Страница 8 из 18
После экзамена мы заехали в alma mater. Получили стипендию, и зашли поскорбеть или порадоваться результатам экзамена оперативной хирургии. Стукнуло двенадцать, открыли бар “Волгоград”. Два коктейля легли на старые дрожжи, нас быстро заколбасило. Мы познакомились с двумя ровесницами, позволявшими дрочить им клитора под столом, и предложили ехать отдыхать на море. Мы несколько лукавили, потому что мы заранее обеспечили себя билетами до Новороссийска, где жила Юрина мама. Девчонки согласились. Вокзал располагался недалече.
15
Мы дошли пешком.
Поезд тронулся. Начали проверять билеты. У девчонок их не имелось. Я предложил купить у проводницы. Та отказала, сославшись на отсутствие мест. Девчонкам предложили сойти. Поезд медленно шел вдоль платформы. В вагоны успевали заскакивать припоздавшие пассажиры. Девчонки прыгали с поезда. Каблуки и алкоголь не способствовали устойчивости. Девчонки попадали. Юрка хохотал. Он выставил на стол литр водки. Наши соседи по купе, замечая наше состояние, заторопились, выставит закуску. Через некоторое время Юра привычно перестал узнавать меня. Таращил молочные пьяные глаза, уверял меня, что я не Сашка. Концерт надоел. На полустанке я соскочил с вагона. Отлежался меж могил на придорожном кладбище и к вечеру
вернулся на съемную квартиру.
Юра вернулся через месяц крайне недовольный. Его мама, вдова, жила со студентом младше Юры. Он чувствовал ненужность. Его отвлекла отправка нас на воинские сборы в Урюпинск.
14
Не опишу особо интересного: наших прежде отслуживших сокурсников поставили сержантами, и они принялись глумиться над нами, желторотыми. Пару дней я отсидел на гауптвахте за то,
что передернул затвор и направил ствол автомата на сержанта, пытавшегося заставить меня мыть караульное помещение вне очереди.
Когда мы вернулись, бабка-хозяйка сообщила, что какая-то взрослая женщина приходила искать меня. Бабка пошло улыбалась. Я не подумал о Наде, но в руках у меня оказалась переданная бабкой мятая розовая кружевная салфетка с ее номером телефона. Я же писал ей свой номер на подобной салфетке. Потеряла? На другой я вывел свой адрес. В двадцать лет память не могла подвести.
В субботу мы встретились на набережной. Пылкий степной ветер обволакивал, завораживал. Я смотрел в зеленые глаза Надежды и утопал в них. Игривая, подвижная, в легкой, очень шедшей ей кофточке с безвкусными аквамариновыми разводами, она казалась наядой, вышедшей из вод речных. Рядом со мной заметнее становилась разница в посте. Маленькая, гибкая, хорошо сложенная. Член рвался из моих джинсов. Казалось, он сломается под котоном или раскровянится о зипер. Я боялся смотреть ниже блузки на белые худые ноги, выглядывавшие из-под серой льняной юбки.
Надежда предложила поехать на Крит, большой остров посередине Волги. Мы сели на прогулочный пароходик. Я не отрывался взглядом от Нади. Она смотрела на меня. Если б не она, так бы и переехали на остров. Но Надя предложила подняться на верхнюю палубу. Здесь оказалось много отдыхающих. Как мне показалось, они с болезненным любопытством изучали нашу пару.
На верхней палубе располагался буфет. Мы выпили, потом еще выпили. Надя пила шампанское, а мне брала водку. Скоро я захмелел. Рассказал ей глупую историю, что одну из моих первых четырнадцатилетних любовей (я тогда им ровесник) тоже звали Надей. Мы встречались в запущенном скверике за железнодорожной станцией. Та Надя били меня связкой ключей от квартиры, понуждая поцеловать ее в губы. Я никогда не целовался. Краснел, дрожал и не решался. Когда она с силой засунула ключи в рот, я вытолкнул их языком, движением головы и впился ей в маленький алчущий наслаждения рот, не взирая до прохожих. Ее-то они не трогали! А глаза? Что глаза? Какого цвета у той Нади глаза? Тоже цвета беды? Не помню. Она возбуждала меня дозволенностью. Мы целовались с ней на лестницах станции, на подоконниках. Прохожие называли нас “молодежью”. Это не в мой огород камень? Надежда прижалась ко мне острыми коленками. Я боялся смотреть на ее задравшуюся юбку. Боялся увидеть трусы. Группа
16
молодых людей на корме, пившая и игравшая в карты, рассмеялась. Мне слышалось, что над нами. Ты закомплексованный? Я – нет. Я рассказывал, что имею опыт брака. У меня ребенок. Дочь, которую ты бросил. Ты порочный. Почему? Мне кажется, ты писатель. Я читала Фрейда. Он – писатель. И Юнг, и Фромм, и Хорни - … сказочники. Сексуально озабоченные. У тебя водка кончилась. Я еще принесу, а себе шампанского. Хочу опьянеть. Я уже. Нет, тебе еще нужно. Надежда ушла за вином. Я глядел на бурлящую белую пену за бортом. Августовский воздух плыл пеленой. Я не видел дальше носа.
Я – студент, а кто ты? Вдова префекта Центрального округа. Надежда зашептала мне в ухо. Горячий воздух влился в голову. Я его убила. Ты рассказывала. Ты нечаянно толкнула его. Не нечаянно. Я специально толкнула, воспользовавшись его опьянением. Он утомил меня. Опошлил чувства. Я нашла фотографии в его телефоне. Я следила, когда он выходит в What’s up. Она – пустышка. Казашка, на двадцать лет младше его. Он купил ей клинику на Камчатке. Она
психолог, лечит детский аутизм. Ее нельзя показывать в обществе из-за акцента, провинциализма. А она требовала. Он рассказывал мне о ней. Говорил как о навязчивости, от которой не может избавиться много лет. А у нас росла дочь. Как зовут твою дочь? Агриппина.
Пароходик уткнулся в дебаркадер. Матрос подтянул и замотал канаты за буи, или как их там,
на причале. По мостку отдыхающие в джинсах, майках, сорочках, кроссовках и шлепках с сумками и без, соскакивали на берег. Большая компания парней и юных девушек поздоровалась с Надеждой. Кто это? – спросил я. Мои студенты. Ты преподаешь. Ну да, в университете. Ты учительница? Преподаватель. Что преподаешь? Право. И мораль? Мораль связана с правом. Я –
судья. А судьям можно заниматься преподавательской деятельностью? Почему бы и нет. Вдова префекта, преподаватель права, судья. Каждое время имеет свои законы. Где полезный закон Лициния или Кодекс Наполеона, законы Российской империи?.. Почему ты порвал с той старлеткой Надей? Она порвала со мной. Вернулся с отсидки ее парень. Я разыскал ее в общежитии, где она жила с матерью. Нищета. Жалкое белье, развешанное в комнате на веревках. Мать стирала в тазу. Состоялось объяснение. Надя отказала мне. А ты ищешь грязи или скандала? Кощунство влечет тебя. Ты мечтал бы написать книгу, которую не взяли бы в школу, запрещали читать детям. Ты разрывался бы от гордости, если б про твою книгу сказали, что после ее прочтения хочется вымыть руки. Это верно. Потому что я вырос в обеспеченной семье, и мне не надо писать ради заработка. Я пишу для себя и о себе. Я мечтал бы написать серию историй о себе и моем друге Юре Гатальском. Познакомил бы. Непременно. Ты правильно сказала, лучшие книги смеются над здравым смыслом или презирают. Гулливер, Дон – Кихот, В поисках утраченного времени, Улисс. Надежда, шедшая по песку впереди, резко повернулась и уткнулась носом мне в солнечное сплетение. Меня как током ударило. И еще знаки препинания. Она впилась мне в губы крепким поцелуем. Помада размазывалась по губам и носу. Она ничего не боялась, не стеснялась. Почему она ждала пять месяцев? Не решалась? А теперь так смела. Не любит ли она меня? Не верь женщинам! Не верь мужчинам! Не верь никому. Живи один.
Под ручками рюкзака Надежды торчал валик поролоновой подстилки. Она небрежно бросила его на мятую желтую траву. Из рюкзака извлекла водку, вино, закуску. Мы расположились далеко от воды, далеко и от людей. Но отдыхающие все прибывали. Спрятаться не получилось. Остров узкий. И если уходить вглубь, скоро окажешься не вдали от людей, а на противоположном берегу. В середине – грязный песок с бумажками и окурками. Ближе к воде – жухлая трава. На наших глазах народ напивался. Скоро в негустые кусты некоторых девушек потащили писать под руки.