Ваше Сиятельство 6

Случится это вскоре после того, как материалы из папки под названием «Гром» будут представлены императору. Тем более сегодня эта папка пополнилась еще очень полезными свидетельствами. Кое-кого удалось подкупить, кое-кого запугать. И очень важные люди присягнули на верность императрицы Глории. Сама она увезла старика Филофея на неделю прогреть его дряхлые кости в Средиземноморской губернии, а значит намеченное объявление наследником Дениса Филофеевича в назначенный срок не состоится. Теперь уже, наверное, не состоится вообще никогда.

Взгляд Козельского упал на эйхос, который князь недавно вертел в руке, и он снова подумал о графе Елецком. Этот щенок теперь не просто раздражал его, а очень злил. Если раньше он хотел не включать его в список особо важных персон, задействованных в «Сириусе», то теперь включит обязательно. И глядишь, очень скоро, согласно императорскому указу, лишится этот выскочка титула. Вот тогда глупый мальчишка будет проходить уже через его ведомство как простолюдин, а значит без всяких оглядок на канцелярию Надзора Чести и Права.

— Рубин, чай подай! — сказал Григорий Юрьевич в говоритель.

Почти сразу отозвался хрипловатый голос Рубина:

— Немедленно исполню, ваше сиятельство. К вам тут еще магистр Мельгаурус. Прикажите пустить или отправить до завтра.

— Пусти, — князь глянул на часы. Уже почти исполнилось девять. Засиделся он сегодня на работе. Да и было с чего.

Иргашев вошел странно как-то озираясь. Казалось, он чем-то напуган. Это не вязалось с уважительным, даже подобострастным, но в душе всегда невозмутимым магистром.

— Ну что там, был уже у Елецкого? — Козельский начал складывать документы в папку.

— Был, ваше сиятельство. Плохие дела. Очень плохие! — магистр замер посреди кабинета, обернулся на Рубина, занесшего поднос с чайником и чашками.

— Какие еще плохие, — князь нахмурился. Узбек молчал, дожидаясь пока выйдет денщик. — Говори уже! — поторопил его Козельский. — Что ты там выяснил? Маг он или шарлатан?

— Он — сам черный бог! — произнес Иргашев, так и не дождавшись, когда удалится Рубин. — Едва живым ушел от него. И отпустил он меня лишь потому, что хотел вам все это передать!

— Ты не пьян случайно? — Григорий Юрьевич встал из-за стола, не понимая, что же такое могло произойти с его очень хорошим, проверенным во многих серьезных делах магом.

— Никак нет, ваше сиятельство! Я же вообще не пью! — напомнил магистр, неужели князь мог забыть, что он весьма порицает все скверные привычки, тем более пьянство.

— Так… Черный бог… — князь усмехнулся. — Ну что вот за глупость ты сейчас несешь? Сам хоть понимаешь, что сказал?

— Понимаю, ваше сиятельство! Он убил Геру! Богиню Геру! Вы не слышали, что в ее храмах разом погасли огни при алтарях? Вчера под вечер. Во тьму погрузились ее святилища по всей Москве. Жрецы не понимают, что происходит и в страхе молятся Перуну. Величайшая больше на молитвы не отвечает! — с жаром проговорил Мельгаурус. Эту новость он слышал сегодня утром и не придал ей значение. А вот теперь, заехав после ужаса, пережитого в доме Елецкого, в главный храм на Бронной и там узнав у первожреца о происходящем, магистр знал в чем дело. И все, что показал ему Елецкий не было сном или насланным видением.

Глава 14

Прошу руку, так сказать

Два дня, оставшихся до первого экзамена, мы не учились. Но эти дни стали наиболее важные для финальных школьных аккордов. Они были насыщены школьной беготней, посещением консультаций, для кого-то сдачей учебных задолженностей и подготовкой к самим экзаменам. Я к сдаче выпускных был готов, осталось пробежаться по некоторым ключевым вопросам четырех главных экзаменов, кое-что подучить. Про мою отличницу, Ольгу Ковалевскую, можно не говорить — она сдаст все на пять с ходу без подготовки. Но во вторник Оля пришла на геометрию, хотя это был заключительный урок, который не значил совершенно ничего. На нем всем классом говорили о чем угодно, кроме геометрии: о предстоящих выпускных, планах на лето и на взрослую жизнь, шутили, смеялись. Пожалуй, такое радостное настроение случается лишь перед новогодними каникулами.

А после урока, когда мы вышли в коридор, Ольга сказала:

— Случилось кое-что. Папа хочет тебя видеть. Сможешь сегодня к нам на обед?

— Да, Оль, конечно. А что случилось? — я насторожился.

— Не знаю. Прислал на эйхос сообщение. Если бы что-то неважное, сказал бы потом. Теперь я волнуюсь, — отходя к кадке с пальмой, княгиня отстегнула от пояса эйхос, покрутила лимб, проверяя нет ли новых посланий. — Спросила его тут же. Он мне: «потом узнаешь» — как всегда.

— Может это из-за того, что ты дома не ночевала. Все-таки три ночи подряд, — предположил я.

— Вообще-то не три, я четыре, Саш. Ты даже не знаешь, сколько ночей мы провели вдвоем, жених еще, — она с укоризной глянула на меня. — С четверга мы вместе. Начиная с поездки в Шалаши с этими гарпиями и всем вытекающим ужасом.

— Точно, прости. Плохо с арифметикой, — я обнял ее, прижимая к стене.

— Вчера у меня был разговор с мамой, и папа потом подошел. Оказывается, меня тоже могут ругать, — она грустно улыбнулась. — Я наивно полагала, что вышла из возраста, когда мне могут погрозить пальчиком.

— За ночи, проведенные со мной? — я заглянул в ее безумно красивые небесные глаза.

— Да. Мама не выдержала. Сказала, что это уже слишком. Слишком не прилично, слишком не по-княжески и много всяких прочих «слишком». Даже употребила не очень приличное слово, характеризуя мои вольности. Так никто и никогда не поступал в ее семье и в семье папы. И то, что теперь иные времена и якобы нет прежней строгости, это, по ее мнению, плохие отговорки. В общем пристыдила. Много всякого говорила. Потом папа подключился. Спрашивали, не беременна ли я. Я, конечно, стояла на своем, мол, сама взрослая, умная, знаю, что делаю, и мы все равно скоро поженимся. Объясняла им, что многие сейчас живут вместе до брака, приводила примеры с княгиней Лапиной и Шульгиными, но родителей тоже надо понять, — она вздохнула. — Они же привыкли к другому. А вообще…

— Что вообще? — я Ольгу очень сейчас понимал. И Бориса Егоровича понимал, и тем более ее маму — строгую, но терпеливую Татьяну Степановну. Уж ее я понимал особо. Лишь удивляюсь, что она этот вопрос не подняла раньше.

— Вообще-то, что у меня очень хорошие родители. Они правы, что я даю себе слишком много воли, — пояснила она.

— Оль… — я дождался, когда она поднимет глаза и тогда сказал. Сказал то, что она и без того знала много раз: — я тебе люблю.

Мы поцеловались. Нежно, не слишком впиваясь друг в друга губами.

— Получается тебя со мной не отпустят на несколько дней на Кипр? — спросил я.

— Саш, по-прежнему отпускаю я себя сама, и с этим родители не спорят. Они лишь просят меня хотя бы относительно держаться в рамках приличия. И я, конечно, я не хочу идти вопреки желанию мамы и папы. Но поездка на море это несколько иное. Думаю, они не будут возражать, — она повернулась, глядя на проходивших мимо подруг Ленской и Грушину с Никитой Подамским.

— Давай поженимся, — я едва не засмеялся. Нет, это мое предложение было более чем серьезное, и мы его обсуждали много раз. Но сейчас оно казалось лишь неожиданным и забавным решением нашего стремления просыпаться каждое утро в одной постели.

— Давай, — она в ответ тоже заулыбалась. — Женись. Начинай.

— Но я не шучу, — я прижал ее к себе.

— Я тоже, — Ковалевская оставалась серьезной. — Я же говорила, что мне не нужна свадьба. Более того, я не хочу никаких торжеств, не хочу никого удивлять блеском, роскошью, сотнями приглашенных и фейерверком возле Багряного дворца. Это ничего не даст кроме лишней суеты и нервотрепки. Мы можем сделать все это красиво сами в узком кругу. Но в любом случае нам нужно сначала решить все вопросы с «Сириусом» и началом обучения там.