Окно призрака

– Осторожно, ты стоишь на расстоянии поцелуя. Я ведь и укусить могу, – сказал Юэн, стараясь хоть как-то разрядить обстановку, и, мягко надавив кончиками пальцев Бернарду на грудь, оттолкнул его от себя. – Остынь. Я не имел в виду ничего плохого и уж тем более никого не обвинял. Я всего лишь озвучил то, о чем треплется половина города.

– Смотрю, для тебя не существует рамок приличия, да? – с раздражением бросил Бернард, продолжая стоять со сжатыми кулаками. Он не приближался, но по-прежнему выглядел сурово. – Никто прежде не осмеливался спрашивать у меня подобное вот так в лоб.

– Прекрасно. Значит, я у тебя первый, – криво усмехнулся Юэн, чувствуя, что вместо того, чтобы вылезать из бездонной ямы напряженной ситуации, он только падал все глубже и глубже. Как, впрочем, и всегда.

«Ну и дернул же меня черт спросить именно об этом. Теперь, чтобы выкрутиться, надо придумать что-нибудь поостроумнее тупых шуток».

Юэн уселся обратно в кресло, вальяжно закинув ногу на ногу и продемонстрировав носки в черно-белую клеточку, набрал в легкие воздуха и широко улыбнулся.

– В прошлый раз у нас с тобой уже возникло недопонимание на этой почве. Что, по-твоему, лучше: если человек смотрит на тебя косо и игнорирует или если человек признается, что слышал о тебе всякое, но контакта при этом не избегает? Разве плохо, что наши отношения с самого начала будут искренними? – спросил он, склонив голову набок. – И не надо реагировать так, будто ты не знаешь об этих слухах. Ты не думал, что тебя именно поэтому сторонятся? Люди опасаются, что ты можешь оказаться сыном убийцы.

На лице Бернарда отразилось сомнение. Юэн видел, что от такой откровенности фотографа коробило, однако Бернард ранее показал себя довольно прямолинейным, и что-то из услышанного заставило его задуматься. Обстановка оставалась накаленной, а из наэлектризованного воздуха в любой момент могли посыпаться искры и молнии. Любое подобие улыбки стерлось с губ Юэна. Он постучал пальцами по столу и, опустив ногу, сел ровно.

– А ты? – с вызовом спросил Бернард, скрестив руки на груди. Плечи его уже не выглядели настолько напряженными, как прежде, когда в зелени его глаз разгорелся пожар. – Ты не боишься, что я могу быть сыном убийцы?

Юэн со свистом втянул воздух и сжал в кулак руку на столе. И почему студия с этой непонятной клеткой-аквариумом вдруг стала похожа на логово маньяка? Открыта ли входная дверь, или лучше сразу прыгать в окно?

– Боюсь, – честно признался Юэн, смотря Бернарду прямо в глаза. – Но я часто совершаю опрометчивые поступки, о которых потом жалею. Недолго, правда. Ровно до того момента, как совершу еще что-нибудь глупое. Так что мне не привыкать. И, кстати говоря, я ведь не просто так спросил о… Ну, ты понял.

Бернард посмотрел на него усталым, но проницательным взглядом. Вспыхнувшая ярость будто бы выжгла практически все эмоции, оставив после себя безжизненную пустыню. Он выглядел бледным и вялым, словно призрак, у которого осталась лишь капелька интереса к окружающему миру, а в целом было на все наплевать.

– Ты часто впадаешь в такие состояния? – поинтересовался Юэн.

– О каких состояниях ты говоришь?

– О твоем трансе, из-за которого я сижу тут весь такой «красивый», – Юэн указал на свое лицо. – Лик Аполлона снова осквернен. Серьезно. Со стороны это выглядело пугающе, черт возьми. Твой взгляд вдруг стал стеклянным, словно ты телепортировался куда-то за пределы Солнечной системы. Ты звал мать, а потом просил кого-то, чтобы тот отпустил ее. Что после этого я должен был думать? – к концу предложения голос его чуть повысился.

Сначала Юэну не хотелось упоминать, что он слышал, как Бернард звал мать, но эта деталь в итоге вылезла сама. Пусть знает.

Бернард побледнел еще сильнее. Было видно невооруженным глазом, что он старался не подать вида, будто услышанное его обеспокоило. Вполне логично. Не каждому признаешься, что у тебя есть какие-то проблемы. Фотограф приобнял себя за плечи, словно ему вдруг стало холодно.

– Такое произошло в первый раз, – сказал Бернард тихо и спокойно, но что-то тревожное все-таки проклевывалось в его голосе. – Просто яркое воспоминание о детском кошмаре. Ничего особенного.

– Да, действительно! Ничего особенного, – передразнил Юэн и, встав с места, вытащил из носа окровавленные кусочки ваты. – Не знаю, что там у тебя за кошмары, но это явно ненормально! Как видишь, есть пострадавшие, – он демонстративно помахал ватой перед носом фотографа.

Бернард тяжело вздохнул. Теперь он не скрывал, что расстроен. Руки его опустились.

– Прости, – сказал он уже в четвертый раз. – Это вышло случайно. Но, с другой стороны… – он вдруг посмотрел на Юэна, чуть прищурив глаза. – Ты ведь сам виноват, что попал под горячую руку.

– Чего-о-о? – недовольно протянул Юэн. – Я проявил банальную обеспокоенность, а ты мне нос сломал и говоришь, что я сам виноват?

– Нос я тебе не сломал, не надо, – отрицательно покачал головой Бернард.

– Ага, присмотрись внимательнее. Какая фея вернет мне былое великолепие?

Аккуратно взяв Юэна за подбородок, Бернард приблизился к его лицу. От этого неожиданного действия Юэн вздрогнул и затаил дыхание, приподняв руки. Зеленые глаза, оказавшиеся так близко, снова напомнили сочную летнюю зелень. И все же, кто там знает, что мог вытворить его отец? Можно ли разглядеть во взгляде скрытое безумие или жестокость? С серьезным видом эксперта оценивая масштаб трагедии, Бернард повернул голову Юэну в одну сторону, затем в другую.

– Не томите, док, говорите начистоту: сколько мне осталось? – сглотнув, тихо спросил Юэн и поймал взгляд Бернарда.

– Лет шестьдесят, полагаю, – ответил Бернард, отпустив его подбородок. – Всего лишь небольшой отек, который можно быстрее снять, если приложить лед.

Юэн повернул голову, отводя взгляд вниз и в сторону, кончиками пальцев одной руки коснулся стола, а другой рукой драматично прикрыл рот.

– Звучит ужасно, – упадническим тоном произнес он. – Только не сообщайте об этом моей семье. Я хочу, чтобы они запомнили меня жизнерадостным и красивым.

Однако шутка не оказала на Бернарда эффекта, которого ожидал Юэн. Более того, что-то в его словах словно повергло фотографа в угрюмо-задумчивое состояние, холодность и отстраненность отразились в его глазах. Он сказал, что принесет лед, и вышел из студии.

«Ладно, хватит на сегодня скверных шуток».

Выкинув окровавленные кусочки ваты в мусорное ведро под столом, Юэн подошел к зеркалу, висящему на стене по соседству с фотографиями. Нос действительно чуть припух и порозовел – с виду ничего критичного, да и по ощущениям все нормально, разве что только немного побаливал до сих пор. Юэн провел пальцем по ссадине на скуле, облизнул губы, нащупав языком маленькую болячку.

«Бывало и хуже, – сказал он своему отражению. – Но мы с тобой хорошо справляемся».

За спиной зеркального двойника – помещение, которому Юэн в первый день дал название клетка-аквариум. Не зря возникло плохое предчувствие с этим заваленным хламом местом. Он как знал, что что-то должно произойти, и… в который раз проигнорировал свою интуицию.

Интересно, размышлял Юэн, насколько близка к правде та история с душами мертвых и зеркалами? Традиция, которой придерживался хозяин бюро ритуальных услуг Виктор Чилтон, звучала как детская страшилка, которая могла вызвать какой-то суеверный страх лет десять-двенадцать назад, но сейчас, в современном мире, воспринималась просто как очередная мистическая история, прочитанная на просторах сети. Бояться призраков уже не актуально.

Стоя перед зеркалом, Юэн открыл было рот, чтобы поразмышлять вслух, однако дверь в студию отворилась и вернулся Бернард с пакетом в руках. Взглянув на Юэна, он саркастически улыбнулся краешком губ.

– Отражение в зеркале – самый лучший собеседник, да?

– Не то чтобы лучший, но, определенно, приятный, – поправил Юэн. – Всегда выслушает и ничего не съязвит в ответ. Еще и симпатичный.

– Дико извиняюсь, если прервал самый волнительный и приятный разговор в твоей жизни, но, собственно, вот, – сказал Бернард и протянул обернутый в ткань пакет, характерно позвякивающий кусочками льда.