Четвертый батальон

Ни одному бегуну в мире не перегнать нас сейчас. Мы не стреляем. Слышен только топот ног и дыхание людей. Враг тоже бежит к этим спасительным бугоркам. Кто раньше займет их? Мы падаем у самой цели. Противнику надо пробежать еще около тридцати — сорока метров.

— Огонь, друзья!

Мы расстреливаем врага в упор из винтовок и забрасываем его гранатами.

Я поднимаюсь из-за прикрытия со словами нашего гимна «Красное знамя».

— Вперед, гранатометчики!

Только сейчас я вижу, что нас не так уж много. От семи сотен, которые несколько часов назад спокойно спали в казармах Мадрида, осталось мало. Но не время вести страшный подсчет. Песнь звучит громко, как будто поют все семьсот бойцов.

— Вперед, друзья!

Враг повернул. Теперь мишенями служат спины фашистов. Я уже слышу, как один из них кричит по-итальянски:

— Не бежать, дьяволы!

Да, нас немного. Я вижу это вновь, когда огромный снаряд поднимает облако дыма, в котором исчезает весь батальон. Но ни на секунду не умолкает песня нашего «Красного знамени».

— Вперед, друзья! — кричу не только я, но и все бойцы.

Как панически убегает противник! Мы прыгаем через винтовки, брошенные на нашем пути или расставленные, как ловушки.

Вот и первые дома города Торрехона. На улице я сталкиваюсь лицом к лицу с высоким блондином. И сейчас я мог бы безошибочно узнать его среди миллионов людей. Страшная боль в плече туманит сознание. Я успеваю выпустить очередь из моего автоматического оружия. Высокий немец бежит: пули не нагнали его. Но он оставил своих друзей у пулемета. Они его уже никогда не увидят. Мы перепрыгиваем через их тела и мчимся попрежнему с песней, которая не умолкает. Правая рука, не повинуется. Я останавливаюсь. Не отстающий от меня ни на шаг Каталан быстро стягивает мне руку носовым платком.

— Вперед! — успеваю только крикнуть я во время этой короткой остановки.

Мы достигаем центральной площади. В городке с трехтысячным населением не осталось ни одной живой души. Удержим ли мы его хотя бы два часа, — ведь так было сказано в штабе? Удержим, если снимем с верхушки церкви в самом центре площади пулеметное гнездо. С колокольни косят по нашим рядам. Мы залегли и безрезультатно обстреливаем церковь.

— Нужно четыре добровольца, — говорю я.

Все хотят быть в четверке.

— Пойдут вот эти четыре, — отказываю я остальным смельчакам.

Я объясняю задачу Архиллесу, студенту философского факультета Мадридского университета, кузнецу «маленькому» Томасу (как мы звали этого рабочего парня), крестьянину Гордильо и Торесу. Мы отвлечем внимание фашистского пулемета, а они, воспользовавшись этим, проникнут в открытые двери церкви и, поднявшись по лестнице, уничтожат гранатами всю команду пулеметчиков на колокольне.

Четверка ползет к церкви — единственному зданию городка, где еще сидит враг. Мы усиливаем огонь по колокольне. Но почему враг так бережливо расходует свои запасы? Не заметил ли он четверку? Доберутся ли они? Но вот минут через пятнадцать мы слышим сильный взрыв, и сверху, с колокольни, летят куски кирпича, обломки стен, пыль.

Пулеметы итало-германцев замолкли. В маленьком окошке колокольни, в завесе пыли, появляется Томас и громко, на весь Торрехон, кричит:

— Друзья, вот и мы!

Уничтожен последний вооруженный пункт в Торрехоне. Мы бежим к колокольне. Гордильо и Томас осторожно спускаются вниз. Они несут маленького Тореса. Он тяжело ранен.

— А философ остался там, — горестно сообщает Гордильо и показывает на колокольню.

Погиб наш герой Архиллес, храбрый боец. Дорого обошлась врагу эта смерть. Все пятнадцать пулеметчиков — немцы и итальянцы — пали от рук друзей Архиллеса.

— Теперь не сдавать город. Еще только два часа выдержки — и мы выполним приказ республики!

Мы выходим на противоположную окраину города. Два бойца бегут в деревушку Парла — в штаб командующего фронта. Они расскажут о взятии Торрехона и будут просить о помощи. Через час двадцать минут возвращается один из посыльных. Он докладывает:

— Командующий фронта поздравляет с победой и просит сообщить, что помощи не будет. Послать некого.

Два часа мы выдерживаем контратаку. Каждый домик — это форт. Мы покидаем его только тогда, когда обрушиваются стены. Так мы переходим из одного дома в другой, теснимые хорошо вооруженным и многочисленным врагом. И когда у нас не остается ни одного патрона и ни одной гранаты, мы прощаемся с Торрехоном. Батальон гранатометчиков, сдержав врага, позволил своим частям произвести перегруппировку и подтянуть свежие силы.

Возвращались той же дорогой. По пути мы встречали наших товарищей. Погибшие бойцы-динамитчики, солдаты революции, лежали безмолвно.

— Пойдемте дальше, товарищи!

Кровь течет из раны, в голове стоит непрерывный шум. Я иду впереди и вижу, как бойцы укорачивают шаг, чтобы не обогнать меня. Ноги отказываются служить, и я неожиданно падаю без сознания.

Меня несут два товарища. Очнувшись и увидев себя на руках у них, я хочу итти самостоятельно. Бойцы останавливаются. Неожиданно один из них падает. Его сразила шальная пуля. Это наша последняя жертва в этот памятный день. Мы выстраиваемся у штаба, и я рапортую командующему фронта:

— Батальон гранатометчиков прибыл в ваше распоряжение, выполнив задание республики.

Нас на машинах увозят в Мадрид. Здоровых — в Ла Пардо, раненых — в госпитали. Уже было темно, когда машина остановилась у знакомой вывески «Госпиталь Офтальмико». Через несколько минут я вижу Хулию.

— Опять к нам? — сокрушенно говорит она и угрожает мне пальцем. — Неужели во всех тех книжках вы не могли вычитать, как избежать врачей и сестер?

Сегодня медицинский персонал уже не суетится, как когда-то, в первый мой приезд сюда.

— Только не резать, — предупреждаю я хирурга. — Мне еще нужно драться, доктор, а без правой руки меня отправят к вам читчиком газет.

Он охотно обещает исполнить мою просьбу. Но в глазах старого хирурга нетрудно прочесть, что мольбы мои напрасны, а рука безнадежна. Ночью, когда меня уносят на переливание крови, дежурный врач показывает мне пакет, полученный из штаба. Пакет адресован мне. Врач вскрывает конверт и простуженным голосом читает приказ военного министра о том, что капитан батальона гранатометчиков Рамон Диестро, двадцати, двух лет, произведен в майоры.

«Я не забуду вас, товарищ профессор!»

«Дорогой профессор Бурденко! Не так давно я лежал в госпитале, далеко-далеко от Москвы, — в Мадриде. Меня привезли туда друзья — бойцы республиканской армии — с фронта Торрехона. Тысячи хирургов день и ночь стараются вырвать у смерти сынов своего народа, сами ежеминутно рискуя погибнуть у постелей больных от снарядов интервентов. Я плохо помню, как меня доставили в клинику. К тому времени я почти потерял сознание от пролитой крови. Но очнулся я, должно быть, во-время. Я услышал, что мне хотят отнять правую руку: говорили, что ампутация необходима, рана безнадежна.

На фронте в часы неудач мы говорили, подбадривая друг друга: «Победил же советский народ армии четырнадцати стран интервентов. Должны победить и мы». В госпитале я сказал себе, что если в мире существует наука, которая может спасти меня, то она может быть только в одной стране — СССР. Я приехал сюда, и не ошибся. Мои друзья будут рады и горды тем, что именно советский ученый вернул мне возможность пожимать им руки и поднимать кулаки в знак боевого приветствия. Но самое главное — это то, что я могу вернуться в ряды борцов за свободу и независимость героической республиканской Испании. А когда мы разгромим интервентов и вернемся к мирному труду и я займусь тем, чему научил меня овеянный теперь славой многострадальный Мадридский университет, я не забуду вас, товарищ профессор Бурденко, потому что пальцы моей правой руки будут держать перо.