Страница 71 из 74
Через пару месяцев экспериментов стало понятно – ничего путевого из эпоксидки не получится[389]. Пришлось заняться изучением образцов лыж, вернее, рекламы в зарубежных журналах. И тут меня ждало очередное «открытие велосипеда». Самыми модными и современными в мире загнивающего капитализма считались металлические пары фирмы Head Ski[390]. От их разнообразия разбегались глаза, глянцевые конструкции из склеенного слоями пластика, дюраля и дерева красовались на картинках в компании с суровыми прищурами киноактеров и улыбками блондинистых красоток. Однако стоила самая бюджетная модель целых восемьдесят пять долларов, более чем в два раза дороже авторитетного в СССР «белозвездного» Kneissl.
Богатый выбор дюраля Д16Т имел место быть на складе любого советского НИИ, и «Интел» не являлся исключением. Федосей Абрамович Шварц, наш снабженец, получал свою зарплату совсем не зря и давно позаботился о наличии лучшего в мире материала для изготовления прототипов, макетов и прочих опытных моделей. Единственное, что пришлось сделать, так это специальную печь больших размеров с равномерной и точно регулируемой температурой в камере. После нее зажатый в шаблоне металл медленно остывал, при этом только через сутки его кристаллическая решетка стабилизировалась, а неплохие упругие свойства возвращались в полной мере.
С начинкой «пирога» особых вариантов не было. Сначала шел тонкий слой фенольного пластика, потом нижний лист дюраля, за ним наборный, пропитанный эпоксидкой и проклеенный стеклотканью деревянный клин просчитанной на компьютере толщины, затем опять металл. По периметру конструкции вставлялись канты из хорошей стали, отделенные от клина демпфирующим слоем мягкой резины.
На словах все просто, но с качественной склейкой пришлось немало помучиться[391]. Обувной клей требовал обжатия и нагрева, причем все это одновременно и равномерно. Попытки использовать механический пресс и хитрые формы рассыпались на испытаниях кучей обломков дерева и дюраля.
Помогли, как обычно, бытовая лень и послезнание. Как-то в июльскую жару я имел глупость показать Кате рецепт кофе со льдом, но не растворимым, как греческое фраппе[392], а по рецепту штатовских ресторанчиков а-ля Вьетнам, в которых кипяток заставляют медленно просачиваться через слой молотого кофе с цикорием в чашку со сгущеным молоком, потом он перемешивается и выливается в стакан с колотым льдом.
Все хорошо в этой технологии, только уж слишком часто теперь приходилось обновлять главный ингредиент. Каждый день с утра начала повторяться одна и та же картина:
– Крути! А то усну! – Катя подсовывала мне под нос ручную кофемолку и соблазнительно потягивалась.
Учитывая, что вместо классической, полной жестких вставок и кружавчиков советской ночнушки она повадилась использовать мою футболку, выглядели отдельные части ее тела очень соблазнительно, но…
– Опять?! – Меня ни капли не радовала перспектива чуть ли не пять минут подряд вращать тугую рукоятку. – Давай чаю попьем!
– Ну уж нет! – парировала жена с непреклонной улыбкой. – Кто обещал купить электрическую мельницу?
– Да за ней надо будет в Москву ехать, некогда совсем! – уныло повернул я ручку нехитрого механизма. И вопросил жалобно: – Когда ты успела записаться в эстетки?!
Именно после этого диалога я с тоской и ностальгией вспомнил большую вакуумную упаковку молотого кофе из будущего, в которой мягкие и податливые крошки зерен превращались в плотный, твердый кирпич… Продолжение не заставило себя ждать:
– Эврика!!! – Мой крик разбудил даже соседей.
После чего я подхватил жену на руки и закружился с ней по кухне. Сбитая ее ногой злосчастная кофемолка улетела под сервант и злобно загремела там между пустых молочных бутылок.
– Придумал! Будем, ей-ей, будем мы зимой кататься на сноуборде!
– Поставь меня на место, злодей! Раздавишь!
Так была придумана склейка под вакуумом.
Слегка стянутый пакет сноуборда помещался в специальную камеру из резины, затем переделанный из компрессора старого промышленного холодильника насос вытягивал из нее все, похожее на воздух. Результат вакуумной обработки помещался в похожий на гроб металлический ящик с машинным маслом и системой нагрева до ста восьмидесяти градусов. Грязная и тяжелая технология сполна оправдала надежды. Образцы сноубордов как по мановению волшебной палочки перестали разваливаться при первом же изгибе, а ощущения от спусков начали отдаленно напоминать привычные по двадцать первому веку…
Я вынырнул из воспоминаний и перевел взгляд на цифру «тринадцать», небрежно намалеванную зеленой краской на носке доски. Ровную дюжину прототипов пришлось отправить в переделку, пока не получился данный экземпляр.
Испытаний на «нормальном» склоне я дождался с большим трудом. От побега на знакомую по прошлому году турбазу меня останавливала только достоверная информация о том, что подъемник работает исключительно по выходным. Впрочем, в субботу все равно поднялся на вершину горы первым. И надо сказать, что номер «тринадцать» не подвел, натертая парафином доска даже превзошла мои скромные ожидания. Она шла по склону немногим хуже Burton и позволила повторить все то немногое, чему я успел научиться в будущем. Скоростной «карвинг», спуск на кантах с глубоким заваливанием тушки внутрь поворота, минимальные прыжки, роллы на носке и хвосте… Настоящий глоток будущего! Если бы еще идиотский бугель не так сильно «сушил» ногу!
Опомнился я только тогда, когда понял, что большая часть горнолыжников перестала кататься и наблюдает за моими трюками. На краткой пресс-конференции пришлось удовлетворить любопытство всех свидетелей испытаний результатов научной работы секретного НИИ. В смысле под вкусный чай с шиповником из чьего-то китайского термоса объяснить людям, что сделать подобную «доску» вполне возможно даже в гараже, а научиться кататься легко за пару-тройку дней. И даже пообещать отправить письмо с технологией и чертежами в «Технику молодежи». Очень надеюсь, что они не воспримут мои рассказы слишком близко к сердцу и не организуют с утра понедельника собственное производство.
Ведь я до сих пор не знал, даст ли Шелепин «зеленый свет» новому виду спорта в СССР.