Страница 9 из 21
– Надежда есть всегда, – Богданов поворачивается ко мне лицом. – Конкретно в ее случае шансы весьма высокие, но есть только одна клиника, которая за это возьмется. Я предварительно созвонился с главврачом, он готов вас принять. Поговорю с ним, чтобы цену снизил, насколько сможет.
– Спасибо, но… – нахмурив брови, все-таки решаюсь спросить: – Вам это зачем?
Сканирую его пристальным взглядом, цепляюсь за правую ладонь, на безымянном пальце которой поблескивает золото. Слышала, что Богданов разведен. Однако кольцо не снимает.
– Я просто хочу вам помочь, ничего личного, – чеканит невозмутимо и возвращается на свое рабочее место.
Не обронив больше ни слова, отдает мне бумаги. Видимо, мои подозрения задели его врачебное эго. Из-за этого я чувствую себя виноватой.
– Простите, пожалуйста, – шепчу, сминая уголки листов. Стою возле его стола, склонив голову, как школьница. – Я не хотела…
– Все нормально, – отмахивается. – Мир жесток, а люди в нем скорее сожрут друг друга, чем помогут. Поэтому правильно делаете, что не доверяете. Бегите к матери, а то скоро отбой. Пообщаться не успеете.
Кивнув, покидаю кабинет и спускаюсь на первый этаж. Оказываюсь на площадке как раз в тот момент, когда мама заканчивает тренировку, а врач-реабилитолог помогает ей сесть в инвалидное кресло, которое словно оплетает ее щупальцами, обездвиживая. Забирает энергию, стирает улыбку с лица. Проклятье! Клянусь, я сделаю все, чтобы в скором времени коляска ей не понадобилась.
– Доченька, – при виде меня мама вновь расплывается в улыбке, лучезарной и солнечной, в отличие от той сдержанной, что была адресована Вячеславу Никитичу. На секунду забыв все тревоги и заботы, отвечаю ей так же искренне. – Доехала все-таки? Я думала, не успеешь.
Приветствую приятного, добродушного доктора, который суетится вокруг мамы, и наклоняюсь, чтобы обнять ее.
– Я же обещала.
Касаюсь губами взмокшего после физического труда лба, бережно поправляю выбившиеся из прически каштановые волосы, всматриваюсь в благородное фарфоровое лицо.
Мы с ней похожи, и раньше нас часто принимали за сестер. Мама выглядит моложе своего возраста, недаром Семен на нее в свое время глаз положил. Красивая, сероглазая, ухоженная и на тот момент… при деньгах, потому что всегда достойно зарабатывала. После смерти папы она вновь стала завидной невестой. Впрочем, и сейчас, сидя в коляске, мама продолжает очаровывать мужчин, не прилагая никаких усилий. Ей не до флирта – она давно списала себя со счетов. Похоронила, прибив воображаемую могилу огромным деревянным крестом. Правда, Вячеслав Никитич, судя по всему, воспринимает мою маму иначе. Видит в ней не только пациентку, но и женщину.
Взглядом прощаюсь с доктором, намекая, что мы справимся без него. Некоторое время напряженно смотрю ему вслед, а когда он скрывается за поворотом, обращаюсь к маме.
– Я с риском для жизни пронесла «запрещенку» на территорию, – шепчу заговорщически и достаю небольшой, герметичный контейнер из лучшей кондитерской в городе.
– М-м-м, десерт «Павлова». Еще и из «Сладкой жизни», – заглядывает мама внутрь и смеется. – Балуешь ты меня. Хотя, знаешь, здесь на удивление хорошее питание. Как в санатории.
– Я рада, что тебе нравится. Потому что я договорилась, чтобы тебе продлили путевку, – поднимаюсь, бережно поправляя юбку, чтобы не смять и не испачкать. Ни на секунду не забываю, что костюм не мой, и его надо беречь.
– Как? Лилечка, мы же договаривались! Деньги не тратим, только по квоте.
Вздохнув, вкладываю ей в руку бамбуковую вилку с логотипом кафе. Заставляю отломить кусочек пирожного.
– Вкусно?
– Шикарно, – опускает ресницы и наслаждается сладким вкусом, пока десерт тает во рту. – Попробуй, – протягивает мне контейнер, но я отказываюсь.
– Хватит мне, я в кафе успела перекусить, пока твой заказ ждала, – лгу как можно правдоподобнее и, чтобы избежать зрительного контакта, становлюсь позади коляски и толкаю ее вдоль аллеи. – Давай погуляем. Красиво тут у вас.
– Какие прогулки! Ты за день небось со своими кнопками набегалась, – заливисто хохочет мама, и от ее смеха в груди разливается медовая патока. – Лучше у лавочки меня «припаркуй». Посидим, поговорим, заодно отдохнешь.
– Как скажешь, – останавливаюсь там, где она просит. Разворачиваю коляску так, чтобы мы с мамой были друг напротив друга. – Удобно? – присев на край скамьи, беспокойно осматриваю ее. Прикрываю пледом худые колени, кутаю ноги, ведь сама она не почувствует холода. Замерзнет и простудится.
– Как вы там? Хорошо? Чем занимаетесь? – засыпает меня вопросами, на каждый из которых я сдержанно киваю. – Как Семен?
– Работает. Сегодня на дежурстве в пожарной части, а так бы приехал, – нагло вру, в то время как отчим лежит дома на диване. Смена у него завтра, но он заявил, что ему надо отдохнуть перед предстоящими сутками, и отказался ехать в центр. – Он очень хотел тебя увидеть… – обрываю поток лжи, чтобы не перегнуть палку.
– Мы созванивались. Пару дней назад… – лепечет мама, пытаясь вспомнить. – Или еще раньше… – тише добавляет, с обидой и тоской.
Секунда – и она преображается, будто внутренне встряхивается. Натягивает на лицо радостную маску. Теперь на этой аллее две лицемерки.
– Я скажу, он позвонит. Просто боится тебя тревожить лишний раз.
«Козел ленивый!» – проносится ругательство в мыслях. Как за компьютером сидеть, так он успевает, а с мамой парой фраз обменяться – времени нет.
– Повезло, что он у нас есть, – мама буквально испытывает мою выдержку. Слушаю молча, сцепив зубы. – Другой бы бросил меня сразу после травмы. А Сема столько лет рядом. Я спокойна, что о тебе кто-то может позаботиться в мое отсутствие. Все-таки близкие люди. Одна семья.
Меня передергивает от последней фразы. Родного отца я потеряла – он погиб, когда мне было двенадцать лет. Но я помню, что он любил меня и был хорошим человеком. В отличие от прилипалы и хама Семена. Он никогда мне не нравился, однако я не смела идти против выбора мамы. Она имеет право на счастье.
– У нас все хорошо, не переживай, – повторяю, как мантру.
– Догадываюсь я, как вам «хорошо», – неожиданно срывается. – Такие затраты на меня. Я для вас обуза. Балласт, поглощающий деньги.
Слезы текут по бледным щекам, а я стираю их пальцами. Поглаживаю маму по голове, как ребенка. Мы словно поменялись местами.
– Прекрати, мам, это неправда, – уговариваю ласково. – В конце концов, у тебя пенсия.
– Мизерная. Вам было бы легче, если бы шесть лет назад меня на той недостроенной многоэтажке насмерть придавило, – грубо бросает, проклиная себя.
– Тш-ш-ш! – накрываю ладонью ее рот. – Нельзя так говорить. Беду накличешь. И мне делаешь больно, – сиплю с горечью.
Своими жестокими словами мама рвет мою и так исполосованную душу на части. Выворачивает меня наизнанку, топчет остатки сердца, превращая его в кровавое месиво.
Каждый раз я думаю, что не выдержу больше. Но судьба преподносит новые испытания. Надеюсь, когда-нибудь мои чувства умрут, а я стану роботом, безэмоциональным и стальным.
Но пока… мне чертовски плохо и больно.
– Прости, Лилечка. Измучила я вас совсем, – мама продолжает причитать и плакать. – Тяжело вам со мной. Я во всем виновата.
– Это не так! – хрипло протестую. – Знаешь, мам, нам было бы легче, если бы ты шесть лет назад подала в суд на тех богатых уродов, по чьей вине в инвалидном кресле очутилась.
– Мы не говорим об этом, – холодно напоминает мать, погасив эмоции.
Судорожно вытирает лицо, часто моргает и пытается привести себя в чувство. Однако меня уже не остановить. Обида внутри меня кипит и выплескивается обжигающими словами:
– Мало того, что они пренебрегли техникой безопасности, так еще и обставили все так, будто ты не на рабочем месте пострадала! Прикрыли свои богатые задницы, а ты им в этом помогла. До сих пор не признаешься, кто они и как компания называется.
Импульсивно сжимаю кулаки, сгорая от гнева. Ненавижу! Каждый божий день я мысленно проклинаю всех, кто был причастен к травме моей мамы. Их ошибки и безответственность повлекли за собой череду бед в нашей семье. Из-за них я с семнадцати лет словно живу в аду.