Страница 19 из 36
Кое-как дотащилась до ручья, нашла место поудобнее. Пристроила под струю воды брюки и носки, прижала камнями - пускай полощутся. Помыла ботинки. Вот теперь точно можно ложиться спать. Надо только выбраться наверх. Или прямиком к палатке? Появляется Андрей. Плохо: вылезла за вешки и даже не заметила этого.
- Помочь?
- Да нет, я, собственно, уже закончила.
Смотрит. Какое все-таки у парня хорошее лицо! Конечно, не тогда, когда он пребывает в озверелом состоянии. В спокойную минуту - как сейчас. В который раз ловлю себя на том, что тоже разглядываю его - с интересом. Совершенно неуместным: по многим причинам. Игорь, зараза, где ты? Я изо всех сил стараюсь хранить тебе верность, но... Впрочем, обстоятельства все равно за тебя, мой незадачливый жених. Вот сейчас, сию минуту, кто-нибудь щелкнет переключателем на пульте, и твой возможный соперник растает, будто его не было вовсе. Будто он мне просто приснился...
После долгой паузы:
- Ольга, ты где живешь?
- В Москве, на Филях. А что?
- Просто интересно. Фили - это ведь не Москва, это Подмосковье. Мы там на даче жили - еще до войны.
- То до войны. А теперь это Москва, давно уже. Большие дома. Первые построили как раз в конце сороковых - начале пятидесятых.
Мне тяжело стоять, и я облокачиваюсь о камень. Андрей присаживается на корточки.
- А Мой дом - на Сретенке...
Рассказывает, как жил там в коммуналке на пятерых хозяев вместе с мамой. Как в 1942-ом убили под Ленинградом его отца, и они с двоюродным братом совсем уже собрались бежать на фронт...
- Как мама там - одна? Сволочи!.. Ольга, ну неужели и у вас все так же?
- Как "так же"? - хотя я прекрасно понимаю, о чем он говорит. Пару лет назад начала бы с горящими глазами рассказывать про перестройку, а сейчас... Ладно, замнем для ясности.
- Андрюш, ты извини, но мне, если честно, не до разговоров о несправедливости жизни. Мне бы лучше лечь. Пошли наверх. Дай руку, пожалуйста.
Пристраиваюсь рядом с Лэлсой и Ладкой. Они крепко спят, а я не могу заснуть. Ветер свистит, холодный осенний ветер, небо затянуто какой-то белесой мутью. Беспросветно, тоскливо, пусто. Вот ты какая на самом деле, чудная планета Колыма. Проклятый край!
Я все-таки уснула, но и во сне сердце не отпускала тоска. Может быть поэтому я так цеплялась за прикорнувшего рядом Андрея. Наплевать на живность, которая может наползти с его одежды: граница совмещенного времени - лучшая в мире дезинфекция.
К вечеру, когда Галка разбудила нас ужинать, немного разъяснилось, но стало еще холоднее. Усилившийся ветер тянул с востока тяжелые снеговые тучи.
Мужчины долго колдовали над системой противопехотных заграждений вокруг стоянки. В ход пошли отобранные у вохры автоматы и содержимое пиратских сумок. Теперь без шума к нам не подберешься. Главное - самим по дури не налететь на растяжку.
Мы обнаглели до того, что опять развели костер. Жмемся к огню в надежде хоть немного согреться. Дров мало и прогорают они до обидного быстро.
Солнце скрылось за вершинами сопок. Над миром царит фантастический по красоте закат. Небо, лимонно-желтое над горизонтом, выше становится льдисто-зеленым, прозрачным. Из разрывов антрацитовых с алым подсветом туч смотрят, не мигая, холодные яркие звезды.
Галка заворожено глядит на запад, губы ее шевелятся, шепча незнакомые стихи:
"Вечера здесь полны и богаты,
Облака как фазаны горят,
И на лагерных вышках солдаты
Обращаются тоже в закат.
Он остынет от жаркого блеска,
Станет ближе, понятней, ясней -
Этот мир молодых перелесков
Возле тихого царства теней..."
Космический холод медленно опускается на цепенеющую землю. Кажется, еще немного, и воздух тоже вымерзнет, упадет на камни белой росой - и нечем будет дышать. Но мерцают внизу живые огоньки поселка, весело трещат сучья в нашем костре. Его ласковое тепло и лица друзей, озаренные отсветами пламени, в тысячу раз прекраснее стылого великолепия небес.
Мы снова слушаем Лэлсу. Синяки с его лица уже почти сошли, но вид все равно больной. Кожа туго обтянула скулы, глаза стали совсем огромными и лихорадочно блестят, зубов теперь - примерно такой же некомплект, как у Зорина. Старается лишний раз не шевелиться и говорит глухо, вполголоса.
И опять меня накрыло наваждение - тень его памяти. Я могла бы сделать над собой усилие: перестать видеть. В иные мгновения мне очень хотелось так поступить. Как бывает - отворачиваешься от экрана телевизора, на котором мелькают слишком жуткие кадры...
Лэлса нарвался на скандал. Все данные о приходе-расходе рабочей силы шли через его руки. Диспетчеры по-прежнему жили в одном помещении с работягами, поэтому количество умерших и "отпущенных на волю" было для него не просто рядом цифр на дисплее. Население их блока за это время сменилось минимум трижды. Давно уже не было в живых человека, который советовал им не связываться с Чинхаром.
- Лаэ, придется запросить новую партию. Сколько у тебя подлежит выбраковке? - вопрос Сенхары прозвучал неожиданно, Лэлса глубоко задумался и не заметил, как тот подошел.
- Сенхара! Как ты можешь? Это же люди, в конце концов! Я не могу больше считать. Хватит! - резко развернулся вместе со стулом, чтобы посмотреть в глаза другу. Бывшему другу?
- Тут нет людей, Лэлса, включая нас с тобой. Забудь это слово. Мы все тут "лишенные родины". Из этого глайдера не выскочишь на полном ходу. Играй по правилам, и может быть доживешь до момента, когда сможешь устанавливать правила сам.
- Играй, без меня. Чинхар! - впервые Лэлса назвал приятеля этим прозвищем, как пощечину отвесил. А у самого в ушах все еще звенел истошный вопль сошедшего с ума соседа по вагонке, стояло перед глазами его перекошенное лицо. - Лучше в забой, чем так как ты...
- В забой? Тебе было мало? Глупенький Лэлса! Я ведь тебе добра хочу. Ну, иди куда хочешь.
Так Лэлса сменил две зеленые полосы диспетчера на одну красную, как у всех работяг. Правда, на общие работы не попал: Чинхар определил его в ремонтные мастерские.
На четвертый день, перед самой пересменкой, встал элеватор, подающий руду в обогатительный цех. По данным самодиагностики, заклинило цепь в нижней натяжной станции. Кроме Лэлсы, который завозился с компьютерами дольше положенного, послать было некого. И вот уже талантливый физик-теоретик с набором гаечных ключей едет на нижний ярус: чинить.
Вся нехитрая механика элеватора была упрятана под кожух из сверхпрочной пластмассы, который для начала требовалось снять. Лэлса отвинтил три болта, а на четвертом - застрял. Затянуто было на совесть. Лэлса пристраивался так и эдак, налегал на ключ всем своим небольшим весом - никакого результата. "Если к началу следующей смены элеватор не пущу, точно загремлю на общие работы. Ну и пусть. В забой, так в забой," - Лэлса сел на пол, привалился спиной к кожуху. Закрыл глаза и уснул, как отключился.
- Эй, приятель, тебя сюда отдыхать послали? - если бы спросили на Ханда, подскочил бы как ошпаренный. Но фраза прозвучала по-русски, и Лэлса даже не открыл глаза: "Зачем будят, ведь только что смена кончилась?"
- Эй, чучело, проснись! Х'ваг дарая!
Лэлса разлепил веки и с удивлением обнаружил, что находится отнюдь не в жилом блоке, к тому же - в неподходящей компании.
- Что вам надо?
Он знал этого человека. Наглый, развязный и злой в драке землянин больше других издевался над "сучьими прихвостнями". "Подстерег, чтобы свести счеты? Только ради этого обманул охрану и остался внизу? Зачем так сложно?" - не страх поднял Лэлсу с пола и заставил заглянуть землянину в глаза. Что-то здесь было...
Землянин молча отвинтил непослушный болт, снял кожух. Понятно, отчего элеватор заклинило: раскололась пополам одна из звездочек. "Интересно, откуда под кожухом столько песка и щебенки?" - мельком подумал Лэлса, а вслух сказал: