Страница 34 из 36
Я очнулась от того, что Ладка изо всех сил трясла меня за плечи.
- Что такое? Что случилось?
Она обматерила меня в пять этажей, сунула в руки фонарик:
- Свети! - и направила бластер в основание скалы.
Фонарик дрожал в моей руке, слабый луч дробился на падающих снежинках. Сквозь залепленные снегом ресницы все виднелось в каких-то радужных разводах. С трудом шевеля окоченевшими губами, я спросила:
- Что ты собираешься делать?
Ответом была очередная ругань. Ладка что-то старательно настраивала в оружии. Пальцы у нее тоже заледенели, не слушались, но она добилась, чего хотела. Зашипели остатки снега под скалой, потекла нам под ноги талая вода, заклубился пар. Потом мокрый темный камень посветлел, высыхая. Я ощутила на своем лице поток тепла. Ладка накаляла скалу до тех пор, пока та не стала шипеть от снега как нагретый утюг.
- Теперь надолго хватит, - резюмировала моя хитроумная спутница, отпуская гашетку и переводя все регуляторы обратно в боевой режим.
"Это не значит почти ничего, кроме того, что возможно, мы будем жить". Мы забрались под козырек, приникли к раскаленному камню. Надо было бы поберечь одежду: прожжем - новой взять негде, но слишком уж мы замерзли. Подсвечивая фонариком, по очереди оттирали друг другу обмороженные щеки, носы и подбородки. Потом кое-как растянули на двух альпенштоках кусок полиэтилена: вроде односкатной кровли, чтобы не наметало снег. Оставшиеся дыры "законопатили" ковриками. Получилась довольно уютная норка, самое комфортабельное наше жилье после выхода из зимовья. Мы разулись и сняли куртки. От мокрой одежды шел пар, оседал на пленке капельками влаги - пришлось сделать сверху дырку для вентиляции.
Снизу здорово припекало, все время приходилось ворочаться, и мы с удовольствием отогревали замерзшие бока и спины. Достали и по-братски разделили последние сухари, запили их водой из Ладкиной фляги - из того самого озера: вода была все такая же вкусная. У нас осталась еще найденная в зимовье банка сгущенки, но по обоюдному согласию решили ее пока не трогать.
Как ни удивительно, мы все еще были живы и даже имели шансы пережить эту ночь. Лишь бы пурга не затянулась надолго. Ладка предложила спать по очереди. Я согласилась при условии, что я - первая и заснула, по-моему, даже не дождавшись ответа. Когда она меня разбудила, было все так же темно, так же бушевала пурга. Полиэтилен прогнулся под тяжестью наметенного снега: там был уже целый сугроб. Камень еще хранил тепло, но было зябко - или меня знобило? Ладка уснула, пристроив голову мне на колени, а я сидела и таращилась в темноту. Осталась наедине с собой и сразу, под монотонные завывания вьюги, полезли в голову панически безнадежные мысли: "Завалит нас здесь так, что не выберемся. Сдохнем от голода, замерзнем, и никто никогда ничего не узнает". Потом как-то незаметно провалилась в сон, но сидеть было неудобно, ноги затекли и я проснулась. Стало немного светлее, или это только мерещилось? Все размышляла про тот костер в долине...
Семнадцатый день
Я думала, утро не наступит никогда, но ничто не длится вечно: кончилась и эта ночь. Медленно просочился в нашу нору серый рассвет. Надо было будить Ладку, потому что пурга, похоже, шла на убыль.
- Сейчас, сейчас встаю, - сказала Ладка, не открывая глаз, и потянула на голову спальник.
Минут через пять я повторила попытку.
- Сейчас.
Не скоро удалось добиться от нее более членораздельных ответов. Ладка долго зевала, терла глаза, очень не спеша вылезала из спальника. Я отогнула сверху смерзшийся полиэтилен, выглянула наружу. Кругом белели свежие сугробы, небо было все так же затянуто тучами, но снегопад прекратился. Завтрака сегодня не предвиделось: мы собрались и пошли.
К середине дня доковыляли до перевала, постоянно благодаря Бога, что вчера не спустились вниз: на склоне снега было гораздо меньше, чем на дне ущелья. Последнее время я часто Его благодарила. Например, за то, что мама засунула мне в рюкзак вязанную шапку и теплые варежки.
- Оль, смотри: Метеостанция!
- Почти дошли!
- Именно, что почти. Надо отметить выход на финишную прямую. Доставай сгущенку.
- Ага. Давай только уйдем с ветра.
Банка была торжественно водворена на большой плоский камень, Ладка полезла в рюкзак за топором, чтобы открыть ее - излюбленный туристский аттракцион. И вдруг вожделенная банка взорвалась как граната, верхушка камня почернела и оплавилась. Еще не понимая, что происходит, мы юркнули в какие-то щели между валунами.
Вот нас и достал наш "хвост". Конечно, это были пираты, Ардара. Я не знаю и вряд ли узнаю: им ли принадлежал тот костер в долине, как мы разошлись с ними по пути к перевалу, почему они не напали раньше. Возможно, они давно потеряли след, но зная направление, вычислили, куда мы идем, и решили ждать здесь. Они все правильно рассчитали. Дождались. Застали нас врасплох. И перебили бы... Почему их первый выстрел был таким? Кодекс чести не позволял стрелять врагу в спину? Или они думали, что мы растеряемся? Собрались поиграть в кошки-мышки?
"Мышь, загнанная в угол, как правило не сопротивляется - не верьте этому!" Мы заняли круговую оборону и стали ждать дальнейшего развития событий. Пиратам предстояло теперь либо подбираться к нам вплотную, чтобы достать парализующими зарядами, либо с безопасного расстояния обстреливать камни, за которыми мы засели. Они выбрали первое, и это было очередной ошибкой с их стороны.
Мелькнула на фоне снега черная фигурка. Я выстрелила, но промазала. Пират благополучно нырнул за камень. Но следующая его перебежка завершилась не столь удачно. В него самого я опять не попала. Но гигантский обломок скалы, зависший на склоне в неустойчивом равновесии, от попадания заряда опрокинулся и накрыл его. Перевал огласил душераздирающий вопль. Второго пирата подстрелила Ладка, он скатился по снегу куда-то вниз.
Мы не знали, сколько их. Посидели, подождали немного - тишина. Ладка надела свою шапку на булыжник, приподняла над нашим укрытием - никто не стрелял. Мы с опаской вылезли из-за валунов, не веря тишине, но на этот раз она не собиралась нас обманывать. Неужели все?
Мы осторожно подошли к тому пирату, которого придавило глыбой. Он был из племени "серолицых гигантов". Из-под камня виднелись только голова и плечи. Как ни странно, он был еще жив, хрипел, силился приподнять голову: лицо жутко искажено, глаза вылезли из орбит, зубы оскалены. Он с мольбой посмотрел на бластер в моих руках, но я не спешила прекратить его мучения. Ладка присела рядом с ним на корточки:
- Скажешь, падла, сколько вас - добьем. Нет - так подыхай. Заряд на тебя тратить...
Нам не было его жалко. Совсем. Сейчас, при воспоминании об этом эпизоде, меня корежит. А тогда я испытывала лишь абсолютно ледяную, трезвую и спокойную ненависть. Не как на дороге, после гибели Андрея, когда нас подхватило и понесло боевое безумие берсерков: гораздо хуже, страшнее. Потому что я вполне сознавала, что происходит. В частности, что должен чувствовать этот человек... Не совсем человек...
- Говори, сука!
Пират ничего не сказал. Не хотел, или не мог, или, возможно, вообще не понял вопроса. Кровь хлынула у него изо рта и ноздрей, он ткнулся лицом в снег и затих.
- Все, кончился, - Ладка перекрестилась: неожиданный жест.
Мы подобрали рюкзаки и, не оглядываясь, поковыляли прочь: вниз с перевала, туда, где ждал нас, совсем игрушечный на вид, оранжевый домик метеостанции.
У меня сохранилось очень мало воспоминаний о последних часах пути. Где на ногах, где на заду, где чуть ли не кубарем мы ссыпались до границы леса. Мы здорово смахивали на снеговиков, но сил отряхиваться уже не было. Опять начиналась метель. Шли, шатаясь как пьяные, по очереди падая и вытаскивая друг друга из сугробов, потому что подняться своими силами уже не получалось. Я давно не чувствовала ни рук, ни ног. Снег набился в ботинки, налип на варежки и таял. Брюки и поддетые под них теплые штаны промокли насквозь.