Страница 6 из 7
Ощущаю удивительную лёгкость. Может, потому что рюкзак почти пустой, а может, потому что что-то во мне надломилось вчера. Хочется, чтобы это чувство никогда не проходило. Как будто наконец вырвался из клетки и смог расправить крылья. Как будто летней ночью вышел на пустую дачную улицу и вдохнул полной грудью. Как будто снял зимние сапоги, вернувшись поздним вечером домой. Из меня словно выкачали всю злобу – я уверен, что при желании смог бы и полететь. Полететь высоко, прямо к звёздам, этим маленьким пробрешинам в чёрном полотне, называемом небом.
Но чем выше взлетаешь, тем больнее потом падать. Мудрость – в банальности.
Люблю рассматривать проходящих мимо меня людей, когда иду по улице. Изучать, во что они одеты, чем заняты их руки, какие у них причёски или сколько печали сокрыто в глубине их глаз. А печали в их глазах сокрыто достаточно. Хватит на два поколения вперёд.
Кажется, я пропустил тот момент, когда улыбки попали под запрет: смотрю по сторонам и не могу понять, почему люди такие хмурые. Неужели у них когда-нибудь будет повод улыбнуться весомее, чем прямо в эту секунду? Неужели они когда-нибудь станут моложе? Почему откладывают счастье на потом? Чего они боятся?
Вы знаете ответ? И я не знаю.
Приходится отдуваться за них всех. И стонущий северный ветер – не помеха. И низкое серое небо – не помеха. И осознание собственного бессилия – не помеха. Настроение на удивление отличное. Каким-то чудом я продержался так долго. Спасибо Анне Викторовне и кипятку. Я всё ещё люблю жизнь.
Девушка в жёлтой куртке проносится мимо меня: опаздывает. Мужчина в коричневом пальто надрывается в трубку телефона: пытается перекричать ветер. Мальчик с раскрытым портфелем, похожим на рот рыбы, лениво перебирает ногами: ему ко второму уроку. Старушка с авоськой сидит на лавочке у подъезда и почти не моргает: может, она так спит. А может, у неё слетели заводские настройки. Кто знает, что происходит с людьми после семидесяти. Может, программное обеспечение за это время устаревает, может, эту версию производителю поддерживать уже не выгодно. Вот они и не моргают, сидя на лавочках у подъезда. Ждут своего часа.
На горизонте появляется метро. Страшное место в это время суток. Уже на подходе начинаю вести себя так, как будто у меня в рюкзаке нет бомбы. Спойлер: её там и правда нет – только книга и пара тетрадок. Но охранники на входе каждый раз считают иначе: они чувствуют страх. Наверное, я очень подозрительно выгляжу. Нет, не так. Я точно выгляжу подозрительно. Не забываем про книги и их обложки.
В такие моменты я актёр. В такие моменты мы все – актёры. Вход в метро – наша сцена. Охрана – наши зрители. Все, кто здесь собрался, – актёры неизвестной и никому не интересной пьесы. Каждый день нам приходится отыгрывать роли тех, кем мы не являемся. Для каждого человека, для каждой ситуации у нас подготовлена специальная роль, и никто, кроме четырёх стен, никогда не узнает, кто мы есть на самом деле.
В этот раз мне везёт: на досмотр уже отправили какого-то бедолагу в шапке-ушанке и на меня никто не обращает внимания. Золотое правило работников метрополитена: в одно время – не больше одного террориста.
Надел бы террорист шапку-ушанку? Кто бы знал. Я думаю, что нет. Многое можно сказать о человеке по головному убору или его отсутствию. Многое, но, к сожалению, не всё.
Я рад, что кому-то другому не повезло вместо меня. Это придаёт мне сил. И мне не стыдно. Стыдно должно быть тому, кто не различает Натали Портман и Киру Найтли.
Снова бегу по эскалатору вниз. Никуда не спешу – просто чувствую в этом потребность. Надо бежать. Нельзя стоять на месте. Надо сейчас сэкономить две минуты жизни, чтобы потом получить лишние двенадцать часов для бессмысленного существования в год. А эта цифра уже внушительная.
Раньше я всегда провожал недовольным взглядом вечно спешащих, а теперь сам примкнул к их отряду. Жизнь в большом городе может сильно изменить людей. А может и не изменить. Зависит от людей. И от города. И от жизни.
На середине эскалатора я резко останавливаюсь и сдаю вправо. Кружится голова, кажется, что вот-вот упаду. Вот-вот ноги подведут меня, и я полечу в самый низ кубарем, снося всех на своём пути. Посмертно стану заголовком в локальной газете. Оставлю след. И в прямом, и в переносном смысле.
Стены и потолок медленно покачиваются, пока я прихожу в себя. Раньше со мной такого не случалось. А что есть раньше? Раньше я и говорить не мог, и под себя ходил. Не повод для удивления. Всё течёт. Мы стареем. Голова больше не кружится.
Ещё есть время, чтобы поразглядывать поднимающихся или спускающихся мимо меня людей, посчитывать их эмоции и делать абсолютно необоснованные и в большинстве своём неверные выводы об их жизнях. Все уткнулись в свои телефоны: наши жизни теперь там, а не здесь. Закупорены в микросхемах и выброшены в моря нулей и единиц.
Думаю, что вместе с эскалатором мимо людей порой проходит вся их жизнь. Но мудрого в этой мысли – как в анекдоте про Колобка.
Возможно, я уделяю слишком много внимания такой мелочи, как эскалатор в метро, но разве не в мелочах счастье? Спросите у любого бездомного. Они многое могут рассказать вам о мелочи и счастье.
В этот удивительно обычный ноябрьский день удача улыбается мне: я вижу свободное место рядом со старушкой в крохотной розовой шляпке. Это добрый знак. Это аномалия. Сажусь медленно, всё ещё не веря в своё счастье. Старушка даже не поднимает на меня взгляд: у неё на коленях – клетка с чёрным, как ночь, котом, и он занимает всё её внимание. Кому-то достаточно просто спать, свернувшись клубком, – этого будет достаточно.
С открытой книгой в руках я исподлобья поглядываю на других пассажиров сверху вниз, хотя и снизу вверх. Читаю книгу, видите? Видите ведь? Это книга – не телефон! У меня есть подозрение, что всем плевать. Ладно.
Девушка с короткими зелёными волосами и в очень толстых очках напротив меня – тоже с книгой. На обложке написано «1984»: наверное, что-то из современной истории. Я не очень силён в литературе или очень силён в иронии – решать вам.
Сейчас мы с этой девушкой одни в вагоне и связаны неразрывной нитью. Больше тут никого нет. Только я и она. И да, она хороша собой. И да, я, кажется, влюбляюсь. Несмотря на то, что в своих очках она немного смахивает на муху. Несмотря на то, что о девушках с зелёными волосами ходят разные слухи. Несмотря на то, что я вижу её впервые. Эти веснушки… Эти ямочки на щеках…
Я знаю, она чувствует то же самое – только не подаёт вида. Мы с ней – навсегда. Я уверен в этом. Разве может быть по-другому? Разве может быть иначе? Это точно навсегда.
Навсегда длится до первой остановки: здесь девушка поднимается со своего места, закрыв книгу без закладки, а на её место садится парень в белом пуховике. Она не смотрит на меня: не хочет причинять мне боль. Я её понимаю. Один взгляд может испортить всё.
Её зелёная макушка в последний раз мелькает посреди толпы. Двери вагона захлопываются.
Неразрывные нити рвутся не хуже разрывных.
Мне теперь ничего не остается, кроме как разглядывать парня в белом пуховике. Я не сразу понимаю, что именно так поразило меня в его внешнем виде. Что-то в нём не от мира сего. Потом до меня доходит.
Первое: он в пуховике, хотя на дворе ноябрь и мы, вообще-то, в метро. Но это ладно. Это я могу понять. Но! Второе: кожа его лица ослепительно чистая, как у младенца. Словно он сошёл с полотна великого мастера, словно его сгенерировала нейросеть или слепил Микеланджело…
Словно он продал душу кому-то очень влиятельному, связался с нечистыми силами, у которых есть управа даже на самые страшные недуги. Ну, навроде акне.
Совет: называйте прыщи акне. Звучит солиднее.
Если подумать, я тоже связался с нечистыми силами, но заработал в результате этой связи лишь ожог на руке. Мы разные.
Не могу оторвать от лица напротив взгляд. Думаю, со стороны это выглядит странно, но до меня, к счастью, никому нет дела. Даже этому парню: он сидит в наушниках, уткнувшись в телефон.