Разбег в неизвестность

Никаких подобных мероприятий в своей истории будущего я вспомнить не мог. Наталкивался, конечно, в книгах и кино на смутные рассказы о существовании подобных бумаг, но знания заканчивались где-то на уровне выигрыша в полсотни тысяч, который перепал одному из работников МУРа в фильме «Место встречи изменить нельзя». Учебники истории и учителя хранили молчание, да я и не спрашивал. Тем большим было мое удивление, когда я познакомился с облигациями поближе.

Произошло это событие в первый день осени, как по заказу школьников, солнечный и веселый. Мурлыча под нос далеко опередившую свое время мелодию «Черного кота»[339], я вывалился в коридор из собственной приемной… Шлеп! В меня с ходу впечаталась солидная, под центнер весом, туша радиомонтажницы в распахнутом белом халате.

– Выиграла Нюрка-то! – прокричала тетка чуть ли не мне в ухо с идиотской улыбкой. И только после этого бросила: – Здравствуйте, Петр Юрич, извините!

– Что такое?! – Пытаясь сохранить равновесие, я крепко ухватился за ручку двери. – Где выиграла?!

– Там! Все! – Выдав эту исчерпывающую информацию, успевшая бочком обогнуть меня женщина опять набрала скорость и быстро скрылась за поворотом, только каблуки тяжело пророкотали по лестнице.

– Какого черта?! – только и успел я бросить ей вслед. Но ответа, понятное дело, не получил.

Явный бардак на территории НИИ. Ведь просто так монтажницы в Советском Союзе директоров не сшибают, для этого как минимум должен наличествовать серьезный повод. Впрочем, долго искать причину не пришлось. Запах паленой канифоли от перегретых паяльников выдал безделье отдела шагов за пять от полуоткрытой двери.

Внутри, вокруг одного из столов, шел натуральный митинг. Чуть не вся женская половина НИИ кричала, спорила, размахивала руками.

– Выиграла! Она выиграла! – торжествующе заявила непонятно как вывернувшаяся на меня машинистка. И только потом исправилась: – Петр Юрьевич, Нюр… Анна Михайловна пять тысяч выиграла!

– В лотерею, что ли? – Я назвал единственный пришедший в голову вариант. Спортлото еще не было, а картами или еще чем-то подобным почтенная, разменявшая полтинник мать семейства не баловалась гарантированно.

– По облигации! – разъяснили мне чуть ли не хором стоящие ближе дамы.

– Сегодня специальный розыгрыш напечатали, в три раза больше обычного, – солидно и обстоятельно доложила главбух, которую явно призвали как главного эксперта по денежным делам. – У Нюры номера на листочке переписаны были, а как она увидела выигрыш в газете, так и все свои бумажки сюда приволокла.

Пока сотрудницы тихо расползались по рабочим местам, я протиснулся ближе. Посмотреть было на что. В центре стола красовался огромный чемодан с распахнутой крышкой, доверху забитый празднично раскрашенными бумагами. Не удержался и быстро перебрал десяток самых красивых, пытаясь понять суть открывшегося чуда.

Чего там только не было! Фиолетовые сторублевые облигации «восстановления народного хозяйства» сорок седьмого года[340], то же самое с паровозом на рисунке от сорок девятого, зеленоватые «развитие народного хозяйства» с трактором на посевной пятьдесят первого, розовые со зданием МГУ от пятьдесят второго, похожие, но с плотиной ГЭС и уже желтые пятьдесят третьего, красные, на манер довоенных червонцев, пятьдесят четвертого года, серо-зеленые, как доллары, пятьдесят пятого и опять почти коричневые пятьдесят шестого… Настоящая, да еще богато иллюстрированная история СССР.

– Ничего себе! – Я ошеломлено прикинул количество. – Это ж сколько тут!

– На пять тысяч двести сорок пять рублей! – прозвучал ответ у меня из-за спины. – Нет, сейчас будет на пять сто шестьдесят, у меня еще одну бумагу на полтинник погасили.

Я резко повернулся к Анне Михайловне, кто еще мог так точно знать размер своего богатства. Первое, что бросилось в глаза, – это святящиеся радостью огромные серые глаза этой обычно незаметной пожилой женщины. Да что там, она как будто помолодела лет на десять, куда-то ушли морщины, бледность щек сменил лихорадочный, но очень симпатичный румянец. Вспомнил анкетные данные – «четырнадцатого года рождения, трое детей, муж погиб в войну, эвакуировалась в М-град из Минска…».

– Поздравляю вас! – искренне, с чувством, сказал я. И, толком не понимая почему, добавил: – Похоже, есть справедливость в этом мире.

– Спасибо! – сдержанно поблагодарила она, удивленно посмотрев на меня.

– Анна Михайловна, если не секрет, конечно, это вы покупали? – не удержался я от бестактного вопроса, но уж очень непонятны были мне подобные запасы ценных бумаг у поднимающей в одиночку троих детей женщины.

– Нет, – спокойно ответила она. – Отец мой, покойник, оставил такое вот наследство, он хорошо зарабатывал в Москве. Надеялся, что начнут гасить, так деньги у меня и внуков будут. Да не дождался, в аккурат осенью пятьдесят седьмого и помер[341]… – Женщина примолкла, то ли боялась, что сказала лишнего, то ли просто ушла в невеселые воспоминания.

– Так зачем он тогда их брал? – снова дернул меня черт за язык. – Тут половина в пятидесятых выпущена!

– Попробуй не купить! – вмешалась главбух, посмотрев на меня, как на идиота. – Это сейчас людей распустили![342] – Она понизила голос, но не остановилась. – А при Сталине попробуй только премию деньгами получить. Радоваться будешь, если с оклада на заем не подпишут!

– Это у вас, в Москве, так было! – добавила молодая комплектовщица с неожиданной обидой, подчеркнутой отчетливым украинским акцентом. – У нас, в Краматорске, на руки денег давали, только чтобы карточки отоварить хватило… А там нормы такие, что родители в карьере вкалывали голодные. – В ее глазах предательски блеснули слезы. – Мне два года приписали, чтобы поскорее отправить в столицу работать.

– Тут у каждого свой список номеров есть, – тихо добавила Анна Михайловна. – Даст бог, им тоже повезет.

Вот так, на незнании табуированных «мелочей», и проваливаются шпионы с диверсантами. Хорошо, что в НИИ «Интел» весь коллектив давно «знал», что я долго жил за границей, иначе бы мигом сдали в первый отдел. Отрываться от народа в СССР вредно для здоровья, поэтому в этот же день я предпринял целое исследование темы облигаций, замучив вопросами Катю и Анатолия. Картина выходила, мягко говоря, очень некрасивая. Попросту говоря, Советский Союз нагло «кинул» своих граждан и ни разу не заплатил по облигациям сполна. Перерасчеты, пролонгации, обмены одних бумаг на другие, выигрышный механизм погашения с растяжкой на десятилетия[343]… И, судя по молчанию историков будущего, ничего хорошего в моей реальности граждане «самой свободной страны мира» так и не дождались.

Не то чтобы это меня сильно удивило. Как-то, примерно в девяностом, отец среагировал на мой детский, навеянный телерекламой вопрос: «А у нас есть сертификаты Сбербанка?»[344] – очень жесткими словами: «Никогда, запомни, сын, никогда не играй в азартные игры с государством». Такое крепко врезается в память, тем более на фоне наглядного примера последующих лет, когда сберкнижки множества людей превратились в забавные бессмысленные книжечки, а стоившая много месячных зарплат государственная ценная бумага скатилась до эквивалента двухсот граммов дешевой колбасы.

Спасибо трезвому цинизму родителей, нас с сестрой почти не коснулись ужасы гиперинфляции. Те мелочи, которые откладывались на черный день семьей милиционера и учительницы, были заранее потрачены на коробки с шампунем, мешки сахара, риса и гречки, штабеля тушенки и прочие старосоветские ценности.