Рассказы

Тут я убедился, что у козы бабушки Сарби очень трудный характер. То она затевала драку с чужими козами, норовя их боднуть. То тянула меня к подводам приехавших из соседних деревень богатеев. Но подводах зеленой кучей лежала трава, предназначенная для лошадей, и проголодавшейся козе хотелось ухватить хоть клок этой шелковистой, свежескошенной травы.

Не знаю, как справлялась со своей любимицей бабушка Сарби, но я справиться с козой не мог. Она меня совсем замучила, и я вздохнул с облегчением, увидев, что возвращается отец.

Я хотел тут же вручить ему веревку, которую продолжала натягивать коза, но он отвел мою руку.

— Потерпи еще немного, сынок!

И я терпел, пока отец, отсчитав деньги старосте Саляхи, принес и положил возле козы на землю наш старый тюфяк, который был так дорог матери.

— А самовар? — робко спросил я.

Отец промолчал. Значит, на самовар денег у него не хватило. Значит, пропал для нас самовар…

Но мы не уходили с базара, продолжали стоять под палящим солнцем. Нужно было продать козу бабушки Сарби, за которую больше двух рублей никто не давал.

Никогда еще летний день не казался мне таким длинным. Солнце жгло, а мы все стояли, стояли…

Наконец отец решил послать меня домой, чтобы узнать окончательную цену у бабушки Сарби.

Бабушка Сарби, выслушав меня, задумалась. И потом сказала, что если за ее бедненькую козу никто не дает больше, то придется согласиться, чтобы заплатить налоги и выкупить хотя бы перину.

— Чтоб они этим насытились, обиралы! — сердито закончила бабушка Сарби.

И я помчался на базар, чтобы передать ее ответ отцу.

После долгих споров и криков отцу удалось выторговать еще двадцать копеек.

За два рубля мы выкупили у старосты Саляхи перину бабушки Сарби. А вот с кошмой бедной старушке пришлось расстаться. Денег на нее не хватило.

Базар кончался. Крестьянские подводы начали разъезжаться по домам. На одной из подвод, тускло поблескивая, лежал наш самовар. Куда его увозили? Спросить хозяина подводы я не посмел.

— Что поделаешь, сынок! — с грустью сказал отец. — Не вернуть нам наш самовар, продал его Саляхи какому-то приезжему за три рубля. Вот заработаем у бая на жатве, тогда купим себе новый.

Но я любил наш старый, залатанный самовар, нашего доброго милого певуна.

Кому он теперь поет свою веселую песенку?

Мы погрузили наши тюфяки на подводу одного приезжего, и он довез их до наших ворот.

Дома нас с нетерпением поджидали мать и бабушка Сарби. Конечно, они были огорчены потерей самовара и кошмы, но их немного утешило, что тюфяк и перина вернулись домой.

Мать бережно стряхнула с тюфяка пыль, зашила дырки и, радостно улыбаясь, положила его на то же самое место, где он раньше у нас лежал.

Мы остались без самовара, его заменил безотказный казанок. В нем мать и кипятила чай, и варила постный суп, и грела воду для стирки белья.

Иногда мать жаловалась на отсутствие самовара, и отец начинал ее утешать:

— Вот отработаем задаток, пойдем еще наниматься к кому-нибудь жать рожь, тогда и купим новый самовар.

Время шло, денег на покупку, как всегда, не хватало. И мы стали забывать, как приятно, когда в доме шумит самовар.

А вот свою длиннобородую молочную козу бабушка Сарби никак не могла забыть. Бабушка Сарби говорила, что теперь у нее стало болеть сердце, и все оттого, что она пьет чай без козьего молока.

— Какое молоко жирное было! — вздыхала бабушка Сарби. — Куда там другим козам до моей козы. Я бы ее на коровенку не променяла. Вовек не забуду ее, мою бедненькую!

И мы, слушая эти жалобы, жалели козу, а больше всего саму бабушку Сарби…

Я жалею бабушку Сарби и сейчас, когда в памяти встают мои детские годы.

Но мне жаль не только одинокую старушку, которая должна была продать свою кормилицу-козу, чтобы не спать на голых досках. Я вспоминаю согнувшегося от унижения отца, слезы моей матери, печальные глаза женщин, провожающих подводу с тюфяками и кошмами, на которых спали, с их домашней утварью, насильно отнятым у них имуществом.

Эту картину можно было наблюдать не только на нашей улице. Такова была участь всех бедняков.

Почему же могла существовать такая несправедливость? Одни жили впроголодь в нищете, тогда как другие, богатые, снимали со своих полей урожаи руками нанятых за гроши батраков.

Почему? Потому что тогда не было Советской власти.

1921 г.

Прежде было трудно — теперь легко

(Рассказы Гали-агая)

Перевела Н. Надеждина

Гали-агаю под пятьдесят, но выглядит он старше своих лет. Ничего удивительного, ему много пришлось пережить.

Голова у Гали-агая наполовину седая, он горбится, на лице глубокие морщины. Последние годы зрение ухудшилось, и он носит очки.

Но душой Гали-агай не состарился. С девяти до четырех часов он по-прежнему на своем рабочем месте. Все делает аккуратно и точно. Ни одна минута рабочего времени у него не пропадает зря.

Да и дома на досуге он не сидит без дела: или читает книгу, или найдет себе какое-нибудь занятие во дворе.

Всех, кто приходит к нему в гости, Гали-агай встречает с открытой душой. Приветливо улыбнется и позовет свою жену Асму, которую мы называем «апай». [4]

— Асма! Поставь-ка самоварчик. Видишь, к нам гости пришли. Надо их напоить чаем.

А когда мы начинаем отказываться, зачем беспокоиться, утруждать хозяйку, Гали-агай удивляется:

— Что значит утруждать здорового человека? Без дела, сложа руки может сидеть только лентяй или больной. Принять гостя — это радость, а не беспокойство.

Асма накрывает на стол. Весело шумит, созывая гостей, пузатый самовар.

И начинается дружеская беседа.

Гали-агай живо всем интересуется, и нам интересно с ним. О чем только мы ни говорим: о международном положении, о наших новостройках, о жизни современной молодежи.

Гали-агай часто повторяет свою любимую фразу:

— Сейчас легко, а вот прежде было трудно!

Мы спрашиваем:

— Гали-агай, почему сейчас легко?

— Почему? Потому, что сейчас детям рабочих и крестьян открыты все дороги. Раньше сыну бедняка было трудно поступить даже в медресе — религиозную школу, где учили тому, что, как сейчас мы знаем, не стоит и ломаного гроша. А теперь каждый из вас может получить образование, только учись, не ленись! Все вы ходите в школы, и с родителей не спрашивают платы за ваше учение. Если ты прилежный и старательный, то можешь достичь в жизни желанного, выбрать себе работу по сердцу.

— А как было прежде, Гали-агай?

Гали-агай задумывается. Он в мыслях уходит в прошлое, он вспоминает…

И начинает рассказывать.

Когда вы прочитаете рассказ Гали-агая о жизни крестьянского мальчика-сироты, вы поймете правдивость его слов: «Прежде было трудно — теперь легко!»

Детство Гали-агая

Пока живы были мои родители, я еще знал радости детства. Мне позволяли побегать, поиграть с мальчишками.

Правда, книг в нашем доме не было, в школу я не ходил. Родители мои, простые люди, считали, что главное в жизни уметь заработать себе кусок хлеба. Этому я и учился с малолетства.

Как говорится: разумный человек раньше времени не запряжет жеребенка. Работу мне давали по силам, и я с удовольствием помогал родителям и дома и в поле.

Заметив, что я устал, мать говорила:

— Ну, а теперь отдохни, сынок.

Тяжелые времена в моей жизни наступили после смерти отца и матери. В двенадцать лет я остался круглым сиротой.

Меня взял к себе в дом старший брат. Но здесь я не нашел семьи. И сам брат относился ко мне не по-родственному, и его жена — енге — просто меня невзлюбила.

Я безропотно делал всё, что она мне поручала, но никак не мог ей угодить.