Лесные тропы

А у нового домика в ветвях березы свистела, пузырилась, брызгала веселая песенка. Там скворец, позабыв недавнюю драку, пел о любви своей подружке.

РЫСЬ

Я стоял на тяге в Ямском бору под городом Владимиром на реке Клязьме, недалеко от железнодорожного полотна. Близко пролегала и проезжая дорога. На ней где-то в ясной тишине весеннего вечера медным голосом заливисто болтал колокольчик. Вальдшнепы должны были лететь, и мелкой дробью заряжена была моя одностволка.

Вдруг послышались прыжки, и сквозь ветви безлистого куста показались чьи-то лапы. «Зверь? Какой? Не все ли равно?»

Без дальнейших соображений я выстрелил туда, в лапы. Там кто-то зарычал, зафыркал, зашипел. Это было так страшно, что я убежал.

Когда с заряженным вновь ружьишком я вернулся, то шагах в двадцати от того места, где раньше стоял, я нашел уже мертвую рысь.

Обе передние лапы ее болтались перебитыми, но она все-таки успела отползти порядочно, прежде чем ткнулась мордой в мох. Кошка, большущая кошка в пестрой пятнистой шубе, с коротким, странно торчащим вверх хвостом. Я слазил к ней в рот: у-у, какие зубищи! Брюхо белое мягкое, а на каждом ухе кисточка из черных жестких волос.

Весом своей роскошной добычи я насладился едва ли не чересчур. Часа три тащил рысь на спине за задние лапы, а в руках ружье. Взмок, измучился совершенно.

Но зато при входе в дом был вознагражден вполне. Какие крики, аханья, даже слезы. Этакого зверя убил! Да как приволок? Пуда полтора в зверине будет, не меньше.

— Котенок, — презрительно сказал старик охотник, зашедший по соседству посмотреть на редкого зверя, — видишь, бороды нет. Ты все-таки, паренек, в другой раз поосторожней. Рысь может человека в клочки разорвать.

Очень давно все это произошло, но я помню ясно, как поразило меня завистливое замечание старика. Котенок? Откуда же он взялся? Значит, где-нибудь тут близко другие котята, все их гнездо, старая рысь с бородой?

Года три потом я лазил по всем трущобам окружных лесов, отыскивая логовище рыси, обшарил все овраги, провалы, все глухие уголки леса. И ничего не нашел бы без ворон.

Каркающая стая жадно совалась, лезла куда-то в землю. Что такое? В промоине, в каменистой яме под корнями упавшей ели, устроила свое гнездо рысь. Догадаться о том было просто: задние лапы огромной пестрой кошки валялись около ямы, и над ними хоть плохо, но все же торчал знакомый мне короткий хвост с черным пятном на конце.

Что тут произошло? Загрыз кто-нибудь рысь? Или она, смертельно раненная, приползла к логовищу, и тут ее расклевали вороны?

На всякий случай я пошарил палкой в черной глубине ямы-логовища: ничего, кроме смрада. У лаза в яму слежались гнилые груды каких-то мелких костей и остатки перьев. Кто, куда унес голову и передние лапы рыси, я узнать не сумел и ушел. Вороны тут же принялись доканчивать их добычу.

Хитро прячет рысь свое жилище. Я десятки раз проходил мимо этой промоины и до вороньего пира никогда ничего не замечал.

Очень вредный зверь, свирепый хищник — рысь. Она ест мало, губит много — не доедает рябчика, а ловит зайца, глухаря. Рассказам о том, будто рысь кидается с дерева на лося и загрызает огромного быка, я не верю. В течение трех десятков лет я опросил множество охотников, не видал ли кто если уж не тушу лося, погубленного рысью, то хоть рубцов на затылке у лося от рысьих когтей? Нет, видали многое в лесу, но чтобы рысь кидалась на лося, — нет, такой чепухи никому не случалось видеть.

Когда я разрезал и пощупал кожу на шее у лося, то даже спрашивать насчет рысьих нападений на лосей перестал. Пальца в два толщиной лосиная шкура на шее и чрезвычайно упруга. Не по когтям, не по зубам рыси подобная ткань!

Напрасно также тогда, давно, пугал меня, четырнадцатилетнего стрелка, старый дядя. Не бросается рысь на человека, не станет рвать его в клочья никогда. Конечно, хватать голыми руками не следует даже домашнюю кошку, когда она сердита. Рысь может жестоко исцарапать, укусить страшно, но рысь труслива, удирает от лая ничтожной собачонки.

След рыси кругл. Он отчетливо отпечатывается мягкой лапой. Когти на бегу рысь выпускает редко — от утомления, от страха, со злости; кто ж ее знает отчего.

Если по следу рыси, так ясно видному на рыхлой белизне пороши, пустить мало-мальски голосистую собаку, то злобная, отлично вооруженная кошка леса совершенно глупо спешит вскарабкаться на дерево да еще оттуда шипит, фыркает и корячится на собаку. Тут выстрелом снять рысь совсем пустое дело.

Однажды на облаве, когда я ждал зайца или тетерева близ станции Чудово Московской дороги, в ясный полдень, из мелких кустов на чистое место в десяти шагах от меня по-заячьи наивно выскочила рысь. Это был старый самец с седыми баками, и я убил его наповал опять-таки мелкой дробью.

Не заметил я какой-либо крепости на рану у рыси.

У деревни Кавоши, километрах в пятидесяти от Ораниенбаума, в конце осеннего дня облава подходила к стрелковой линии. Я стоял крайним и уже видел загонщиков, показавшихся в лесу. Значит, нечего больше ждать. Вдруг я заметил, что два зверя быстрыми прыжками перебежали полянку и метнулись к старой, почти сухой сосне, стоявшей одиноко. Я вложил в стволы картечь, подошел к дереву и двумя выстрелами свалил двух рысей.

Странно было, что они, при полной к тому возможности, не убежали в густой лес, вместо того, чтобы на виду у толпы загонщиков скакать на полуголые ветви.

Подобные случаи не только с волком, даже с лисицей невозможны. Золотисто-красная шубка при первом крике загонщиков выходит в сторону из облавы.

Умеет выбрать место для логова, хорошо прячет свой выводок рысь, но ни какой-то особенной хитрости, ни даже простой осторожности в избытке у рыси нет. Кровожадный этот хищник губит много дичи, но для человека не опасен. Рысь надо истреблять, и смело можно идти за ней с первой попавшейся шавкой да с самым плохоньким ружьишком.

Пятимесячного рысенка я держал на коленях. Он приблизительно половину своей жизни провел в зверинце. Это было премилое существо ростом с очень крупного сибирского кота, ласковое, мягкое, как пух, в своей чистой темно-пятнистой шубке. Грызть палец, всунутый ей в рот, Мурка отказывалась, но ела булку, пила молоко, казалась много добродушнее, чем домашняя кошка, посаженная к ней в клетку, чтобы не так скучно было в неволе, и ничем, решительно ничем не выказывала, что она, Мурка, — детеныш свирепого хищника леса.

ПЕСНЯ ЗЕМЛИ

От солнца на землю вместе с теплом и светом всегда летят невидимые, почти неведомые лучи. Обильно освещенные, согретые, постоянно пронизанные этими лучами, ярко цветут, роскошно зеленеют полуденные края земли. На север, закованный в лед, покрытый снегом, эти несущие жизнь лучи в течение ничтожного времени низвергаются потоком. И, сбрасывая свой зимний саван, северная земля, ослепленная, взволнованная, поет.

Огромно прелестную эту песню земли весной исполняет бесчисленный хор странных голосов. Соловей и зяблик, известные мастера на заливистые трели, — среди певцов. Скворец брызнет, фыркнет, свистнет вначале, кукушка выступит в заключение хора. А запевалой является ворона. Эта серая собирательница всякой дряни на такой случай забывает карканье своих грязных будней и, устраивая гнездо, покрикивает ласково, нежно: весенняя ворона булькает, точно кто палочкой стукает по жестянке с водой. Этот слегка смешной звук — первый знак, что пора ручьям бежать из-под снега.

Тогда начинается журчанье вешних вод, и один за другим звучат дикие голоса.

Множество звуков входит в удивительный хор: шипенье, щелканье, чуфыканье, кряканье, даже что-то вроде кваканья. Лягушки урчат протяжно, томно в начавшей теплеть воде.

Аист нем. У долговязой этой птицы нет никакого голоса. Аист только трещит, хлопая длинным красным клювом. Но в весенней песне северной земли он должен хотя бы своей трещоткой принять участие. Зимует аист в земле бушменов, на юге Африки, а детей выводить является в другое полушарие земли. Гнездиться аист летит в Польшу, на Украину и почему-то в Лужский район Ленинградской области. На почве, пресыщенной жаркими лучами, в болотах, не замерзающих никогда, вечно копошится чрезмерно обильный корм для аиста. Но он от изобилия летит туда, где скудная земля таит смутное очарование непреодолимой силы.