Кэннон

— Да. В этом не было ничего особенного.

Грейс смеётся:

— Ничего страшного, потому что ты всё время пьёшь пиво, ты что, пьяница?

Я чувствую, как моё лицо заливает краска смущения. Иногда я просто ненавижу Грейс. Я не могу сказать, когда она дразнит меня за то, что я слишком хорошая, или отчитывает за то, что я делаю что-то не так.

— Знаешь, я уже пила пиво раньше.

— Сэм Кроуфорд не должен был давать тебе пиво, — произносит она резким тоном. — Он пытался что-нибудь с тобой сделать?

— Нет, — отвечаю я.

— Хорошо.

— Но я бы точно была не против, если бы он что-то сделал, — выплёвываю я. — Он симпатичный и милый, и я думала, что он собирается что-то предпринять, но он этого не сделал.

— Сэм Кроуфорд не должен был приставать к тебе, — говорит она. — Он слишком стар для тебя. И в любом случае, он придурок.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я. — И он не слишком стар. Ему девятнадцать. Это на четыре года старше.

— Это большая разница, — говорит она. Это едва ли больше, чем разница между нашими возрастами. И она сидит здесь, тусуется со мной. Я не испытываю с ней судьбу, указывая на эти вещи, потому что Грейс теперь не так часто бывает со мной. Она занята тем, что бегает со своими подругами и бойфрендами. Раньше она приводила своих друзей домой, чтобы познакомить со мной, в те времена, когда её друзьям было небезразлично, кто я такая. Раньше меня раздражало, когда она хвасталась мной перед своими друзьями, как каким-то трофеем, но теперь она тусуется с новой группой, которая считает меня недостаточно крутой. И теперь я вроде как скучаю по этому.

— Ну, в любом случае, ничего не случилось, — говорю я ей.

— Хорошо, — отвечает она. — Пусть так и будет. У тебя ведь… ну, ты понимаешь… ни с кем не было, не так ли?

— Да, точно, — говорю я, улавливая смысл её слов. — Я почти не была на свидании. С кем бы я… ну, ты понимаешь… была?

— Это хорошо, — говорит Грейс. — В любом случае, это ещё не всё, чем кажется на первый взгляд.

Я ей не верю. Секс — это, очевидно, всё, на что она способна, поскольку она занимается им с большим количеством разных парней. Я этого не говорю, хотя мне и хочется. Это ранило бы её чувства, а я не хочу причинять ей боль. И всё же я задавалась вопросом о сексе. Много. И я хочу, чтобы она рассказала мне о нём, но я не осмеливаюсь спросить. Она бы точно отшила меня, сказав, что я слишком молода, и я ненавижу это.

— В любом случае, — молвлю я. — Ты вообще разговаривала с Хендриксом?

Я тоже задавалась вопросом о Хендриксе. Хендрикс заставляет меня думать о сексе гораздо чаще, чем я готова признать, с тех пор, как я увидела его стоящим в фойе в тот день, когда отец привёл его сюда. У него были татуировки и пирсинг, и он смотрел на своего отца с гневом в глазах, таким гневом, который вызывал у меня тайный трепет.

Затем он повернулся и посмотрел на меня, мрачный и задумчивый, его взгляд блуждал по всему моему телу… Что-то в этом взгляде заставило меня вздрогнуть. Это осталось со мной, и я думала об этом позже той ночью, когда просунула палец себе в трусики.

Грейс пожимает плечами.

— Он вращается в других кругах, чем я, — отвечает она. Что странно, потому что я бы подумала, что они будут общаться с похожими людьми, поскольку она увлекается татуировками, пирсингом и всем таким. Я не знаю. Иногда я вообще не понимаю Грейс.

Я понимаю своего нового сводного брата ещё меньше.

***

Наши дни

Я не понимаю, почему я чувствую запах бекона. Запах будит меня, и я открываю глаза, ожидая увидеть солнечный свет, льющийся в окна, но там темно.

И я всё ещё в своей одежде.

Я сажусь, пошатываясь, и несколько раз моргаю, пытаясь сообразить, который, чёрт возьми, час. Часы показывают пять сорок пять. Грёбанного утра?

Потом я понимаю, что, должно быть, легла на кровать и потеряла сознание, когда Хендрикс вчера привёз меня обратно из закусочной. Чёрт возьми.

Хендрикс.

Распахнув дверь спальни, я пробираюсь на кухню, где вижу Хендрикса, стоящего ко мне спиной. Хендрикс стоит у меня на кухне без рубашки, в оливковых спортивных штанах, низко сидящих на бёдрах. Рукав с татуировками тянется по всей длине его руки, закрывая плечо и бок, но с того места, где я стою, я не могу сказать, что это за татуировки.

Он поворачивается и смотрит на меня через плечо, затем снова переводит взгляд на плиту, где переворачивает кусочки бекона.

— Доброе утро, сладенькие щёчки.

— Что ты здесь делаешь? — слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю подумать. Я всё ещё сонная, хотя, по-видимому, просто проспала дольше, чем с тех пор, как была малышкой. Но серьёзно, какого чёрта Хендрикс всё ещё делает в моей квартире?

— Это отстойный способ поприветствовать того, кто готовит тебе завтрак, — говорит он. Он лезет в один из шкафчиков и протягивает мне кофейную кружку. — Кофе вон там. Возьми немного.

— Очевидно, ты ознакомился с моей кухней, — говорю я. — Не знаю, должна ли я быть встревожена или впечатлена, — меня раздражает то, как он просто командует мной, говоря мне «выпить немного» кофе в моём собственном чёртовом доме. Меня также раздражает то, насколько комфортно ему здесь, кажется, готовить, рыться в моих шкафчиках и холодильнике и чувствовать себя как дома. Я собираюсь сделать остроумный комментарий по этому поводу, но аромат кофе отвлекает, и вместо этого я просто наливаю себе чашку.

— Мне нужно было купить тебе кое-какие продукты, — говорит он. — Я не знаю, чем ты питалась — йогурт и салат, судя по всему.

— Я часто ем вне дома, — отвечаю я, защищаясь. Однако от аромата бекона у меня громко урчит в животе. Тем не менее, из всех людей мне не нужна ещё одна лекция от Хендрикса о том, как заботиться о себе.

Хотя, похоже, он действительно знает, как позаботиться о себе.

Эта мысль всплывает у меня в голове, и я ловлю себя на том, что ещё раз украдкой бросаю на него взгляд.

Хендрикс смотрит на меня, и я знаю, что он только что поймал мой пристальный взгляд. Мои щёки горят, и я пытаюсь скрыть своё смущение, делая глоток кофе. И я чуть не задыхаюсь. Хендрикс смеётся.

— Да, я делаю его крепким.

— Думаю, да, — говорю я. — Тебя этому научили в морской пехоте?

Хендрикс пожимает плечами.

— Самоучка. Что я могу сказать? Кофе — мой порок, — отвечает он. Хендрикс оборачивается и смотрит на меня, его пристальный взгляд пробегает по моему телу. — Не единственный мой порок.

Я с трудом сглатываю, заставляя себя поднять глаза и определённо не фокусируясь на его груди.

Его обнажённая, мускулистая, покрытая татуировками, чёрт возьми, перестань-смотреть-сосредоточь-свои-глаза-на-груди. И его пресс.

На его теле нет ни грамма жира, что особенно впечатляет после того, как вчера я наблюдала, как он съел столько еды, что хватило бы прокормить небольшую армию.

Но потом я напоминаю себе, что Хендрикс — не просто ещё один сексуальный парень. Он придурок. Леопарды не меняют своих пятен, а придурки определённо не меняют своей… придурковатости или чего-то в этом роде. Не говоря уже о том факте, что он мой сводный брат.

Мне определённо не нужно думать о нём в таком ключе. И чувствую, как жар разливается по моему телу, когда он смотрит на меня.

— Я уверена, что это наименьший из твоих пороков, — говорю я, намекая на прошлое Хендрикса как законченного распутника. — Ты совсем не изменился.

Выражение, появляющееся на его лице, заставляет меня подумать, что я, возможно, причинила ему боль, и на мгновение мне становится не по себе. Но потом это проходит.

— Ты определённо изменилась, сладкие щёчки.

Я снова заливаюсь краской под его пристальным взглядом и инстинктивно протягиваю руку, чтобы коснуться своих волос, которые в таком сексуальном беспорядке собраны в беспорядочный конский хвост. Чёрт возьми, почему я пришла сюда, даже не взглянув сначала в зеркало? И в моей вчерашней одежде. Я просто знаю, что сейчас выгляжу как полное дерьмо, а тем временем Хендрикс стоит полуголый на моей чёртовой кухне, всего в футе от меня, и выглядит как секс-на-палочке.