Страница 13 из 60
Не в силах вымолвить даже слова, она молча посторонилась, пропуская любимого в дом. Несколько мгновений он смотрел на неё внимательным и ласковым взглядом.
В нём было всё – неистовая любовь, глубокая, неизбывная нежность, отчаяние от пережитой накануне сильной боли, радость от состоявшейся сегодня встречи.
Не отрывая глаз от Лейлы, Тимур негромко произнёс: «Как долго я тебя не видел, любовь моя» и, легко подняв её на руки, понёс в комнату, бережно уложил на кровать.
Минуту спустя Лейла очутилась в его сильных и ласковых объятиях.
Зарывшись лицом в её чудесные чёрные волосы, Тимур с наслаждением вдохнул их непередаваемо тонкий, волнующий аромат, утончённо-медленными поцелуями покрыл её пылавшее от смущения, родное личико, дивно-изящную, длинную шею, а потом своим уверенным, мужественным ртом приник к её безумно-эротичным, податливым губам, вонзаясь в них с нетерпеливой страстью так долго ждавшего своего часа сильного самца.
Жадно и крепко он целовал губы Леи, временами проталкивая свой упругий и дерзкий язык внутрь её рта так глубоко и ритмично, что эта его ласка очень напоминала половой акт, возбуждая их обоих ещё больше.
Тимур целовал губы Лейлы, а его руки тем временем расстёгивали пуговички на её халате.
Вспомнив, что перед выходом из ванной она по старой привычке не надела нижнего белья, Лея смущённо отвернула лицо к стенке, а Тимур, чуть приподнявшись над ней, восхищённо разглядывал хрупкое, стройное и бесконечно-женственное тело любимой.
Его большие, сильные ладони легли на её тонкую талию, нежно погладили маленький сексуальный животик, заскользили вдоль бёдер, а губы с упоением целовали её маленькую, восхитительно-упругую грудь, при первой же ласке которой Лейла отчаянно-страстно застонала, выгибаясь всем своим стройным, горячим телом от охватившего её нетерпимо-острого желания.
Прерывисто дыша, забыв о своём смущении и полагающейся восточной девушке скромности в поведении, о чём по юности ей рассказывала заботливая тётушка, она прошептала:
— Я хочу тебя, любимый! Не томи, возьми меня скорее, счастье моё, – и раздвинула ножки, с трепетом ожидая, когда он войдёт в неё.
Коснувшись её напряженного лобка с аккуратно-побритым чёрным треугольником, Тимур осторожно раздвинул половые губы любимой, ввёл указательный палец в её мокрое влагалище и тихонечко надавил на клитор.
Стремительная сильная судорога пробежала по прекрасному телу Лейлы. Палец Тимура стал продвигаться дальше, а затем входить всё глубже, сильнее.
Распростёртая на красном покрывале Лея извивалась, кричала, временами едва не теряя сознание от переживаемого ею сейчас немыслимо-сладостного наслаждения.
Потрясённый Тимур не мог оторвать глаз от зрелища истекающей любовными соками Лейлы. Наконец, вняв её мольбам, он вошёл в неё.
Ощутив в себе его могучую, горячую, твердокаменную плоть, сила и напор которой не оставляли ни малейшей надежды на пощаду, Лея закричала, испуганно дёрнулась в сторону, но тут же обратно прижалась к его большому, красивому телу, тяжесть которого возбуждала её сама по себе.
Тимур входил в неё сильными и неимоверно-сладостными ударами, а Лею, гармонично двигавшуюся в такт его уверенному, мужественному телу, одновременно раздирали два противоречивых желания: восхищённая сладостью и мощью его мужского достоинства, она хотела как можно дольше продлить свои незабываемые, головокружительные ощущения, и, вместе с тем, боялась, что ещё немного – и она умрёт в объятиях любимого, будучи не в состоянии пережить столь необыкновенное наслаждение.
Заметив, что силы буквально на глазах покидают его возлюбленную, Тимур кончил, залив и без того мокрое влагалище густой и обильной спермой.
Хрупкое тело Леи сотрясалось в продолжительном ярком оргазме, вызванного последними ударами Тимура.
Наконец, она затихла, успокоилась, с некоторым трудом разлепила слипшиеся от слёз ресницы и, благодарно прижавшись к любимому, смущённо улыбнулась.
В ответ Тимур нежно поцеловал её и в абсолютной тишине комнаты, при стремительно сгущающихся сумерках прозвучали заветные слова: «Я люблю тебя, Лея!».
Словно эхо раздался негромкий голос: «Я люблю тебя, Тимур!».
А затем Лейла, в эту минуту похожая на раскрывшийся бутон розы, поднесла руки Тимура к своим горячим губам и поочерёдно покрыла каждую из них сначала нежными, потом всё более страстными поцелуями.
Отбросив в сторону некстати оказавшийся между ними халат, забыв о своём смущении, Лейла, словно наложница из гарема восточного султана, простёрлась ниц у ног любимого, приложила одну за другой его натруженные твёрдые стопы к своему нежному личику, с нескрываемым наслаждением потёрлась о них, вдохнула их родной запах, поцеловала, помассировала.
Потом взяла в руки член любимого, несколько долгих мгновений ласкала его взглядом, робко поцеловала его раз-другой-третий и, наконец, не в силах совладать с накатившим на неё, словно морская прихотливая волна, желанием, жадно вобрала его в рот.
Почувствовав, что возбуждённый член уже не помещается в её ротовой полости, она переключила своё внимание на яички, зарылась в них лицом, вдохнула их запах и перед тем, как вновь взять в рот член, жалобно простонала: « Я хочу, чтоб ты кончил мне в лицо».
В эту ночь Тимур остался ночевать у Лейлы. Они занимались любовью, пили терпкое французское вино и говорили-говорили, открывая друг друга для себя, и радуясь этому чуду.
Беседа двух отпетых интриганов
Марат Асанович Рахметов, главный редактор алматинского телеканала «СанаТ» и по совместительству – ведущий программы новостей, вернулся с внеплановой планёрки у президента компании в весьма озабоченном настроении.
Приученный скрывать своё недовольство и обиды перед вышестоящим руководством, у себя в кабинете он заметно расслабился.
Рахметов снял костюм, ослабил узел на галстуке и, развалившись в массивном кожаном кресле, не спеша закурил. Бросив рассеянный взгляд в висевшее на противоположной стене зеркало, мужчина удовлетворённо хмыкнул.
Что ни говори, а в свои пятьдесят два года Марат Асанович, без ложной скромности, выглядел просто молодцом!
Высокий, рослый, но абсолютно не толстый, на своём ухоженном, гладковыбритом лице, он почти не имел морщин, обладал добрым здоровьем и завидной респектабельностью.
Некоторое сожаление у него вызывала седина, обильно посыпавшая его крупную голову, но с годами он научился утешать себя мыслью, что его благородная седина есть не что иное, как признак глубокой жизненной мудрости и бесценного практического опыта.
Благосклонно улыбнувшись своему отражению, он вдруг вспомнил недавний разговор и вновь нахмурился.
Марату Асановичу было о чём беспокоиться. На сегодняшней планёрке шеф поручил вести праздничный выпуск программы новостей пришлой выскочке Лейле Майоровой, что он, один из ветеранов телеканала, воспринял, как личное оскорбление.
В его голове не укладывалось, как так вышло, что в их дружном коллективе, где все друг друга давно знали, вместе пили, а то и спали, никто ничего не знал об этой энергичной и неглупой молодой девушке, появившейся на канале примерно полгода тому назад, кроме того, что она приехала из Петербурга и то ли была замужем, то ли находилась в разводе, и – больше ничего. Вообще ничего!
Её высокий интеллект и профессионализм были видны невооружённым глазом, что у подавляющего большинства в коллективе тотчас вызвало два одинаково-сильных чувства: зависти и собственной неполноценности, проистекавшей из неожиданно обнаруженной профнепригодности.
Никто не стремился не то что к дружбе, но даже к общению с Лейлой Майоровой, которую, к великому сожалению Марата Асановича, ни в чём нельзя было упрекнуть, а также практически невозможно подставить ввиду отсутствия каких-либо сведений о ней.
Рахметов, всю свою сознательную жизнь проработавший на телевидении, тогда ещё государственном, трудовую деятельность тридцать с лишним лет тому назад начинал с должности осветителя.