей. Дроу с ужасом отшатывается. Но не от ожившего мрака.

Нечто липкое и мерзкое впитывается в ее тело, в ее магическую ауру. Оно обходит защитный артефакт, внутренние щиты и паразитом присасывается к энергетическому телу и сливается с ним настолько, что не вытравить никаким заклинанием рассеивания или очищения.

Впервые в жизни Мейфей сталкивается с настолько могущественым проклятием.

Судя по облегченному вздоху, оно дается Гоголю с трудом.

Дворянин щелкает пальцами, привлекая к себе внимание.

-- Когда надумаешь вернуть их мне, имей в виду, что одних молитв будет недостаточно. Я возьму в два раза больше, чем ты стребовала с меня.

Что он несет? Гоголь вообще себя слышит? С чего это ей отдавать деньги, которые будут "возвращаться и преумножаться"? Неужто последние мозги на силу променял?

Не успевает Мейфей высказать все это в лицо Гоголю, как его фигуру вдруг заволакивает сгустившийся мрак, а мгновением позже девушка остается в гостиной одна.

Двери в комнату наконец поддаются напору телохранителей, и они влетают внутрь.

-- Госпожа!

-- Что с вами, госпожа?!

Мейфей отмахивается от помощи подручных и падает в подставленное кресло. Из-за этого проклятого Гоголя совсем не остается сил. Похоже, придется отложить все дела на эту ночь…

Как назло, звенит мобильник.

Повинуясь вялому жесту госпожи, один из подручных подает телефон. Номер неизвестный.

-- Госпожа Мелунд, Мейфей? -- раздается на том конце приятный бархатный баритон. -- Добрый вечер, вас беспокоит князь Романов, Александр Николаевич. Надеюсь, вы можете говорить? Я слышал, что дроу ведут ночной образ жизни, поэтому постарался выбрать удобное для нас обоих время.

Несмотря на смертельную усталость, девушка рефлекторно подбирается. Бывший царский, ныне один из самых могущественных и влиятельных княжеских родов.

В голос невольно пробираются заискивающие нотки.

-- Ваше сиятельство, рада знакомству, пусть и заочному. Вы совсем меня не побеспокоили и да, я могу говорить. У вас ко мне какое-то дело?

Мейфей всегда оценивает себя высоко, но здраво. С высоты Романовых она простая бандитка. Так что их патриарху могло от нее понадобиться?

-- Великолепно, -- произносит Романов без тени эмоций, будто и не ожидал другого ответа. -- Мое к вам дело касается рода Гоголей. Мои источники уверяют, что у вас, госпожа Мелунд, имеется долговая расписка на имя почившего Григория Гоголя. Я хочу выкупить ее у вас. Скажем, за двойную цену.

При взгляде на разбросанные по столу денежные пачки Смертоносную Красоту пробирает истерический смех.

-- Прошу прощения, ваше сиятельство, -- выдавливает из себя девушка, -- но вы опоздали…

***

Наконец-то матушка оставила Ольгу в одиночестве!

Сперва после похищения с ней носятся родовые врачи. Отец даже нанимает целителя из Склифосовских. Но это понятно, без их опеки девушка сейчас не смогла бы и вдохнуть, чтобы не поморщиться от боли в какой-нибудь сломанной части тела.

Благодаря врачам и магу-целителям же остается всего несколько трещин в костях правой руки и левой ноги, которые закрывают гипсом. После этого медики оставляют Ольгу, но вопреки их наказу об отдыхе отец пристает к ней с расспросами.

Девушка с ужасом выясняет, что дядя Север оказывается замешан в грязной хитроумной схеме Романовых. То ли они не до конца доверяли Ольге, то ли решили перестраховаться.

Предательство рода и собственного брата это, конечно, непростительно. Но одна ошибка не перечеркнет всех лет добрых отношений с дядей. Он бежал, но он жив, и это радует.

В чем-то Ольга даже благодарна Северу. Благодаря ему ей без проблем удается скормить своему отцу упрощенную версию правды, в которой его дочь не имеет никакого отношения ни к своему похищению, ни к гибели Романова-младшего.

Еще одной неприятной вестью, которую рассказывает отец, оказывается потеря Трескунца. Но это отец думает, что весть неприятная.

Теперь он перестанет пропадать в разломах, чтобы стать сильнее ради обуздания артефакта. Эта мысль вызывает у Ольги небывалую радость и даже некоторую благодарность Ворону.