Страница 35 из 57
Взять, например, Рика, который не только крепко держится за свою откровенную ложь, но и пытается навязать её всем и каждому. Он очень старается убедить в ней окружающих, потому что без личных убеждений его мир рухнет и он вообще не сможет взаимодействовать с окружением.
Но как он вообще дошёл до такого состояния? Было бы упрощением сказать, что его детство было адом на Земле, но это выражение очень близко к истине. Рик был одним из тех несчастных, кого родная мать почти с самого рождения держала в сыром тёмном подвале (его отец исчез до рождения сына) и почти ничем не кормила. Чтобы его легче было держать взаперти, она предупредила его о злобных монстрах, которые разгуливают наверху и рыщут снаружи. Трудно представить, каких жутких зверей и огров он видел в своём воображении. Рик чуть не умер от голода, но в девять лет инстинкты выживания (и немалая храбрость) позволили ему покинуть дом, после чего кто-то обнаружил его на заднем дворе в поисках еды по мусорным бакам. Рик вбежал в дом, когда соседка его окликнула (кто знает, за какого монстра он её принял). У соседки хватило здравого смысла, чтобы обратиться в полицию.
Эта и подобная ситуации происходят чаще, чем вы можете представить. Некоторые родители, с которыми плохо обращались в детстве, пытаются «выровнять счёт» с миром, издеваясь над собственными детьми. Если в детстве по отношению к ним проявляли физическую или психологическую жестокость, они платят своим детям тем же. Некоторые даже за руку отводят свою дочь или сына к растлителю или порно-режиссёру в попытке «компенсировать» собственные обиды, выступая сводниками для собственных детей.
Вы можете подумать, что Рик мог не замечать реальной еды на столе и поэтому не ел. Но к счастью, всё работает не так, по крайней мере не в его случае. Это правда, что после многих лет поедания грязи и очистков с целью выживания, кусок тёплого хлеба или апельсин кажутся такими же нереальными, как и единорог. Но чем бы ни были для него свежие фрукты или сладости, он принимает их искажённо, потому что так они вписываются в привычную картину мира. Он может думать, что ест резиновые шарики, например, или деревянные колышки. Поэтому, когда он убеждает Барни, что небо зелёное, то и сам в это верит. Думать иначе — значит начать спускаться по скользкому склону к пониманию, что мир такой же страшный, каким его рисовала мать. Кто знает, что с ним случиться, если он начнёт соскальзывать?
Нечто похожее могло произойти и с Филлис, но из неё невозможно вытянуть никакой информации. Каким бы ни было её прошлое, она не в состоянии посмотреть ему в глаза, как и своему настоящему. Её детство действительно могло быть ужасным — даже ужаснее, чем у Рика или других пациентов.
Поэтому в случае Филлис и большинства других больных в понятии «исцеление» мало смысла, поскольку исцеление может оказаться намного хуже заболевания. Как мы восстановим этих шалтаев-болтаев разума[123], которые были разрушены годы назад? Подозреваю, что даже флед не сможет собрать их части в единое целое, реорганизовать все синапсы в их мозгах таким образом, что они снова станут целостными и функциональными.
Внезапно меня осенило. Возможно ли — с помощью операции или медицинских препаратов — вызвать нечто вроде амнезии у психически больных и дать им возможность начать жизнь с чистого листа? Пусть флед и не сможет их «починить», но вполне способна дать возможность начать с нуля?
* * *
Я хотел переговорить с Уиллом, но его не было в офисе. Мне было приятно увидеть, что его стол был завален книгами и бумагами в точности, как и мой. На стене висело фото с его женой Даун и дочерью Дженнифер. Когда я смотрел на прелестное личико внучки, мне вдруг стало её очень жаль. Что, если Тиксбери и другие правы: к тому времени — через век или около того — когда Дженнифер покинет эту планету, будет ли Земля до отказа набита человеческими существами в ущерб другим формам жизни? И если так, то не будет ли наша планета похожа на теплицу? Выживем ли мы вообще, если не примем ряд трудных решений, к которым нас подталкивают прот и флед? Мне не хотелось об этом думать.
На календаре Уилла я заметил надпись: «Кофе с Ханной в 11:00». Я рванул в столовую для персонала, где и нашёл их за столиком в углу помещения, тесно сидящими друг к другу. Моей первой мыслью было, что если бы на месте Уилла был кто-то другой, то я бы заподозрил, что у них с Ханной интрижка. Впрочем, вторая мысль была такой же. Завидев меня, они быстро распрямились и Уилл (подозреваю, что неохотно) помахал мне рукой. Лицо Ханны было таким красным, что я подумал, не страдает ли она проблемами с сосудами. Я отбросил свои подозрения как проявления паранойи излишне заботливого родителя.
Они сказали, что обсуждали Джерри, который не был пациентом ни Уилла, ни Ханны. Лаура Чанг наверняка сообщила им, что Джерри не торопится покидать институт, хотя медицинских показаний для пребывания в МПИ у него не осталось. Чувствуя себя немного не в своей тарелке, я подсел к ним и спросил, как они думают, почему Джерри не хочет продолжать свою жизнь за стена́ми госпиталя.
«Если бы на его месте был я» — глупо заметил я — «то с удовольствием покинул бы институт, чтобы увидеть всё, что упустил в жизни».
Ханна, всё ещё красная, рассказала, что он проводит бо́льшую часть времени, изучая свои спичечные творения, пытаясь понять, почему он больше не знает, как их строить.
«Оказалось» — добавил Уилл, пристально разглядывая пустую чашку — «он вытащил несколько спичек из Эйфелевой башни, а когда попытался поставить их обратно, то вся конструкция рассыпалась. Осталась лишь кучка спичек».
«И как на это отреагировала Лаура?»
«Как и следовало ожидать» — сказала Ханна — «Она даст ему ещё немного времени. Это как для слепого внезапно увидеть мир. Может показаться, что это легко, но подобные перемены требуют много месяцев для адаптации».
«Звучит разумно».
«Лаура хочет рассказать об исцелении Джерри на собрании в понедельник. Придёшь?»
«Постараюсь».
Уилл встал со стула.
«Может, нам стоит и флед пригласить. А теперь мне нужно бежать. Приём пациентов!»
«И мне!» — сказала Ханна, которая быстро вскочила и последовала за ним. Они напомнили мне Вана и Дартмута.
* * *
Уже приближался вечер, а я планировал вернуться домой пораньше. Но сначала нужно поговорить с флед, поскольку завтра со своими камерами приедут люди с телевидения и мне будет трудно поймать момент, чтобы пообщаться с ней или с кем-то ещё. Если, конечно, она появится к назначенному времени.
Я искал её около получала и уже было подумал, что она покинула здание. Флед конечно обещала «немного» побыть в госпитале, но для инопланетянки это могло означать что угодно. Последним местом, куда я заглянул, был 520 кабинет. Удивительно, но флед сидела в своём привычном кресле. Она показалась мне мрачноватой.
«Что-то не так?» — спросил я.
«Прот был прав. Но мне нужно было прилететь и убедиться в этом самостоятельно».
«В чём он был прав?»
«Если что-то и характеризует ваш вид, помимо жадной и жестокой натуры, так это ваше чёртово безразличие ко всему, что лежит за пределами непосредственного опыта восприятия. Тем, кто прилетел с другой ПЛАНЕТЫ, нужно долго привыкать к подобному отношению».
«Чёрт, флед! Я же сказал, что тоже переживаю за Землю. Но прямо сейчас у нас есть более неотложные вопросы для обсуждения».
«Именно об этом я и говорю».
«Пожалуйста, послушай меня. Послезавтра приедут телевизионщики. Ты пообещала, что будешь присутствовать. Я жду, что ты сдержишь слово. Ты его сдержишь?»
«Никто не учил меня врать, мой подозрительный друг. У нас даже слова такого нет на КА-ПЭКС. Это чисто человеческое понятие».
«Может, ты соврала и даже не осознаёшь этого».
«А может всё это выдумка и меня на самом деле не существует».
«Обсудим это в другой раз. Значит, ты уверена, что не отправишься завтра в Африку, Азию или куда-то ещё?»