Разбег в неизвестность

упростить разводку кабелей, обойтись без строительства кабельростов;

облегчить обслуживание и уборку рабочих мест…

И многое, многое другое. К концу презентации я начал себя чувствовать натуральным врагом трудового советского народа. Не будь послезнания – уже на следующий день НИИ «Интел» в полном составе начал бы мостырить свежеспроектированного монстра, мерзко хихикая над тупостью американцев, которые не смогли придумать этакое чудо без передовой коммунистической теории.

Чтобы окончательно разобраться в ситуации, ткнул пальцем в расположенный слева шкаф:

– Тут, собственно, ЭВМ хотите поместить?

– Нет, – чуть потупил глаза Иван. – Мы не смогли разместить управление графическим дисплеем в самом пульте, пришлось дополнительно поставить шкаф. Понимаю, что не очень красиво, но вообще мы думаем, что для работы с чертежами целесообразно выделить отдельный модуль…

– Ведь и у IBM так сделано! – поспешил с защитой Иван. – Только у них немного компактнее конструкция получилась и за самим монитором стоит, поэтому ее почти не видно на рекламных фотографиях.

– Отдельно – это правильно, – машинально заметил я. – А для этих все поместилось? – показал на два экрана посередине.

– Да! – явно обрадовался вопросу Иван. – Мы такой удачный прототип нашли, IBM 2260 Display Station, специально для текста, двенадцать строк по восемьдесят символов!

– Его бы надо купить и разобрать, – вкрадчиво намекнул Иван II, глядя мне в глаза взглядом кота из «Шрека». – В каталоге всего тысяча долларов стоит. Мы бы его исследовали…

– Беззастенчиво содрали схему один в один? – прервал я. – С отставанием в пятилетку?

– Нет, что вы, Петр Юрьевич! – замахал руками мэнээс. – Гораздо быстрее!

– Конструктивное мышление. – Я не смог удержать сарказма. Впрочем, судя по скромным улыбкам, мои слова приняли за чистую монету. – Ладно, а графический монитор? – с видом грозного контролера поинтересовался я. – Может, и его вам надо?

– Нет… – испуганно отшатнулся от такой идеи специалист. – Капиталисты совсем сдурели, просят более ста тысяч!

– Долларов! – с придыханием добавил Иван I. – Это целая куча золота!

– Вот! Можете же иногда соображать! – Я демонстративно нахмурил брови. – Хорошо, подумаю над вашим предложением. Приходите… В понедельник, самое то будет.

Только дверь кабинета закрылась за Иванами, я тяжело плюхнулся в кресло и вытер пот со лба. Едва не прокололся в своем полном непонимании сложности устройства графического монитора. Нет, я догадывался, что отображать картинки в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году несколько сложнее, чем текст. Но не на целый же шкаф! В «ямахах» из моего школьного детства имелись шикарные игрушки в графике, причем преподавательский монитор был цветным! Впрочем, хорошо то, что хорошо кончается. Позвонил секретарше, чтобы принесла свежего чая и пряников, а сам погрузился в изучение представленной документации.

…Для начала, графика на IBM 2250[331] оказалась векторной. Не такой, как в привычном мне мире, где линии на экране рисует программное обеспечение компьютера, а как бы вообще, «сама по себе, от рождения». Соответственно, к экрану IBM действительно «прилагали» совершенно нехилую ЭВМ с весьма навороченными возможностями по управлению изображением. Как я не обратил внимания на эдакий курьез – ума не приложу. Не иначе – подействовала сила стереотипов две тысячи десятого года, для которых «чертеж – это Автокад[332]», и не более того.

Зачем придумали такое извращение? Перемножил минимальное разрешение мониторов будущего, шестьсот сорок на четыреста восемьдесят[333]. При черно-белой картинке под сорок килобайтов! Разумеется, нужный объем я уже давно прикидывал, но нашел его вполне реальным в самой ближайшей перспективе, на чем и успокоился. Однако инженеры IBM и НИИ «Интел» мыслили прошлым, а не будущим, поэтому, начиная разработку, они даже подумать не могли о подобных объемах. Тем более что для отображения картинок надо не просто хранить, а реально работать с памятью, значит, ЭВМ должна оперировать сотнями килобайт. Неудивительно, что разработчики решили все преобразования растровой картинки в векторную оставить за специальным контроллером монитора и отдавать на основную ЭВМ только цифровое описание линий-векторов.

Начинать работу с копирования такого монстра было бы сущим безумием. Хватит пока СССР обычного, символьного ввода-вывода. Тем более что у ребят наметился заметный прогресс в миропонимании, после моего ехидного замечания они явно поработали в столичной библиотеке и даже сумели перефотографировать проспект на IBM 2260. Красивый он получился у буржуев, даже завидно. Практически кубическая коробочка небольшого телевизора с приставленной снизу массивной клавиатурой, «как на пишущей машинке». Никаких «модных» закруглений, голый функционал. По технике ничего выдающегося, восемьдесят знаков в строке, двенадцать строк[334], итого девятьсот шестьдесят байт на экран. Причем в каждом символе восемь на четырнадцать пикселов. Перемножил восемьдесят на восемь, получилось как раз шестьсот сорок точек по ширине. Очень знакомое число! Вот только по вертикали что-то не то выходило, двенадцать на четырнадцать – это сто шестьдесят восемь. На несколько минут я завис, но потом «дошло» – текст на экране надо разделять интервалом! Причем самый симпатичный для пишущей машинки полуторный, по крайней мере, для чистовых документов я всегда старался использовать именно его[335]. Что автоматически дает четыреста двадцать пикселов. Конечно, не четыреста восемьдесят, как в Windows, но все равно, очень похоже на будущее.

Осталось понять, как капиталисты засунули килобайт памяти на ферромагнитных кольцах в такую миниатюрную конструкцию. После непродолжительного копания в документации оказалось, что ларчик открывается просто, как говорится, «слона и не заметил». Дисплей подключался к ЭВМ через «двоюродную бабушку» обычных для двадцать первого века видеокарт под названием IBM 2848. Этот здоровенный ящик «держал» при помощи толстых, явно многожильных кабелей до восьми штук мониторов IBM 2260. Для чего имел на борту аж одиннадцать тысяч пятьсот двадцать бит магнитострикционной[336] памяти в удивительно миниатюрном корпусе, напоминавшем металлическую коробку из-под пиццы двадцать первого века. Очень современно на вид, но в СССР подобного не делали.

Впрочем, при всей красоте решений «голубого гиганта»[337], становилось очевидно, что мы пойдем «другим путем»[338], в духе заветов Ильича. Какой-то несчастный килобайт оперативной памяти в микросхемах я из «Пульсара» или НИИ «Точной технологии» гарантированно выдавлю в самом ближайшем будущем. Тем более что НИИ «Точной технологии» недавно поставил в серию ПЗУ на пятьсот двенадцать бит, причем разработчики справились самостоятельно, без аналога из будущего. Устройство, разумеется, получилось тупое, без возможности перепрошивки и уж тем более – перепрограммирования. Но для знакогенератора вполне сойдет.

В августе, самом сытом месяце года, Коммунистическая партия умудрилась провести очередную реформу. Да еще какую серьезную! Водка подорожала на целый рубль. Мелочь? Только не по меркам шестьдесят шестого года, в котором пол-литра «Столичной» стоили чуть дешевле трех рублей, что в пересчете на зарплату работяг выходило раза в четыре дороже, чем в две тысячи десятом году. Вино тоже выросло в цене, в какой-то хитрой пропорции, но это никого особо не беспокоило. Строки «Товарищ, верь, придет она – на водку прежняя цена…» не повторял только ленивый. Но бухтели тихо, возможно, благодаря неимоверно мощной PR-компании в газетах и по телевизору, в которой «говорящие головы» напрямую связывали подорожание с необходимостью рассчитаться по облигациям займа. Дескать, накопилось их слишком много еще со времен войны, а на то, чтобы погасить, средств у правительства нет и не предвидится.